Уши торчком, нос пятачком. Книга 1

Фирсанов все сразу понял, поскольку пусть и с раздражением, но отступил. С яростным оскалом его зверь отскочил прочь. Вся стая ушла с ним. На поляне помимо меня осталась только Елена. Примечательно, что она явно готовилась поддержать меня, вступив в неизбежный, с ее точки зрения, бой. Вот она – неопытность!

Решив использовать возможность, устроил ей первую охоту. Волчица вызывала умиление, радуясь обладанию своей первой добычей. И она старалась заглушить в себе ярость от моего присутствия, хоть я и не подходил слишком близко. Но выводы ее зверь сделал, теперь главное – подкрепить их навыками самоконтроля. Надо будет нам чаще тренироваться, бегая в волчьей ипостаси. Мой зверь предвкушающе заурчал, мне же осталось только мысленно закатить глаза: кому-то это все – одно развлечение!

Устал я прилично. Не отдохнув накануне, сегодня тоже выложился серьезно. Но мыслей об отдыхе пока себе не позволял, понимая, что предстоит еще выдержать переезд. В отличие от возбужденной охотой волчицы, девушка находилась в состоянии шока – была подавлена сегодняшними событиями, явно виня во всем себя. Ну и семья у нее – просто звери!

Как я ни ненавидел это, но придется сегодня побыть «жилеткой». Если бурую именно сейчас не поддержать, дальше ничего дельного у нас не получится. А Елена является моим легальным прикрытием, и хоть и добавила проблем, но все же ее присутствие рядом необходимо. Негодующий рык внутри себя я проигнорировал.

Кинув на девушку быстрый внимательный взгляд, завел машину, направляясь к поселку бурого клана.

Глава 9 Елена

Мы с белым, молча двигаясь рядом, возвращаемся к машине. Оба слышим, как немного позади идут остальные оборотни из моего клана. Но молчу я не из-за этого. Нет моральных сил сказать что-то, нет таких слов, чтобы оправдать себя, свою ошибку, чтобы выразить свое чувство вины. Молча садимся в машину, и Добровольский сразу срывается с места. Какое-то время мы едем в абсолютной тишине, каждый погружен в собственные мысли. У меня так и вовсе ступор: что теперь говорить и что делать, я не представляю, собраться никак не получается.

– Волки постоянно гибнут – на охоте, во время боев, в стычках с другими оборотнями… Это наша форма естественного отбора, это часть нашей природы. Относись к этому с позиции своего зверя – философски, – неожиданно спокойно и негромко замечает белый.

В ответ хочется закричать, что я все это знаю, но одно дело знать о чем-то в теории и другое – увидеть самой, стать непосредственной участницей этих событий, причиной… Поэтому только сильнее сжимаю губы и отворачиваю голову в сторону окна, стремясь сдержать подступающую истерику.

– Любое существо имеет право защищать себя, это право священно и действительно для всех и каждого, – так и не дождавшись от меня ответа, продолжает волк. – Не стоит корить себя за случившееся. Твоей вины в произошедшем точно нет. Даже если бы ты была более опытна в вопросе управления своим зверем, тебя нельзя было бы обвинить в случившемся. Подобное допустил вожак стаи!

От его слов стало только хуже. Лучше бы молчал и не трогал меня. Хочется одного – в одиночестве забиться в какую-нибудь нору и сидеть там. Но даже этой возможности я лишена, потому что обязана терпеть навязанное мне условиями древнего договора общество этого… альфы. И от того, что он перекладывает вину на слишком занятого и безразличного к моему существованию отца, нисколько не легче. Это только больнее жалит, пробуждая давнюю детскую обиду. Заскребыш. Последний поздний ребенок. Отец всегда слишком занят, чтобы находить для меня время, слишком безразличен, чтобы интересоваться моей жизнью. Я давно смирилась и привыкла, мысленно находя ему сотни оправданий. Но вот сейчас, из уст постороннего, было особенно горько слышать о пренебрежении со стороны отца. И брат… Егор всегда был слишком взрослым, чтобы проявлять интерес к маленькой сестре, слишком яростным и неприступным, чтобы сближаться с ним. А сегодня… Сегодня я по-настоящему испугалась его. Он был чужим и безжалостным. Чуждым…

Все происходящее было слишком невероятным, слишком пугающим и реалистичным, чтобы я могла осмыслить все сразу, понять причины и найти для себя объяснение поступков. А пока было просто горько. Хотелось помолчать, побыть одной и вволю поплакать. Но возможности осуществить желаемое не было – мешал Добровольский. Поэтому я просто молчала, скрывая все внутри, не позволяя эмоциям выплеснуться наружу. И его попытки поддержать меня раздражали особенно: пока не появился он, ничего подобного в моей жизни не случалось. Скорее бы на работу! Погрузиться в успокаивающий процесс готовки и побыть вдалеке от своей навязанной пары!

Белый, осознав наконец, что вступать в дискуссию я не намерена, тоже замолчал. Но ненадолго. Почти на подъезде к поселку неожиданно повернулся ко мне и спросил:

– Ты на практику в экспедицию очень хочешь поехать?

От смены темы разговора немного удивилась – вот к чему сейчас об этом спрашивать, когда и так на душе тошно? Впрочем, именно сейчас заманчивая перспектива возможности приличное, по меркам обусловленного договором срока, время провести вдали от всех – и от белого тоже! – казалась тем заманчивей, чем неосуществимей была. И тут обидный облом!

– Да, – буркнула едва слышно, бросив на Добровольского угрюмый взгляд. Можно подумать, он сам этого не знает!

– В принципе, я не против… – прищурившись в свойственной ему манере, как-то нарочито задумчиво произнес оборотень, притормаживая и позволяя другим машинам клана обгонять нас. Я же сильно насторожилась – с чего это такой альтруизм, если еще накануне он был категорически против, оставляя мне едва ли не один шанс из тысячи? Слишком резкая перемена, чтобы означать что-то хорошее… Или я тоже начинаю во всем видеть подвох? Вот не зря говорят: «С кем поведешься, от того и забеременеешь!» Для меня, кстати, оговоренная «перспектива» была как раз фаталистичной. Не сдержавшись, тревожно сглотнула.

– И ты сможешь поехать. Гарантирую, – дав мне время осознать всю значимость сказанного, добавил Добровольский, едва ли не лучась уверенностью.

И?.. Все знают, что бесплатный сыр только в мышеловке бывает.

– Только мы с тобой сейчас договоримся о небольшом условии.

Вот оно! Возмущение подобными методами «убеждения» моей персоны при условии партнерских – вроде как! – взаимоотношений между нами поднялось просто огромное. Оно заслонило даже угрызения собственной совести и обиду на весь мир, которую я испытывала сейчас.

– Каком?! – ярости в голосе я даже не скрывала.

Андрей отвечать не спешил, рассматривая меня своим пристальным и всепонимающим взглядом, – последнее тоже действовало мне на нервы!

– А давай в «камень, ножницы, бумагу» сыграем? – снова сменил он тему.

Издевается?! Нашел время!

– Не давай, – разозлилась я. Он меня за совсем неумную держит?

– Очкуешь? – последовал тут же невозмутимый вопрос мужчины.

Все!!!

– Нет! – рявкнула в ответ – все же довел! И чувствуя, что истерика таки прорвалась наружу, завопила: – И что будет, если я выиграю? Что? Ты сделаешь мне великое одолжение и провалишь отсюда навсегда?!

– Хм, – белый, проигнорировав мой демарш, явно задумался. Потрясающе! Он даже не предусмотрел вариант, когда я побеждаю. – Хочешь, я всю следующую неделю сам буду готовить на нас двоих?

Предложение прозвучало обескураживающе. Вот серьезно – чего угодно ожидала, только не этого. Подарок там, денег, что ли, но чтобы… Почему-то представила всего такого из себя небожительного Добровольского в передничке, намывающим губкой в полной ажурной пены раковине тарелочки до кристального блеска, в окружении шкворчащих на плите котлеток, булькающего в кастрюльке супчика и – чего уж мелочиться?! – пекущихся в духовке пирожков. С яйцом и луком, разумеется! Картина получилась настолько четкой, насколько и недостижимой. Поэтому я не удержалась от улыбки и, хоть и немного грустно, добавила: