Услышанные молитвы

— В твоем-то возрасте, Фейт! Вернуться в школу в сорок семь, чтобы закончить под пятьдесят!

В его взгляде сквозило явное презрение, и, хотя Фейт не оставила своей мысли, она больше ни разу не упоминала об этом мужу. Алекс считал, что жене следует продолжать свою многолетнюю благотворительную деятельность и обедать с подругами. Однако и то, и другое ей стало казаться бессмысленным, особенно после того, как уехали девочки. Фейт требовалось что-нибудь более существенное, чтобы заполнить пустоту, но ей необходимо было придумать нечто, что казалось бы разумным не только ей самой, но могло бы склонить на ее сторону и мужа.

— На похоронах Чарльза меня никто не хватится, — решительно заявил Алекс, пока она убирала его тарелку и предлагала мороженое, от которого он отказался. Алекс следил за весом и был подтянут. Несколько раз в неделю играл в сквош, а по воскресеньям, если позволяла в Нью-Йорке погода, в теннис.

Пока дочери не подросли, Фейт с мужем снимали загородный дом в Коннектикуте, где проводили конец недели, но давно уже перестали это делать. Алекс предпочитал, если того требовало дело, ходить на работу и по выходным.

Фейт хотела сказать, что это ей будет недоставать мужа на предстоявших похоронах отчима, однако промолчала — понимала, что ее слова ни к чему не приведут. Раз он что-то решил, его уже не уговоришь. Алексу и в голову не приходило, что она нуждается в его поддержке, а плакаться было не в их привычках. Фейт вполне могла позаботиться о себе сама и никогда особенно на него не рассчитывала — даже когда были маленькими их дочери. Сама принимала правильные решения и была уверена в себе. Никогда, как он выражался, не «хныкала» и не позволит себе этого и теперь. Но Фейт почувствовала разочарование от того, что Алекс не захотел пойти с ней на похороны. Разочарование стало образом ее жизни. Алекса почти никогда не оказывалось рядом, когда он ей требовался. Когда-то муж казался заботливым, уважительным, умным, ответственным, но все это кануло в дымке прошлого, и у них сложились такие же отношения, как у его родителей. Когда Фейт с ними познакомилась, ее поразила их холодность и неспособность выразить привязанность друг к другу. Особенно сдержанным и сухим казался отец Алекса, и вот таким же со временем сделался и сам Алекс. И все же Фейт ни разу не сказала мужу, как он стал похож на своего отца. Алекс не отличался чувствительностью, более того, ощущал неловкость, когда замечал это качество в других, особенно в Зое и Фейт. Их постоянное проявление любви приводило его в замешательство и заставляло все больше замыкаться и отдаляться от них.

Из двух дочерей Зоя больше походила на мать — такая же ласковая, любящая, доброжелательная и шаловливая. Совсем как Фейт в юности. Очень способная, замечательная девчушка. А Элоиз была, наоборот, ближе к отцу. Между ними образовалась молчаливая связь, которая вполне устраивала Алекса. Элоиз была спокойнее сестры, критичнее относилась к матери и не скрывала этого. Может быть, потому, что подражала Алексу. А Зоя всегда спешила на помощь Фейт и старалась ее поддержать. Она собиралась на похороны Чарльза, хотя не знала близко этого человека — отчим Фейт никогда не интересовался девочками. Однако выяснилось, что в середине семестра придется сдавать промежуточные экзамены, и Зоя не могла отлучиться из университета. А Элоиз тем более не имело смысла лететь из Лондона на похороны отчима матери, который при жизни не удосужился даже взглянуть в ее сторону. Фейт не ожидала от дочерей такого подвига, но надеялась, что хотя бы муж сделает усилие и пойдет вместе с ней.

Она больше не заводила с ним об этом разговор — как во многих других ситуациях решила не настаивать: Алекса все равно не переспорить. Прекрасно справится сама. Тем более что муж не хуже дочерей знал: у Фейт никогда не было теплых отношений с отчимом. Утрата носила скорее символический характер. Хотя Фейт и не говорила об этом вслух, однако смерть отчима причиняла боль, потому что напоминала о прошлых потерях. Мать, брат Джек, чья гибель стала неизгладимым потрясением. Три года назад его самолет потерпел катастрофу на пути к Мартас-Виньярду [3] . Джеку исполнилось сорок шесть лет; он был превосходным пилотом, но загорелся двигатель, и машина взорвалась прямо в воздухе. Фейт только-только стала оправляться от шока. Они с Джеком были родственные души и добрые друзья. Брат всегда ее духовно поддерживал — оставался и в детстве, и во взрослой жизни неизменным источником утешения: прощал, никогда не осуждал, хранил пылкую верность. Они родились с разницей в два года, но мать говорила, что дети словно двойняшки. Их близость проявилась особенно сильно, когда от сердечного приступа внезапно скончался их отец. Фейт тогда исполнилось десять, а брату — двенадцать.

3

Остров в Атлантическом океане у юго-восточного побережья штата Массачусетс.

Отношения Фейт с отцом были отнюдь не простыми, а если говорить честно, превратились в кошмар. Она большую часть взрослой жизни потратила на то, чтобы избавиться от их последствий. Даже обращалась к психотерапевту и, как могла, примирилась с прошлым. Самые ранние воспоминания относились к тому времени, когда отец начал ее домогаться. Он был сексуально неуравновешенным человеком и поступил с ней гнусно и жестоко, когда дочери исполнилось четыре или пять лет. Фейт не осмеливалась пожаловаться матери: отец пригрозил, что в таком случае убьет и ее, и Джека. Девочка так сильно любила брата, что держала рот на замке. Джек обнаружил правду, когда ему было одиннадцать, а ей девять, и устроил родителю настоящий скандал. Но отец опять пригрозил, что убьет собственную дочь, если кто-нибудь из них проговорится матери. Он был глубоко больным человеком. Все это так сильно подействовало на брата и сестру, что они старались не говорить об отце, пока не выросли и Фейт не стала лечиться. Но благодаря этому между детьми образовалась неразрывная связь: из сострадания и невероятной печали родилась глубочайшая любовь. Джек мучился от того, что не мог защитить Фейт от кошмара моральных и физических пыток. Его сердце разрывалось от сознания того, как страдает Фейт и собственной беспомощности. Но, в конце концов, он был всего лишь ребенком. А через год отец умер.

Много позже, когда Фейт решила лечиться, она захотела сообщить обо всем матери. Но защитные механизмы женщины оказались непробиваемыми: мать ничему не верила — отказалась слушать и от всего отмахивалась — только повторяла, что дочь злостно лжет, оговаривает отца и оскорбляет их всех. Как и опасалась Фейт, мать свалила все на нее и нашла утешение в фантазиях: твердила, что муж был любящим человеком и уважал ее и семью. С тех пор как он умер, она умудрилась канонизировать супруга. И Фейт не осталось ничего иного, как делиться болезненными воспоминаниями, как всегда, с братом. Джек вместе с ней ходил к врачу. Она часами вытаскивала из подсознания гнетущие картины пережитого, а потом рыдала в его объятиях.

Но в конце концов любовь и поддержка брата помогли Фейт справиться с призраками прошлого, хотя отец так и остался в памяти монстром, замаравшим чистоту и святость ее детства. Но Джеку тоже потребовались долгие годы, чтобы примириться с тем, что он не сумел защитить сестру. Мучительная связь, словно им приходилось лечить общую болезненную рану. Фейт понимала, что обрела покой во многом благодаря Джеку.

Однако былые шрамы давали о себе знать. Они оба умудрялись завязывать отношения с людьми, которые держались с ними холодно и осуждающе. В их приятелях ощущалась та же настороженность, что и в матери, и они оба подобрали себе супругов, которые при каждом удобном случае упрекали их во всех неудачах. Жена Джека была невротичкой и невыносимым в общении человеком. Она несколько раз бросала мужа, а почему, толком никто не знал. А Алекс годами держал жену на расстоянии вытянутой руки, сваливая на нее вину за любую возникшую трудность. Брат и сестра часто обсуждали свой выбор. И хотя оба понимали, что натворили, но исправить ничего не могли. Они, казалось, выбрали ситуацию, которая воспроизводила многие горести их детства, словно на сей раз надеялись, преодолев их, порадоваться иному исходу. Однако обрекли себя на жизнь с людьми, неспособными к компромиссу, и результат обманул их так же, как опыт детских лет, но был хотя бы не таким угнетающим. Джек справлялся, потому что стал миротворцем и сносил почти все, что преподносила жена, в том числе ее частые отлучки, — только бы не сердить ее и не рисковать потерять. И Фейт поступала так же — редко, если вообще спорила с Алексом и всегда ему уступала. Уроки, полученные от отца, засели глубоко в душе. Фейт не могла преодолеть убеждения, что винить надо во всем себя: грех ее, а не мужа, и вина — она тоже ее. Так научил ее отец. И в итоге страшно наказал своих детей: умер и оставил одних. Фейт опасалась, что и в этом была ее вина, и старалась не совершать в браке ничего такого, чтобы заставило бы и Алекса покинуть ее. Какой-то своей частичкой она всю жизнь пыталась играть роль маленькой образцовой девочки, искупающей грехи, о которых знал один лишь брат. Фейт часто подумывала рассказать Алексу правду о своем детстве, но так ни разу и не решилась. Где-то в глубине подсознания боялась, что если муж узнает о том, что совершил с ней отец, то перестанет ее любить.

А в последнее время вообще засомневалась, любил ли он ее когда-нибудь. Наверное, любил, но по-своему, пока, как выражался Алекс, жена «не раскачивала лодку». Фейт давно инстинктивно поняла, что он бы не вынес правды. И ее мрачной тайной продолжал владеть один только Джек, и только он дарил ей безоговорочную любовь. Фейт отвечала тем же — любила его до самозабвения, поэтому его смерть чуть не сломала ее, особенно если учесть, чего Фейт была лишена в семейной жизни.

Сестре и брату пришлось нелегко, когда мать вышла замуж за Чарльза. В то время Джеку исполнилось четырнадцать, а Фейт — двенадцать. Девочка подозрительно присматривалась к отчиму, ожидая от него того же, что вытворял с ней отец. Но новый член семьи не обращал на нее никакого внимания, и Фейт вздохнула с облегчением. Нельзя сказать, чтобы Чарльз легко сближался с женщинами и девочками, даже собственная дочь казалась ему чужой. Он был военным, постоянно муштровал Джека, но по крайней мере проявлял к нему хоть какое-то доброе чувство. А его общение с Фейт сводилось к тому, что он подписывал ее дневник и сетовал по поводу оценок, поскольку считал, что именно это входило в его обязанности. Такова была его единственная роль, а в остальном девочка для него не существовала, но это Фейт вполне устраивало. Вопреки ожиданиям он не начинал сексуальных домогательств, но ее ошарашило, что он вообще не проявлял к ней никакого интереса. Облегчение перевесило горечь от сознания его холодности — не только к ней, но и ко всем остальным. Но с такой манерой Фейт уже сталкивалась.

Чарльз, в конце концов, завоевал расположение Джека, обучая его тому, что, как он считал, следовало знать мужчине. Для Фейт не было места в их занятиях, так как она была девочкой. Вот почему брат оставался для Фейт единственной здоровой связью с сильной половиной мира. В отличие от матери и Чарльза он был пылким, любящим, веселым и отзывчивым, как сама Фейт в то время. И все-таки женился на женщине, напоминавшей их мать — такой же бесчувственной и чопорной. Казалось, она просто неспособна проникнуться к нему расположением. Они несколько раз разъезжались и за пятнадцать лет брака не обзавелись детьми: Дебби претила сама мысль о них. Фейт никогда не могла понять, чем она привлекла брата. Но несмотря ни на что, он оставался ей предан, прощал все ее недостатки и находил в ней то, чего никто другой не замечал. Она стояла на похоронах с окаменевшим лицом и не проронила ни единой слезинки, а через шесть месяцев после гибели Джека вышла замуж и переехала в Палм-Бич. С тех пор Фейт ничего о ней не слышала — даже к Рождеству не получала открыток. В каком-то смысле это была еще одна потеря. Как бы мало Дебби ни значила для Фейт, она была связана с братом, но и эта женщина тоже ушла из ее жизни.

Если разобраться, теперь у Фейт не осталось никого, кроме Алекса и двух дочерей. Ей казалось, что с каждым днем ее мир все сужается и сужается. Один за другим исчезали люди, которых она знала и любила, и даже те, кто хоть как-то был связан с ними. Вот и Чарльз ушел, и Фейт поняла, что, несмотря на его холодность и отчужденность, с этим цельным, здравомыслящим человеком ей было надежно и спокойно. Родители, Джек и теперь отчим. От этого Алекс и девочки становились еще драгоценнее.

Фейт боялась предстоявших похорон. Понимала, что они напомнят ей о смерти брата и о других смертях. И это само по себе будет ужасно тяжело. Фейт думала об этом, когда проходила мимо кабинета Алекса, где муж любил читать по вечерам. Он уставился в бумаги и не поднял глаз, когда она задержалась на пороге. Муж умел уходить в себя и давать понять остальным, что не желает, чтобы его беспокоили. И тогда становился для нее недосягаемым, даже находясь в той же комнате. Пропасть, которая росла между ними годами, никак не удавалось перейти. Подобно ледникам, супруги, не прекращая незримого движения, постоянно удалялись и теперь могли всего лишь посмотреть друг на друга издалека и махнуть рукой. Возврата к прошлому не было. Алекс, живя под одной с Фейт крышей, сумел надежно оградить себя от нее. И она давно прекратила какие-либо попытки что-то изменить, смирилась и продолжала жить. Но пустота, наполнившая душу после того, как уехали дочери, стала непереносимой. Фейт так и не решила, чем заполнить этот вакуум и сомневалась, возможно ли это вообще. Алекс тем временем отодвинул бумаги в сторону, но так и не произнес ни единого слова, и она направилась к лестнице.