Урусут

– Его еще нет.

– Прости, за «Майкрософтом».

– Я хочу к ребенку.

– Дожидаться его тридцать лет – еще больший подвиг. Может, потому ты и здесь.

– Черт, черт, черт! Я не знаю, почему я здесь! И ты не знаешь! И мы не узнаем, пока не прочитаем надписи на Камне!

– Отдохнул бы месяцок. Дождался лета. Пошел бы в ваш Пушкинский музей, уговорил позаниматься специалиста по древним языкам, изучил необходимую литературу… Через четыре года будет тот же Горбачев, а тебе уже – шестнадцать, ты запросто сумеешь при соответствующем уровне подготовки напроситься с кем-нибудь в экспедицию на Эльбрус – находи свой Камень, бери, да ковыряйся с ним.

– Лучшие специалисты по клинописям, как известно, в Британии, – впрочем, уже без особой настойчивости в голосе произнес Олег.

– Четыре года ты проведешь рядом с близкими, которым ты сейчас нужнее, чем когда бы то ни было. Брат, мать, отец, дед – ведь ты можешь больше их никогда не увидеть!

– Я не хочу жить как вошь!

Марина начала загибать пальцы.

– Уговорить моего отца пойти сдать анализы на яйца глист, то есть помочь попасть на судно, идущее в какой-либо условный Плимут, у тебя не получится. Он стальной, он – кремень. Может, он бы и поговорил на равных с ровесником. Но с мальчишкой – нет, и не думай.

– Как же он столько раз умудрился жениться с таким железобетонным характером?

– Да ну, брось. Бабы таких любят. Типа «настоящий мужик». Мол, за ним, как за каменной…

– Стеной. Продолжай.

– Второй путь – найти самого продажного матроса, чтобы провел за деньги. Но: погранслужба СССР в ведении КГБ СССР, то есть главный в ней…

– Андропов. По идее – и мышь не прошмыгнет.

– Да. Засунут тебя, допустим, в какой-либо контейнер фунтов за пятьдесят. Не умрешь за неделю?

– Без еды и питья? Конечно, не умру.

– А если без воздуха? Ладно, ступил на британский берег. Там свои пограничники. Возьмут они у тебя пятьдесят фунтов? Нет. Что это означает? Депортация, Родина, психушка – нормальный же ребенок не побежит из социалистического рая на загнивающий Запад?

– Это не все?

– Нет. Допустим, получилось попасть в гражданскую зону, сесть на электричку до Лондона. Английский, насколько я понимаю, у тебя хороший. Но не йоркширский диалект, не так ли?

– Сильнейший американский акцент.

– Со всеми вытекающими. За местного не сойдешь. Ну и – минимум денег и отсутствие документов. Через две недели будешь играть на банждо у Собора Святого Павла, выпрашивая кусок хлеба.

– А вот это – фигушки.

– Извини. Но как насчет остального?

Белый Лоб насупился, долго молчал и зачем-то сосредоточенно тер правый висок.

– Олег!

Он все молчал.

– Олег! Что скажешь?

Он внимательно посмотрел на нее и ответил:

– Что твой муж – дурак. Я бы за такую бабу удавился. Я бы ее на руках всю жизнь носил.

Марина засмеялась, прижалась к нему, затем отодвинулась и сказала:

– Утро вечера мудренее. До завтра останешься у нас, а там что-нибудь надумаешь. Пошли, я с утра не ела, у меня аппетит – зверский.

– Пошли, пошли, только тебе задание – позвонить в ленинградский рок-клуб и попросить Витю Цоя никогда не ездить за рулем. Пусть его лучше кто-нибудь возит.

Подруга поправила косички.

– Я подумаю.

Потопали обратно по той же улице мимо той же рюмочной, у дверей которой развеселившийся от водки народ курил и наслаждался праздничным днем.

Вот и поговорили.

III

Едва Марина провернула ключ входной двери, как та резким рывком распахнулась и их двоих буквально втащили внутрь. Со света к полутьме глаза привыкли не сразу, и Олег машинально вцепился в чей-то рукав, начиная выворачивать руку, но вдруг понял, что рукав – форменный, и решил пока ничего не предпринимать. Их протащили дальше, и в более освещенной гостиной он мог наблюдать такую картину: за столом, кусая губы, сидит бледная Вера Александровна, рядом – мент в парадной форме в чине капитана, пухлощекий, начинающий лысеть, с белесыми бровями, а неподалеку стоит, то раскачиваясь на пятках, то переминаясь с ноги на ногу, что в дзюдзюцу означает степень крайнего перевозбуждения перед боем, довольно крепкий мужик с густой прической под Льва Лещенко. Наимоднейший «импортный» черный, чуть приталенный пиджак, чуть расклешенные брюки. Понятно – Маринин отец. Подталкивали же вошедших два дебильного вида сержанта. Дотолкали до середины комнаты, сами же расположились по бокам.

– Так все-таки Лермонтов, Вера Александровна, – спросил Олег, – «Маскарад»?

– Молчать!! – немедленно рявкнул «костюмчик». – Отвечай: где, когда, зачем ты познакомился с моей дочерью и для каких целей прибыл в Ленинград?

– Меня Марина предупреждала, что если с ее отцом не разговаривать на равных, то он человека не воспринимает. Так что: Толя, а с чего это ты вдруг решил разыграть заботливого папашу?

– Что?!

– Ну как. Дочерью своей не занимаешься, не гуляешь с ней, не водишь в парки, в театры, на интересные выставки и концерты…

– Я!..

– Договорю, извини. Видишься с ней раз в две-три недели, и вся твоя забота о ней – это запас продуктов в холодильнике да пара шмоток из разворованного контейнера с импортом в порту. Похоже на желание откупиться, нет?

– Щенок! Какое воровство?! Ты что?! Я на крупной должности, у меня совсем нет времени, я работаю, как вол!

– То есть время завести нескольких баб – нашел. А времени пообщаться с дочерью – нет…

– Олег, хватит! – умоляюще скрестила руки на груди Горячева.

– И что это за такая крупная должность для вола? Ты мир от чумы спасаешь, придумываешь новые лекарства или технологии? Я, что, не знаю, как работает порт? Какое-то судно выпустили вперед раньше другого – взятка. Усушка-утруска – бабки. Утеря, то есть конкретно контейнер разворошили – еще бабки. Тоже мне, спаситель мира…

– Да я тебя! Да ты кто вообще! Да я! – он сделал шаг вперед, но покосился на капитана, тот покачал головой, и отец остался стоять на месте.

Вера Александровна прокашлялась.

– Олег, – произнесла она, – еще когда я готовила чай перед приходом Марины, то позвонила Анатолию Аркадьевичу, чтобы сообщить, что у нас гостит мальчик из Москвы, очень необычный…

– А я сразу сделал запрос в милицию! – проорал отец.

– Вера Александровна! – вздохнул Белолобов. – Ведь это хорошо, что «необычный». Обычные – они вон у рюмочной на корточках сидят, курят. Сначала люди бегали с дубинками, но какой-то «необычный» придумал топор. Затем – нож, затем – меч, затем – саблю. После – пушку, нарезную винтовку. Ну, и вместе с тем паровой двигатель, паровоз, электричество! Не было бы «необычных» людей – не было бы цивилизации!