Уроки вечности

После отъезда скорой Дмитрий продолжал стоять как изваяние. Соседка, ранее работавшая санитаркой в больнице, убрала комнату, вымыла пол от крови. Только тогда она обнаружила орудие преступления – часы, случайно накрытые брошенной на пол курткой Андрея. Увидев кровь на них, соседка заохала, запричитала, а потом сурово сказала: «Сам в милицию пойдешь или тебе помочь?» А потом уже мягче: «Бес тебя водит, бес. Только если Катя не выживет, тебе тоже не жить, он тебя задавит».

Так Дмитрий и остался в квартире один. Первой же ночью на него навалилось необыкновенно яркое, горькое чувство безысходности. Он захотел выпить, но не смог найти спрятанную на черный день чекушку. Дмитрий снова попытался лечь, вытянулся в постели, но сердце и живот горели, как бы выжигая внутри пустоту. Боль до утра так и не прошла, и он пролежал всю ночь, скорчившись.

А утро принесло ему новую пустоту – пустоту квартиры. Он ходил по комнатам, видел вещи жены и детей, но не слышал их голосов. Дмитрий открыл все окна в квартире. Ему казалось, что шум весенней улицы напомнит звуками пустоту, и она рассеется. Но сразу стало зябко и сыро. А из звуков донесся только шум одинокой отъезжающей машины и ветер. Тогда Дмитрий включил телевизор и радио. Но голоса были отдельно, а пустота отдельно. «Неплохо было бы поесть», – подумал он. Холодильник был полон. Дмитрий пожевал то одно, то другое и понял, что не чувствует вкуса.

Взглянув на часы, он решил, что пора на работу или куда угодно, лишь бы не быть в пустоте. Начальник очень обрадовался, увидев Дмитрия на рабочем месте трезвым, хоть и бледным. Дмитрий работал, но пустота была внутри него, и он все делал машинально.

Вечером из села приехала сестра Кати. Она понеслась в больницу, но ее не пустили в реанимацию. Катя была еще в бессознательном состоянии после операции. Ее сестра оставила какие-то продукты и, рыдая, уехала назад – у нее был маленький ребенок, которого она не могла никому поручить.

Дмитрий в страхе ждал ночи. С ночью пришла та самая пекущая боль, не позволяющая спать, не дающая даже расслабиться в постели. Наутро оказалось, что он не может есть. Жеванию и глотанию, казалось, природа его не научила. Так без еды и питья, без сна он продержался трое суток. Он ходил на работу бледный до прозрачности. «Отравился», – шептали за его спиной собутыльники. На четвертые сутки Дмитрий не смог подняться с постели. Пустота в нем и вокруг него налилась могильным холодом. И он не мог препятствовать ему.

Около полудня в дверь начали звонить, непрерывно, надрывно. Дмитрий даже не мог подать голос. Наконец дверь открылась. Это была соседка Нина Павловна. У нее были ключи, оставленные Катей.

– Живой! Слава Господу! А я думала, ты помер, – сказала она.

Нина Павловна быстро прибрала квартиру, потом спросила:

– Сегодня что-нибудь ел? А вчера?

Когда она выяснила, что четвертый день он не ест и не пьет, удивилась, перекрестилась и быстро вышла. Вернулась она уже к вечеру с незнакомым бородатым мужчиной. Он переоделся и оказался священником. «Я умираю», – решил Дмитрий.

Нина Павловна требовательно спросила:

– Грехи свои знаешь?

Дмитрий помедлил, а затем утвердительно качнул головой. Тогда священник зажег свечку, раскрыл книгу и низким красивым голосом начал молиться. Дмитрий закрыл глаза и только на вопрос священника, кается ли он в своих грехах, еле слышно прошептал: «Каюсь». Он хотел многое рассказать, но не было сил. Он выдавил из себя стон: «Дурак я». А когда священник начал говорить о прощении грехов, длинная судорога сотрясла тело Дмитрия. Затем к его рту были поднесены Святые дары – хлеб и вино – и оказалось, что он может их проглотить.

После ухода священника Нина Павловна начала тормошить Дмитрия. С величайшим трудом он опустил ноги с кровати и сел. Тогда соседка сунула ему в руки миску с супом, и он поел. А, насытившись, разрыдался со словами: «Убийца я, убийца…» Так и сидел он на кровати, качая головой из стороны в сторону. Рыдание перемежалось с воем, и горячие слезы застилали ему глаза. Нина Павловна, стоявшая перед ним с сурово поджатыми губами, смягчилась, взгляд ее стал сострадательным. А когда Дмитрий, глухо рыдая, прижал обе ладони к сердцу и побледнел, дернулась к нему. И он безвольно упал ей на руки, прохрипев: «Пусто все… Пусто».

Тогда Дмитрий и попал в кардиореанимацию и стал моим пациентом. Две недели он балансировал на грани инфаркта с диагнозом нестабильная стенокардия. Все это время он прорыдал. Даже большие дозы успокаивающих препаратов не расслабляли его полностью. Чаще он тихо, чтобы не беспокоить других, плакал в подушку и даже во сне всхлипывал, как дитя.

Я пыталась разговорить Дмитрия, но он молчал, а потом соседка, навещавшая его, рассказала мне все. Я пережила несколько этапов в отношении к Дмитрию: удовлетворение – «мол, так ему и надо»; жалость – «загубил ты себя, парень»; а потом надежду – «может, все наладится». По просьбе Нины Павловны я позвонила в нейрохирургический центр. Катя потихоньку выкарабкивалась. Врачи надеялись, что она сможет нормально жить, хотя не без осложнений. Соседка сказала, что Танюшу уже выписали, и ее забрала на время Катина сестра. Андрей еще лежал в психоневрологии, им занимались психиатры и психологи. От него никто не узнал правду о несчастье в их семье.

Дмитрий выписался из кардиологии еще спустя месяц. Ему была предписана строгая лекарственная терапия, но медсестры доложили мне, что он выбрасывает лекарства. Уходя, он зашел ко мне.

– Вы хотите умереть? – спросила я.

Он замялся и опустил глаза.

– Вы не имеете права! Сделали из жены инвалида и в кусты? А детей кто будет поднимать? Идите в храм, на коленях ползите, а потом идите к жене. А то чужие люди ей передачи носят, а муж еще ни разу порог больницы не переступил.

А потом, словно говоря сама с собой, я тихо добавила:

– А может, Катя простит, и все еще наладится?

И тогда он взорвался:

– Как простит?! Я знаете кто? Я ее своими руками чуть не убил!

И он ушел, возмущенный, гневный. «Сколь много в нем страстей», – думала я.

Спустя год Дмитрий вновь попал к нам в кардиологию, но уже не в таком опасном состоянии. Его навещала жена – худенькая, невысокая женщина, немного пошатывающаяся при ходьбе. Иногда она приходила с дочерью. Сына я не видела ни разу. Как-то я остановила ее, и мы поговорили. Катя чувствовала себя сносно, как только возможно после такой операции, но работать уже не может. Дмитрий с тех пор не пьет, устроился на хорошую работу, прилично зарабатывает, часто бывает в церкви. Таня жалеет мать, помогает ей в хозяйстве. К отцу относится терпимо. А Андрей за целый год не сказал отцу ни слова. «Молитесь», – сказала я. Что тут еще скажешь?

Быть отцом

В нетрадиционной медицине, как и в клинической, есть эффект повторяемости. Например, если приходит больной с какой-нибудь достаточно экзотичной проблемой, ждите следом если не идентичного, то очень похожего больного. У меня бывает еще интересней. Например, зимой 1998 года ко мне пришли сразу несколько мужчин с одной проблемой – сомнения в отцовстве. При чем тут я, спросите? А что, скажите, им делать, если не могут они оскорбить мать ребенка такими подозрениями, или мать и сын недостижимы для личного контакта, или боятся отцы идти в лабораторию, ведь иногда очень опасная штука – правда. Даже группа крови ребенка может быть вполне правдоподобна, а червь сомнения грызет и грызет отца. Вот и ищут они экстрасенсов, провидцев, шаманов и ждут от них ответа.