Уроки для двоих

На девятый день я ощутила, что мне стало легче. Конечно, я не стала в одночасье весёлой и счастливой, просто почувствовала, что в груди перестало болеть, и дышится свободнее, и сон стал более спокойным. Я по-прежнему не верила до конца, что моей юной ученицы больше нет, но при мысли об этом по крайней мере перестала чувствовать острый укол в области сердца. И чувство вины, что мы живы, а она нет, понемногу отступало.

Настал декабрь. Он принёс с собой холод и много снега, завалившего все дворы чуть ли не по крыши машин. И ещё через неделю я заметила, что Оле тоже стало легче. Я тогда впервые со дня смерти Наташи услышала её смех в школьном коридоре. Она стояла рядом с одноклассницами, кто-то из них что-то сказал — и Оля рассмеялась. Клочков находился тут же, рядом с ней, и, услышав её смех, вздрогнул, а затем быстро отошёл в сторону. Зимина оглянулась на него — и весёлая улыбка на её губах растаяла, а глаза стали виноватыми.

Я поговорила с ними обоими чуть позже, после уроков. Объяснила, что жизнь продолжается, и то, что мы улыбаемся, смеёмся, смотрим фильмы, читаем книги — это не предательство по отношению к ушедшим. Я сама когда-то чувствовала нечто подобное и сжималась от вины перед Антоном, когда меня что-нибудь даже просто смешило. Я хорошо понимала этих двоих, я говорила правильные слова… Но Оля слушала меня, а вот Федя… я замечала, что до него не доходит по-настоящему. Глаза Клочкова были пустыми, и я тогда подумала: может, ему нужно больше времени? Я после гибели Антона тоже долго училась улыбаться заново.

И я решила оставить Федю в покое. Я верила в него и считала, что он разберётся во всём сам, без моих вечных наставлений и слов, которые всё равно не идут дальше ушей.

— Алён, ты не хочешь сходить в субботу в кино? Вместе с мальчишками. Там сейчас мультфильм новый крутят, говорят, хороший, — так сказал Лев вечером в четверг, когда мы с ним возвращались домой после уроков. Это был первый раз за последние почти три недели — именно столько прошло с Наташиной смерти — когда Лев предложил куда-то сходить, если не считать его прогулок с Ремом, к которым мы с мальчишками иногда присоединялись.

— Я… не знаю… — задумалась я, и правда не зная, что хочу ответить. Кино? Прикоснувшись ко смерти, я всё ещё с трудом верила в то, что смогу наслаждаться сейчас такими вещами.

— Ладно тебе, Алён, соглашайся, — произнёс Лев спокойно и внушительно, а потом взял меня за руку и сжал пальцы. Я тут же поняла, что забыла надеть перчатки, но отнимать ладонь не хотелось. — Пора выбираться из этого тягостного состояния. Я и сам в него погрузился, честно говоря… Ты с ребятами своими общалась, а я с Женькой и его женой. Я не рассказывал, сил на это не было.

— Как они? — спросила я, вздохнув. По правде говоря, я подозревала, что Лев поддерживает друга, и оттого тоже в последнее время ходит сам не свой, мрачный и с синяками под глазами.

— Хреново, — припечатал Лев. Да… коротко и ёмко. — Уговорил их пойти к психологу, потому что иначе невозможно. Сын почти не разговаривает, Женька потерял семь килограмм, а он и так не был толстый, у Алисы всё время глаза на мокром месте, тоже похудела, не спит, толком не ест, дома бардак.

Лев говорил с беспокойством, горячо и отчаянно, и я неожиданно вспомнила, как он точно так же мне рассказывал о проблемах Наташи и Виталика. Значит, он как я — принимает близко к сердцу чужие беды. И хочет помочь хоть чем-то, даже если не просили.

— Правильно, конечно, надо к психологу. — Я вновь вздохнула. И зачем-то начала рассказывать: — Я вот не пошла тогда, а зря, наверное. Но у меня просто не было времени. Двое грудных детей на руках… наша бабушка в то время ещё пыталась подрабатывать, потому что денег не хватало, несмотря на все выплаты от государства. И куда втиснуть психолога, я не представляла… А потом как-то остыла, передумала. Показалось, что я и сама прекрасно справляюсь…

— Почему — показалось? — не понял Лев. — Ты прекрасно справлялась.

— Нет. Я только недавно по-настоящему похоронила Антона, а до этого… жила так, будто он скоро вернётся. Вроде умом понимала, что умер, а принимать это отказывалась. Потому психолога я поддерживаю. — Взглянула на Льва искоса: кажется, он обалдел. И поспешила добавить, пока он не задал мне какой-нибудь провокационный вопрос: — Хорошо, давай сходим в кино в субботу. Тысячу лет не ела попкорн.

— Ты любишь попкорн? — поинтересовался Лев спустя мгновение, и я расслабилась: не стал спрашивать ничего, ура.

— Нет. Я его не понимаю, пенопласт он и есть пенопласт. Мальчишки любят, но я всегда ем, чтобы им досталось меньше этой гадости.

Лев засмеялся. И я вдруг осознала, что не слышала его смех три недели. Да и сама почти не смеялась, снесённая ураганом по имени смерть.

Надо исправляться…

Той ночью мне неожиданно приснился Антон.

Он снился мне лишь однажды — на девятый день. Тот сон поверг меня в пучину отчаяния, потому что в нём мы спали в обнимку, целовались, вместе завтракали… И когда я проснулась и осознала, что ничего этого больше не будет, то чуть не сошла с ума от боли в сердце.

Мой нынешний сон был другим. Я сидела за рабочим столом в школе, собирала тетради в сумку, затем встала и пошла к двери. Открыла её, вышла в коридор — и застыла, увидев напротив класса подпирающего стенку Антона. Такого, каким он был, когда мы учились в школе — с длинноватыми рыжими волосами, россыпью веснушек на лице, лукавой улыбкой на губах. С зелёным портфелем…

— Тонька…

Я хотела прошептать его имя, но губы не шевелились.

Он шагнул вперёд, отрываясь от стены. Посмотрел на меня внимательно, не прекращая улыбаться, а потом сказал, ткнув пальцем в сторону лестницы:

— Сходи на пятый этаж.

Я удивлённо моргнула.

— Что?.. — На этот раз губы всё же разомкнулись.

— Сходи, — повторил Антон. — Завтра. На пятый этаж. Обязательно. Хорошо, Алька?

Я обескураженно кивнула.

— Обязательно! — повторил он весомо, и тут сон резко прервался — зазвонил будильник.

Я думала о том, что мне приснилось, недолго — некогда было думать. Сначала собиралась в школу, потом вместе со Львом слушала болтовню Фреда и Джорджа по дороге туда, а возле кабинета меня подловила взволнованная Оля Зимина.

— Алёнлеонидовна, — выдохнула она, сверкая тревожными голубыми глазами. Она никогда не была красавицей, но после смерти Наташи резко подурнела, покрывшись прыщами на нервной почве. Правда, Оля немного похудела, но на пользу ей это не пошло — одежда только повисла мешком, и глаза теперь казались огромными. Не глаза, а два голубых озера. — Федька…

Сердце пропустило удар.

— Что? Что такое?

— Мне кажется, с ним что-то происходит, — пробормотала Зимина, закусывая губу. Она у неё кровила — видимо, лопнула на холоде. Девочка слизнула каплю крови и продолжила: — Последние несколько дней он стал меньше разговаривать, при вас только бодрится, будто нарочито. И меня избегает. До этого наоборот… говорил, что только со мной легче становится… а сейчас как чужой!