Ушла из дома и не вернулась…

– Что? Зачем?.. А-а-а, простите, не догадались. Игорь подвезет.

– К утру не поздно? – уточняет он.

Я вытаскиваю зеленоватый бланк объяснений и прошу заполнить.

– Господи, Неужели все так серьезно? Я не переживу… – она снова громко всхлипывает и прижимает платочек к глазам. Горяев, поняв, что ему придется заполнять бланк, с некоторым опозданием протягивает руку.

Он пишет быстро, мелким аккуратным почерком. Прошу указать номера телефонов, домашнего и служебного. Говорю какие-то успокаивающие слова и провожаю до дверей. На прощанье передаю листочек со своим служебным телефоном.

Все. Хлопнули дверцы горчичных «Жигулей», мелькнули красные огоньки в нашем старом Средне-Каретном переулке. Все…

Возможно, эта история закончится спокойно и благополучно. Дочь появится сама, и самое страшное, что ей предстоит выдержать, это бурная семейная сцена. Или все только начинается? И финал будет не таким счастливым?..

4. Ответственный дежурный по городу дежурной части главного управления внутренних дел

… Ну и боль, черт ее подери! Словно стержень в позвоночник загоняют. Как сырая погода или понервничаю – в крестце так и ломит. А там еще и голова раскалывается. Я тут как-то видел перечень наших профессиональных болезней, в пенсионный отдел, когда заходил. Не поверишь, пока в руках не подержишь – том целый. Тут не то, что до старости добраться, непонятно, как со всем нашим добром до отставки доживают?

Ладно, это все от боли. Чтой-то я, как старик; о болячках разохался. На службе – о службе. Так – расслабиться. Опустить руки вдоль тела, чтобы меньше давило вниз, на позвоночник. Дождаться слабости и легкой испарины. Тогда и конец боли.

Звонок. Неудобно, надо дотянуться к трубке. Повернулся и снова, словно на раскаленную иголку насадили. Как его там? Травматический спондилез? В госпитале говорили, да все из головы вылетает. Каждый раз по-новому называют. В жутких снах снова вижу ту, свою первую боль. Именно вижу. Как тогда – будто рвет тебя на части и ломает.

Забыли мы, что «бандеры» великие мастера на всякие пакости. Надо было проверить, все ли вылезли из схорона. Я вслед за лейтенантом нашим новеньким спрыгнул в кисловонючую духоту бункера. Сделал два шага, еще не различая ничего, наткнулся на его спину. Он как раз что-то открывал и тут к-а-ак крутануло…

Во Львове, в территориальном госпитале, где лежали такие же пацаны, как и я, призванные уже после, всех побед и над Германией и над Японией, но получившие свою порцию железа от войны, тощий капитан-хирург, объяснил, что спас меня тот лейтенант, которого на куски разорвало, да автомат, который прикрыл грудь. Только один, малюсенький, с кончик булавки осколок от бандеровской мины, ударившись о кожух ствола, рванул в сторону и засел где-то в самом низу, у основания позвоночника, зарос мозолью. Капитан тот пообещал, что лет двадцать и замечать не буду. Достать-то его было невозможно. Тогда двадцать лет вечностью казались, а вон как проскочили.

Вот, опять начинает. Терпи казак, атаманом будешь. Хотя, атаманом уже не стать, но до всех положенных прибавок к пенсии дотянуть надо. Внуки подрастают.

Самое трудное, на дежурстве виду не показывать, что болит, собака. Снизу позвонили, что пришли заявители, интеллигентная пара. А тут самый приступ. Дело-то для РУВД. Но я дежурного опера вызвал, – Молодежь она хорошая, только вот все по верхам летает. Надо и на обыкновенные беды реагировать. Мы, небось, не с цифрами, как математики, с живыми людьми дело имеем. Полезно и в быт окунуться.

Ребята принесли стакан чая. Такой, как я люблю, вишневого цвета, густой. Сейчас отпустит маленько и хлебну. И, чтоб никто не догадался, когда схватит, улыбаюсь. Говорят, так у меня вид благодушней.

Вот и дежурный сыщик. Отхлебну, чтоб думал, что испарина от чая. А может, шут с ними, с прибавками? Пусть дома шипят, сколько хотят, что им не хватает. Хватит!

С другой стороны, чего дома делать буду? Из угла в угол слоняться? Или с мужиками в беседке в козла стучать? Так они меня, может, и не примут…

По глазам вижу – выудил парень что-то у заявителей. Начнет сейчас в сводку по городу пихать. Молодые, торопятся. Боятся не успеть. А по мне – лучше семь раз отмерить. Лишнего давать не стоит. Сводку-то не только наши непосредственные начальники изучают, но и кто повыше. Что зря беспокоить. Может выясниться все через час – другой? Сутки-то, они, ой, какие длинные.

Опять заныло. Когда ж это все кончится? Надо скорее глотнуть чаю и шутливым тоном спросить:

– Ну что, сыщик, пообщался с заявителями? – вроде получилось…

5. Сотрудник уголовного розыска

…На втором этаже дежурной части оперативный зал. Рядами пульты с множеством всяких тумблеров. Во всю стену карта города, с мигающими лампочками. Красиво. Сколько сюда хожу и каждый раз словно в, какой-то незнакомый мир. Честно говоря, не вяжется у меня все это с моей работой, с грязью, матом, кровью, ранениями и воровством.

Все время хочется спросить о тех огоньках – они для красоты мигают или есть какой-то практический смысл? И если есть, то почему на эту карту никто из дежурных никогда не смотрит? Но у нас чужими делами интересоваться не принято. Не этично. Принято хорошо делать свое.

А вот и реальность, которая, никак не стыкуется с этим фантастическим уголком. Викула блаженствует, развалясь за пультом. На столике рядом – стакан крепкого чая. Не хватает только тазика с теплой водой, ноги попарить, и пушистого кота на коленях. А так – совсем домашняя обстановка.

Он ласково улыбается мне. Майорские погоны, как крылышки херувима, поднялись торчком на форменной рубашке.

– Ну что, сыщик? Пообщался с потерпевшими?

До чего ж хорошо он живет. Все время улыбается. Словно и забот нет.

– Пообщался, – отвечаю я как можно более официальным тоном. – Не наше это дело. В районе такими вопросами должны заниматься.

Викула не отвечает. По-прежнему лукаво щурится и улыбается. Его, по-моему, ничего не может вывести из равновесия.

– Надо бы, – продолжаю я, поняв, что ответа на свое замечание не дождаться, – ориентировочку дать по городу: «Ушла из дома и не вернулась Горяева Светлана Игоревна…»

Читаю весь текст.

Викула сразу не отвечает. Он вкусно отхлебывает из стакана. Отдувается. Большим носовым платком вытирает испарину со лба и, словно нехотя, говорит:

– Дадим, милай, дадим… Вот чайку попьем и, дадим. Ты текстик-то пока вычитай, чтоб ошибочек не было.

Попьем… Угостил бы чаем – попили бы. А так – сиди, жди, пока он свой бездонный стакан закончит. Я, между прочим, еще не ужинал. Мой-то стакан чая, по его милости, вскипеть не успел.

Дозрев, раскрываю рот, чтобы высказать Викуле все, что думаю по поводу такого стиля работы.

Но именно в этот момент на пульте начинает судорожно мигать красная лампочка и глухо урчит зуммер. С Викулы мгновенно слетает вальяжность, он весь подбирается и, щелкнув тумблером включения в линию, внимательно слушает. Лицо его мрачнеет, и он жестом подзывает меня. Судя по всему, что-то серьезное.