Уроки Икара. Как высоко вы можете взлететь?
Шрифт:
Эта уверенность, этот бесстрашный порыв сделать резкое движение вперед и вверх, не заботясь о том, что произойдет в момент приземления, и есть тот сигнал, который мы посылаем себе и окружающему миру, когда бываем готовы создать что-то творческое. Суметь пренебречь тем, что может случиться (скажем, это может не понравиться начальнику, или это отвергнет рынок, или друзья посчитают это глупым), и есть необходимая часть нашего творческого импульса.
Мы отдаемся творчеству, а уже потом получаем ответную реакцию от людей, но сначала все наше внимание направлено на творческий процесс. Если бы нас занимали только мысли о том, какое впечатление произведет на людей наше творчество, и мы старались собрать побольше
Если критик побуждает вас улучшить вашу творческую работу до того уровня, на который вы способны, к такой критике стоит прислушаться. Но, если, по его мнению, вы должны стараться подогнать свое творчество под вкусы потребителя, к такой критике следует относиться с величайшей осторожностью.
Оглядка убивает творчество
Легко направлять внимание на возможные конечные результаты. Нам хочется сразу же увидеть, каким получится пирог, или чтобы аудитория аплодировала в этом конкретном месте выступления, или чтобы каждый человек признал превосходным вкус нашей пиццы.
Когда оглядка на эти ожидаемые позитивные результаты становится для нас важным фактором, вместе с ней приходят мысли о том, что случится, если все пойдет не так. В результате мы изменяем то, что делаем, чтобы повысить шансы на получение позитивных результатов. А если этого не происходит (ведь то, чем мы занимаемся, не может удаваться каждый раз), мы начинаем подвергать сомнению наше творчество и еще больше корректируем его.
И в этот момент настоящему творчеству приходит конец. Мы опять превращаемся в марионеток, которых дергают за веревочки те, кто находится у власти.
Действительно важно: это не спасаться бегством, не подвергаться контролю, или подавлению инициативы, или любому другому проявлению противодействия. Нужно понять причину своего страха, понаблюдать за ним, изучить его, посмотреть ему в глаза, войти с ним в тесный контакт. Мы должны подружиться с ним, а не бежать от него.
Творчество и любовь
Мне не нравится то, чем ты занимаешься. Но я люблю тебя. И беру на себя соответствующие обязательства. Теперь, когда этот вопрос улажен, скажи, чем ты собираешься заниматься?
Любовь – это привязанность к человеку, а не к тому, что этот человек делает.
Тернистый путь подобной привязанности может быть тяжелым для людей, воспитанных в нашей индустриальной системе, где все идет на продажу или подлежит обмену, требует оценки, становится предметом пересудов. Но, если вы хотите любить и быть любимыми, ваши действия не должны обусловливаться желанием получить какой-то конкретный результат, они должны определяться чем-то, лежащим значительно глубже.
А такая перспектива пугает, поскольку вы не можете предвидеть результат, когда еще только планируете и приступаете к творчеству, и это требует от вас страсти и приверженности своим действиям, вы должны отрешиться от всего, что может за этим последовать.
Творчество – это приверженность процессу, взятому направлению, душевной щедрости, но не результату.
Когда мы занимаемся творчеством без принуждения, то приближаемся к состоянию камивазы.
Мнения критиков иногда субъективны
Наихудший вид критики – тот, который опирается на костыль личного мнения по принципу: «Раз мне это не нравится, значит, не понравится никому». Правда, такое мнение редко отражает истину.
Критик заявляет: «Этот спектакль был ужасен». При этом он имеет в виду следующее:
«Мне не понравился спектакль, но он, возможно, понравился вам». Критик говорит: «Тираж этой книги никогда не будет распродан». При этом он имеет в виду следующее: «Люди, у которых такой же вкус, как и у меня, не будут покупать эту книгу».Плохо, когда творческий человек верит, что в таких критических высказываниях действительно содержится истина и что все, что он делает, – чепуха. Автор страдает, у него начинается самоедство, он постоянно находится в напряженной, оборонительной позиции. В результате всего этого его приверженность своему творчеству начинает колебаться. С каждым новым шагом эти колебания возрастают, и в конце концов человек уже не видит ничего, кроме критики, и живет исключительно ради нее. Прощай, камиваза.
Не стоит ставить творчество в зависимость от каких-то критических обзоров. Повернитесь к ним спиной! Пусть критики занимаются своим делом, а вы посвятите себя своему.
Мы не столько ищем правильный метод, сколько обсуждаем методы неправильные.
Эта фотография Джо До, взятая неизвестно из какого источника и помещенная в «Huffington Post», служит подсказкой, как вам следует относиться к критикам.
(На доске написано: «Заходи и попробуй самый худший сэндвич с котлетой, от которого будешь визжать так, как не визжал еще никогда в жизни».)
Желание прыгнуть – это естественный человеческий инстинкт
Мне посчастливилось вырасти в Кемп-Ароувон на севере канадского штата Онтарио. В детстве я проводил лето в глуши суровых канадских лесов, а это означало, что я мог делать все, что захочу. Нелегкое положение, когда вся ответственность за любое решение ложится на тебя: ты задумал что-то, а потом делаешь это, и если попадаешь в затруднительное положение, винить в этом некого, потому что ты все делал по собственному желанию, а не по чьей-то указке.
У берега озера была десятиметровая вышка для прыжков в воду. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что она была не очень-то высокой, метров девять, не больше, но тогда казалась просто невероятно высокой. В общем, в этом было что-то похожее на полет Икара.
Деревянная, окрашенная в белый цвет, эта вышка уходила в небо. Она была достаточно ветхой, вверх вели двадцать две скользкие ступеньки. А трамплин манил каждого подростка. Это было опасно. Жуть – в полном смысле этого слова.
Все просто: коль уж ты поднялся наверх, то должен прыгать. Спуститься же вниз по ступенькам было не так-то просто (и с физической, и с эмоциональной точек зрения).
День за днем все новые и новые последователи культа «большого прыжка» храбро взбирались по ступенькам на вышку. Они добирались до верхней площадки и там вдруг останавливались. Замирали, не в силах сдвинуться с места. Иногда они стояли так в течение нескольких часов. Я знал одного паренька, который просидел на площадке четырнадцать часов кряду.
И тут возникает важный вопрос: что происходило между тем моментом, когда мальчуган начинал подниматься по лестнице, и тем, когда он стоял у края трамплина и внутри у него случался сбой? Разве за это время он узнавал что-то новое, неожиданное? Внизу этот подросток был полон приятного возбуждения и горел желанием поскорее подняться к заветной цели. А наверху его вдруг охватывало оцепенение.