Усатый-полосатый

— Итак, Владимир Николаевич, — протянул хищно оскалившийся лейтенант, — поведай нам фамилию свою.

— А зачем?

— Да видишь ли, хотел грибы засолить, да не уродились. Вот вместо грибов твою фамилию заготовим. Годится такая версия?

— Ну, Орехов.

— Орехов Владимир Николаевич, — четко продекламировал Сашка, наслаждаясь звучанием фразы. — Сколько же лет тебе, Владимир Николаевич?

— Четырнадцать скоро будет.

— Значит, пишем тринадцать, — уточнил старший лейтенант. — И откуда же ты родом?

Мальчишка не ответил.

— Зря запираешься. Ты не партизан, а здесь тебе не гестапо. Здесь тебе наша советская милиция, которая тебя, дурака, бережет.

— От кого это? — чуть ухмыльнулся пацан.

— От тебя же самого, — наставительно произнес Кондрашев. — В общем, не тяни, Вова, кота за хвост. Все равно узнаем. В отделение попадать случалось?

— Ну, было, — нехотя кивнул парнишка.

— Было. Значит, просвещенный. Знаешь, что с нашей системой лучше не шутить. Поэтому перейдем к делу. Откуда сбежал?

— Из Казани.

— Смотри, Владимир, я пишу, но не дай Бог, если придется из-за тебя протокол переделывать. Станет тебе мучительно больно и обидно за бесцельно… Кстати, — он очень натурально встревожился, — за разговорами про все на свете забудешь. Давай, Полосухин, произведи личный досмотр.

Сергей неохотно поднялся. Ужасно он не любил этого дела — обыскивать. Сперва, в прошлом году, его даже тошнить начинало, и он принципиально отказывался. Что еще за издевательство над человеком? Где декларация прав? И вообще, может ли порядочный интеллигент шарить у кого-то по карманам, проверять швы, подкладку? Стыдно и подумать.

Да, одно слово, желторотый он тогда был. Кондрашев и Семен Митрофанович с ним даже вроде и не спорили, а попросту показали коллекцию изъятых при обыске предметов. Имелись там и бритвы, и кастеты, и папиросы с травкой. Да, — сказал ему в тот день Сашка, — с точки зрения гуманизма, конечно, низ-зя. Пускай в КПЗ вены себе вспорет или наркотой травится. Пускай в детприемнике кого послабее перышком порисует. Это будет гораздо человечнее, Серый?

Да и просто болтались подчас в карманах «уличающие предметы», как пишут в протоколе. По ним, предметам, иногда и без документов можно было понять, откуда прибыл задержанный.

Сергей подошел к Володьке сзади и осторожно ощупал его бока. Пацан поначалу дернулся от прикосновения сильных натренированных ладоней, но потом покорился и обмяк. А Сергея, как всегда, окатило мутной серой волной. Впрочем, он уже неплохо умел преодолевать стыд.

Ножей и кастетов у мальчишки не оказалось. Нашелся лишь мятый автобусный билет. Кондрашев развернул его и громко зачитал вслух:

— Заозерскавтотранс… Вот как полезно оплачивать проезд в городском транспорте. Вижу, мальчик ты сознательный. От имени МВД выражаю благодарность. Да, такая вот у нас с тобой, братец, Казань получилась. Ведь чуяло сердце — даром бланк порчу. Да, зарвался ты, парень. Зарвался и заврался. А зря. Хуже от этого только тебе. Нарисовать дальнейшую перспективку?

Парнишка хмуро кивнул.

— Изволь. Значит, если не висит на тебе ничего, и ни из каких спецзаведений ты не сбежал, то поедешь к себе домой в Заозерск, к маме с папой в нежные объятия. Но не сразу. Поначалу надо все про тебя разузнать, личность установить. Придется уж, пока суд да дело, пожить в детприемнике. Если будешь в молчанку играть, то установление твоей немытой личности месяца на три затянется. А жизнь в детприемнике, доложу я тебе, медом не намазана. Ребятишки там всякие имеются, в том числе дылды и по восемнадцать. Косят под малолеток. Ох, и лупят они такую шелупонь, как ты… Я бы сказал, художественно лупят. Да и кое-чего похуже могут сделать. Так что смотри, прямой расчет. Чем быстрее все про тебя узнаем, тем меньше в этом детском крысятнике кантоваться будешь. Дошло до тебя?

Пацан кивнул, не поднимая глаз от пола.

— Ну так что же ты? Рассказывай.

Без толку говорил старший лейтенант. Задержанный молчал, все так же тоскливо разглядывал свои ботинки.

Кондрашев собрался было добавить что-то еще, но широко распахнулась дверь, и в комнату ввалились Миха с Иваном, ребята с электромеханического. Сергей познакомился с ними именно здесь, в Инспекции. И даже почти подружился.

Миха с Иваном были шумные, мокрые, и судя по всему, пребывали в прекрасном настроении.

— Разрешите доложить, шеф! — гаркнул Иван дьяконским басом. — Мафия явилась.

Кондрашев огорченно вздохнул и вылез из-за стола.

— Вот и славненько. Мафия сейчас бросит сумочки и в компании нежных дам, под моим чутким руководством отправится патрулировать вокзал. Так что напрасно радовались, снова гулять вам под дождичком в четверг, — он ухмыльнулся и, надевая плащ, кивнул Сергею.

— А ты, генерал Полосухин, останешься тут один. Мы явимся часика через два. То есть где-то к восьми. Ты, значит, чтобы не скучать, этого цыпленка еще раз допроси и представь мне протокол. Кстати, чем быстрее с ним разберешься, тем больше времени останется на теоретическое наследие классиков. Ну, творческих успехов.

И патруль под Сашкиным предводительством лихо прозвенел по лестнице вниз, в туманную морось.

Было тихо. Лишь ходики уныло тикали, отсчитывая долгие секунды, и внизу, на первом, шваркала тряпкой уборщица баба Маня. А вдали, сквозь визг электропил, едва пробивался механический голос радио: «Уважаемые пассажиры… Поезд сто пятнадцатый…» Дальше в динамиках что-то булькало, хрипело и захлебывалось невнятными звуками.

Сергей глянул на мальчишку. Тот сидел на стуле, слегка покачивал носком ботинка и сосредоточенно наблюдал за его траекторией. Молчанием своим он словно говорил — отвяжитесь, нет мне до вас дела. А еще лучше отпустите меня.

«Ну уж нет, — мысленно отозвался Сергей, — отпускать тебя нельзя. Ведь только хуже будет дураку.» Но вслух он лишь заметил:

— Между прочим, лейтенант правду говорил.

После чего придвинул к себе конспект и принялся фразу за фразой сокращать Иркины бисерные строчки. Работа мало-помалу затянула его, и Сергей поначалу даже не расслышал хриплый, уже начинающий ломаться Володькин голос:

— Насчет чего он прав?

— Насчет детприемника. Так что в молчанку играешь зря. Я вот на тебя смотрю, — Сергей закрыл тетрадь и уставился на опущенную Володькину макушку, — смотрю я на тебя и думаю: ты хоть разговаривать-то по-нормальному умеешь, или как?

Пацан, прищурившись, поднял взгляд на Сергея.

— Вы что же, думаете, я дебил какой? — спросил он тихо, но в тишине этой Сергей явственно заметил и вызов, и какую-то затаенную тоску.

— Нет, я уж тут на дебилов насмотрелся, — успокоил его Сергей, стараясь говорить как можно небрежнее. — Ты не из их компании. Но, кажется, специально под дурачка косишь. Особенно перед лейтенантом. А зря. Он, Александр Михайлович то есть, мужик порядочный. И таким, как ты, только добра хочет.

— Ага. Все вы всегда добра хотите, — недоверчиво хмыкнул Володька. И Сергей едва сдержался, чтобы не цыкнуть на него. Мол, хвост не дорос еще рассуждать. Потом ему стало стыдно, словно он в чем-то был виноват перед этим оборванным пареньком, словно давно, уже много-много лет как повисло на его тренированной шее борца бетонное кольцо вины. И пускай его не увидеть глазами, не потрогать пальцами, но тяжесть гнет шею к земле. А кто повесил на него этот груз — неизвестно, и уж тем более неясно, как снять.