Уровень опасности

– Ты хорошо подумал? – спросил Ахмед, когда они встретились второй раз в том же маленьком кабинете того же пивного бара. – Сделай так, чтобы музыки этой не было, – сказал он, обращаясь к официанту.

Странное дело, это была их вторая встреча, и Алексей знал, чего от него ждут. Он, конечно, не знал никаких подробностей, но понимал, что еще один шаг – и он уже вне закона, он – бандит, террорист, но, как сказал в прошлый раз Ахмед, – это их закон, по нему никто не живет, они сами по нему не живут, они просто используют его, когда им нужно что-то отнять. Они никогда не используют его, чтобы защитить слабого или вернуть украденное, только чтобы отнять еще и еще. Так вот, это была их вторая встреча, но Алексей совсем не боялся Ахмеда и мог ответить на вопрос, который две недели назад и представить себе было невозможно.

– Да, Ахмед, я подумал.

– И раз ты здесь, твой ответ – «да»… – это было утверждение. – Я знал, что твой ответ будет таким. Твой ответ был в твоих глазах в тот момент, когда я увидел тебя. Я сейчас уйду, посиди здесь еще полчаса, выпей пива, поешь. Встретимся вот здесь в девять вечера, – он положил на стол бумажку с адресом. – Запомни и сожги. Привыкай. Детство закончилось. Хотя твое детство, парень, закончилось еще раньше, – он положил свою неожиданно тяжелую руку на плечо Алексею. – Слышал про твоего отца. Все говорят – хороший был человек. Именно таких они убивают – сильных, смелых, честных, чтобы остались вот эти, – он открыл дверь в смрадный, пропахший пивом и табачным дымом зал. – Этими легко управлять. Таких, как ты и твой отец, они боятся.

Трудно сказать, когда именно кончилось детство Алексея, когда началась и закончилась юность и на каком именно этапе зрелости он сейчас находился, но с этого дня началась его третья и, как он ни старался гнать эту мысль, но последняя жизнь. Первая была долгой, беззаботной и счастливой, вторая – короткой и мучительной, какой будет третья – предстояло узнать, но в этой третьей жизни свободы выбора было у него немного.

– Вот что мы сделаем для твоей семьи, – говорил ему Ахмед, – покупаем недвижимость в Европе, страны на выбор дадим, их немного, но выбор будет. На имя матери покупаем, по завещанию сестре все отходит – документы увидишь, дом можешь съездить посмотреть – месяца три на все уйдет. Трастовый фонд будет, твоя мать – бенефициар, сестра получает доступ, когда будет двадцать один год, раньше нельзя. Полмиллиона там будет, отдельно застрахуем сестру и мать, каждую на сто тысяч. Можно тебя застраховать, но страховку получить будет трудно, – Алексей был настолько ошеломлен всем, услышанным, что не понял даже, шутит Ахмед про страховку или нет. – Сестре учиться надо. Пусть год готовится и поступает, лучше в Швейцарии, там, пока учится, год за два или за три идет для получения гражданства. Видишь, все продумали. Говори, чего еще хочешь. Если сможем – сделаем.

Алексей не знал, что сказать. Да, он хотел изменить жизнь мамы и Насти, но не знал даже, как подступиться, а здесь все придумали за него. Надо бы про гарантии спросить, но какие еще гарантии, если он сам все документы увидит.

– Ты, когда документы увидишь, найди юриста – проверь, чтобы душа спокойна была, – спокойно сказал Ахмед.

– Да, – решился хоть что-то сказать Алексей, – Насте, ну, сестре, легко будет в Европе, она же два языка учила – английский и французский. Отец всегда хотел, чтобы она два языка знала. – Он хотел еще сказать, что она занималась с преподавателями и участвовала в олимпиадах и что у нее всегда были пятерки, но понял, что это будет звучать совсем уже по-детски, хотя перед Ахмедом было не стыдно – он был как отец: не все прощал, но все понимал.

– Ты, наверное, теперь спросишь, что будет с тобой? – продолжал Ахмед. – Я думаю, будет так. Здесь все продашь – эти деньги ваши, мы их переведем на счета в Европе. Ты уедешь в Москву, получишь работу в банке. Квартира будет, машина будет, живи. Запишись там везде, где стрелять учат, ну и у нас место есть, где заниматься будешь. Постепенно с людьми познакомим. Жить будешь нормально.

– Когда? – сглотнув слюну, спросил Алексей.

– Это от тебя зависит, когда, – терпеливо объяснил Ахмед. – Ты должен разобраться с семьей. Ты им должен все как-то объяснить. Если они примут то, что ты им скажешь, остальное просто. Пока они будут получать визу, ты съездишь квартиру посмотришь, вообще там осмотришься. Главное – это то, что ты им скажешь.

– А что я им скажу? – Ему не хотелось в этом разговоре играть роль глупого маленького мальчика, но такова была в тот момент пропасть между ним и Ахмедом, что по-другому не получалось.

– Это самое главное – что ты скажешь и как ты скажешь. То, что ты делаешь, ты во многом делаешь для них, для сестры, для матери. Я думаю, мать должна уехать совсем спокойной, а сестра должна чувствовать, что что-то не так, но совсем чуть-чуть.

– Почему?

– Она должна привыкать к мысли, что не увидит тебя, – тихо сказал Ахмед, глядя ему в глаза.

– То есть я не смогу их навещать, приезжать к ним?

– Ты не понял меня, мальчик. Ты будешь к ним сначала приезжать, поможешь выбрать дом, но потом перестанешь, потому что они должны привыкать к мысли, что не увидят тебя. Совсем не увидят. Никогда. Потому что тебя не будет, Алеша. Потому что тебя убьют. И ты должен привыкать к этой мысли. Ты должен по капле каждый день принимать этот яд. Это трудно, но ты сильный, ты справишься.

– А почему вы выбрали меня? – спросил Алексей, не готовый еще к мысли, что его не будет совсем. – Есть столько людей, за тысячу баксов готовых убить кого угодно. Зачем вам нужны все эти сложности с переездами, домами, семьями? Я не понимаю, какой в этом смысл?

– Время поможет тебе понять, умные книги помогут тебе понять. Я помогу. А пока вот что скажу: нам не нужен просто стрелок, его и без денег можно найти. Нам нужен герой, со своей историей, со своей семьей, которой придется не сладко, когда все это случится. Вот почему мы выбрали тебя.

– И вам нужен русский парень? Так?

– Ну вот, ты уже начал понимать, – сказал Ахмед.

Полгода назад человек, сидевший напротив Алексея, однозначно воспринимался бы им как враг. И услышь Алексей такой разговор случайно на улице, на футболе, в пивном баре, первое, что сделал бы, – отцу рассказал, а тот бы уже знал, что дальше делать. А не было бы отца, узнал бы телефон приемной местного ФСБ. Полгода назад Ахмед был врагом. Такие, как он, взрывали дома, убивали в Чечне наших ребят, заправляли на рынках и в казино, они были источником зла и постоянного страха. И каждый раз, когда по телевизору показывали очередной окровавленный бородатый труп с аккуратно выложенными рядышком патронами и гранатами, легче становилось на душе: одной сволочью меньше. И если нельзя всех их уложить в крови на склонах их облезлых гор, то хорошо бы оставшихся в этих горах согнать вместе и огородить колючей проволокой, да еще и ток по ней пропустить. Алексей думал так не потому, что был шовинистом, он думал так – а кто так не думал? Любого в городе спроси не перед камерой, любой так и ответит. Страна нашла своего врага, да и искать долго не пришлось. Чужое, злое, непонятное – мало? Так вот вам тогда факты – мало? Так вот еще – хватит? То-то, а то еще можем добавить. Вы не сомневайтесь, тут поумнее ваших головы решали, кто враг.

Как и все остальные, о происходящем вокруг Алексей узнавал от людей из телевизора. Они сидели где-то там, в Москве, в своей студии, обычно мужчина и женщина, иногда одна женщина – добрая, строгая и красивая, иногда один мужчина – простой с виду, но умный и ироничный, и вот они рассказывали стране о том, что в ней происходит, и о том, что происходит в мире. И даже в тех случаях, когда рассказ их совсем уж не вязался с тем, что люди знали о событиях, например, в своем родном городе и сомнение возникало, то думалось сразу: «Ну так ведь это же я от Таньки-соседки узнала, а она известное трепло». Да, за каждым из своих была, хоть и маленькая, история вранья, а про этих, из телевизора, ничего такого известно не было. Если кто-то уж очень интересовался тем, как мир вокруг устроен, как, например, отец Алексея, то и он не спорил с включенным телевизором – когда времени не было, а просто уходил к себе в кабинет и дверь закрывал. Это было еще в те времена, когда Алексей жил с родителями, тогда телевизор нагонял тревогу – там взорвалось, там утонуло, там с рельсов сошло, а теперь оказалось, что и во всем остальном мире тоже взрывалось, тонуло, сходило с рельсов и побольше, чем у нас, зато у нас и школу новую в райцентре открыли, и оборудование дорогое медицинское в больнице появилось – детишкам теперь легче выздороветь будет; одно слово – жизнь налаживается.

Враги, конечно, остались. Те же, что были, и другие еще к ним прибавились. Без врагов даже в сказке не бывает, а тут жизнь, не сказка. И вот один из этих врагов сидел перед Алексеем, и это означало для него переход в другое состояние, то есть он сам уже стал или скоро станет – врагом. Врагом всей своей прежней жизни, школьных друзей, девчонок, знакомых отца, тех, с кем встречал Новый год, ходил на футбол, ездил отдыхать. Нет, еще не стал – ведь есть другой выход: продать одну из квартир или обе, уехать в Питер или в Москву, устроиться на работу. Настя пойдет учиться, главное, жить где будет. Можно даже машину дешевую купить и начать все сначала, как когда-то начинали отец с матерью. К тридцати пяти иметь зарплату тысяч пять долларов, завести семью, но главное – не это. Главное – это придется прожить остаток жизни – сколько ее там отмерено – в ясном осознании того, как тебя опустили. То есть опущенным всю оставшуюся жизнь и прожить.

– Продолжай, Ахмед, я слушаю тебя…

Ничего такого не сказал ему Ахмед в первый раз – играл, прощупывал, подбирал ключики. Потом сказал: «Тебя никто не собирается покупать. В твоей стране очередь таких, которые за десять штук кого хочешь замочат, а еще за десять и на могилу нассут. А за сто город взорвут. Мне такие не нужны. Они убийцы наемные – падаль».

– А тебе идейный нужен? Чтобы не за деньги, а из принципа город взорвал?

– Мне не нужно город взрывать. В городе дети, старики. Если бы я хотел город взорвать – давно бы взорвал. Но ты сказал «идейный» – да. Мне нужен такой, кто хотел бы отомстить, и кто отомстил бы рано или поздно сам, и пошел бы в этой мести до конца, как пошел я сам и как пошли другие мои братья.