Уроки сектоведения. Часть 2.

Это “Вечное Дыхание, не ведающее самого себя” {274} , на своих ошибках и наших страданиях учится воплощаться все совершеннее и совершеннее, ибо “лишь кристаллизуясь в материю или вливаясь в нее, дух раскрывает свой потенциал и накопляет разум через соприкасания с миром форм” {275} .

Но если так - то никакого Абсолюта (о белоснежности риз которого, незапятнанных антропоморфизмом, так пеклись теософы, якобы с апофатических позиций критикуя христианство) на самом деле вовсе нет. Не Абсолют, исполненный знания, мудрости, любви и света, стоит у истоков мироздания и ведет всемирный процесс.

274

Блаватская Е. П. Тайная Доктрина. Т. 1. Рига, 1937, с. 102.

275

Письма Елены Рерих 1929-1938. Т. 2, с. 357.

У Блаватской космический процесс в целом именуется “металлизацией”. Некоторые из космических частиц проходят очередные стадии этой “металлизации” в человеке, но начали они этот путь задолго до появления людей. Согласно Блаватской, то, что составляет сейчас человека, уже было камнем, растением, животным. И может стать Богом. Предметом поклонения теософов является не “Божество” (это был бы уже классический пантеизм), а бессознательная материя, которая постепенно должна разогреться до божественного уровня.

Если гностики (валентиниане) хотели представить постепенную материализацию самого божественного начала, то теософы, противореча своим древним “учителям”, полагают, что, напротив, материальное начало первично по отношению к духовному, что путь “космической эволюции” — это путь постепенного пробуждения и преображения материи, путь, идущий снизу вверх [100] .

Здесь теософия примыкает к очень редкому типу философских построений, о которых Лопатин писал: “Без сомнения, существуют системы, признающие бессознательный разум за основу мира и даже очень настаивающие на этом понятии. Но не менее достоверно и то, что разве десятая доля воззрений, именуемых пантеистическими, содержат такое учение. Его не знала древность; и в новое время оно стало развиваться в сравнительно позднюю эпоху. Идея бессознательной духовности есть всецело немецкое изобретение…” {276} .

100

Кроме того, фундаментальное отличие гностицизма от теософии заключается в более личностном, в более трагическом мироощущении гностицизма. Гностики исходят из недолжности страдания и зла. Когда-то и однажды произошло падение духовных стихий, когда-то случился грех Плиромы, и из этого недостойного, недолжного состояния люди должны выйти. Напротив, “с точки зрения теософии падение Люцифера, воплощение Логоса и искупление — вечно космические процессы” (Странден Д. В. Теософия и ее критики, с. 54-55. Цит. по: Кудрявцев К. Д. Что такое теософия. СПб., 1914, с. 53).

276

Лопатин Л. М. Положительные задачи философии, с. 283.

Действительно, послегегелевская немецкая философская литература в течение всего XIX в. игралась с мифом о “саморазвитии Божества”. Например: “Ульрици, сойдя тут совершенно с почвы теизма, пытается спасти ускользнувшую от него теистическую точку зрения, но совсем неудачно: он поясняет, что утверждаемое им единение мирового и Божественного ни в коем случае не есть пантеистическое тождество, в котором мировое само по себе и первоначально оказывается Божественной природы. Мировое, напротив, не само по себе, не первоначально и непосредственно Божественно, а оно только становится божественным; и Божественное в мире потому не дано в чистом виде, не является непосредственно, как таковое, а лишь как цель, как идея и идеал мирового, как конечная причина мирового развития… Таким объяснением, конечно, теизм не восстанавливается, а скорее усиливается пантеизм, потому что Бог оказывается теперь прямо поставленным в условия относительного мирового развития и, пока совершается течение последнего, находится в потенциальном состоянии” {277} . Пожалуй, надо только уточнить, что изобретение такой доктрины есть не чисто немецкая заслуга. Задолго до немецкого пантеизма каббалистическая традиция говорила о том, что Богу не все удалось в творении и что Он упражнялся, создавая прежде нашего иные миры {278} .

277

Нечаев П. Теизм как проблема разума. Герман Ульрици. К вопросу о методологии научно-философского обоснования теизма. Сергиев Посад, 1916, с. 440-441.

278

См. Eisenberg J., Abecassis A. A Bible ouverte. Paris, Albin-Michel, 1978, р. 8.

Каким бы путем ни шла пантеистическая мысль – она все же растворяет многообразие жизни в некоей единой субстанции. Но пантеистический вывод о том, что видимый нами мир есть лишь проявление безликого Абсолюта, сомнителен прежде всего фактически: мы все-таки видим, что мир совсем не абсолютен и далеко не совершенен, что он многообразен и сложен. Но не только требования жизни; кроме того, и требования философской логики совсем не требуют понуждать себя к согласию с пантеистической гипотезой.

Наложение Абсолюта и мира друг на друга и их совмещение не необходимы. Пантеист считает грехом (точнее — ошибкой, иллюзией) замечать в мире что бы то ни было, кроме Абсолюта. Но монотеист может принять мир как вне-Божественную реальность. Бог в том смысле вне мира, что он вообще вне категорий “вне” и “внутри”; Он не объемлется пространством. Так что совершенно необязательно мыслить отношения Абсолютного и относительного как отношения пространственные. Мир «вне» Бога не в пространственном смысле, а в волевом: Бог пожелал, чтобы Его жизнь была не единственной в бытии.

В творении Бог как бы опустошает от Самого Себя некую область бытия (и та становится небытием) — и в этом небытии Он творит новую жизнь, но уже не Свою, а нашу. Творение есть первая из жертв Бога [101] : митрополит Сергий (Страгородский) призывал «вместе с Церковью понимать уничижение Бога при творении (кенозис) в том смысле, что Всемогущий нисходит до самоограничения, полагая рядом со своею Творческой волей свободу самоопределения тварных духов» {279} .

101

О творении как первой жертве Бога см. прот. Михаил Чельцов. О человеческих привнесениях в Библию // Христианская мысль. Киев, 1916, кн. 6, с. 102.

279

Указ МП преосв. Митрополиту Литовскому и Виленскому Елевферию от 7.9.1935 // Символ 1998, № 39. с. 167.

Христианство говорит, что хотя все бытие истекает из абсолютно Единого Источника, все же оно стало разнообразным [102] . И это разнообразие произошло оттого, что оно не просто «истекло», а было замыслено и создано.

Если в пантеизме и платонизме «мир развивается исходя из Бога без онтологического разрыва» {280} , то Библия как раз подчеркивает момент разрыва, дарующего инаковость. Там, где пантеизм видит физический и безвольный процесс, Библия видит поступок (с тем выводом отсюда, что раз расстояние между Богом и нами определяется не непреклонными физическими законами, а личностно-волевым решением, то поэтому Бог может, минуя механизмы эманаций, Сам придти к нам) [103] .

102

«И этому чуду подивимся, как из праха создал человека, как разнообразны человеческие лица, - если всех людей собрать, не у всех один облик, но каждый имеет свой облик лица, по Божьей мудрости» (Поучение Владимира Мономаха // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 1. XI-XII века. Спб., 1997, с. 461).

280

Лосский В. Н. Вера и богословие // Спор о Софии. Статьи разных лет. М., 1996, с. 157.

103

«Там, где неоплатоническая теология предполагает процесс, христианская теология предполагает поступок, обладающий всем драматизмом поступка (“так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного”). Это давало человеку надежду: в мир приходит не помрачившееся в пути излучение Бога, но сам Бог во всей полноте своей божественности. Для неоплатонизма именно эта надежда была абсурдом» (Аверинцев С. С. Эволюция философской мысли // Культура Византии. IV - первая половина VII века. — М., 1984. с. 55).

Христианин, встречаясь с гипотезой безвольной эманации мира из Божества, спрашивает – почему причина Божия движения предполагается в какой-то безотчетной, слепой физической необходимости, заставляющей божественное существо развиваться для восполнения и поддержания своей жизни, а не в свободных и сознательно-нравственных началах Божественной жизни? {281}

Творение не физическое перетекание первовещества из одного состояния в другое и не пременение Бога в мир, потому что нет никакого общего элемента в двух последовательных состояниях: нет ничего общего между Богом, ничто и мировым бытием. Ничто не изменяется в мир. И Бог не прелагается в мир. Мир творится Богом. Нет такого, что было бы уже в довременном бытии, и чьи элементы вошли бы в наш способ Бытия. Между Богом и миром находится ничто [104] .

281

См. архиеп. Сильвестр. Несостоятельность новейшего пантеизма в решении существеннейших для человека вопросов // Труды Киевской Духовной Академии. 1867, т.3, июль, с. 23.

104

В лучшем учебнике богословия XIX века (“Догматическое богословие” архиеп. Филарета Черниговского) есть немаловажное уточнение того места Библии (2 Мак. 7, 28), где формулируется креационистский догмат: “Выражение ex ouk onton (из не сущего) или, как вернее в александрийском списке: ouk ex onton poiesen panta o Theos (не из сущего сотворил все Бог), не совсем точно переведено в Вульгате: “ex nihilo fecit — сотворил из ничего”, как будто ничто составляет какую-нибудь материю. Священный писатель выражает ту мысль, что Бог сотворил все не из чего-либо или дал бытие миру без участия какого-либо вещества” (цит. по: Лопатин Л. М. Положительные задачи философии, с. 285).

Когда христианин провозглашает творение мира из “ничего”, он не имеет в виду, что “ничто” есть некое “пространство”, некая область, которая как бы извне облегает Абсолют. Догмат о творении мира из ничего означает просто, что у времени и пространства, у мира и человека нет иной причины к бытию, кроме Бога. А главное – христианский догмат о творении мира признает право на существование за миром, позволяя ему быть чем-то иным, чем Бог (на такое признание пантеизм как раз не решается). «Творение мира из ничего означает, что Творец творит мир как нечто новое, иное, чем Он сам» {282} . Творение означает, что отныне не все сущее есть Бог.

282

Лосский Н. О. Чувственная, интеллектуальная и мистическая интуиция. М., 1995, С. 260.

Но это не-божественное бытие было замыслено Богом именно в таковом своем качестве не-божественного, тварного: “Видимую тварь из небытия в бытие привел Он в каком-то великом разнообразии и со множеством разностей”, — поясняет преп. Макарий Египетский (Беседа 4). И потому не-божественность не означает греховность. Оттого христианин имеет право любоваться миром, имеет право его ценить. Ведь даже Сам Творец “увидел, что вот, все хорошо весьма”.

Бог в Своей любви захотел, чтобы мир был сложным и разным; — значит, сложность и самобытность мира не есть угроза, не есть обман, но есть религиозная ценность. Христианство знает мир, знает отличие Творца от мира и знает безмерность этого отличия.