Уснуть и только

Только там, убедившись, что они находятся вдали от посторонних глаз, Николас повернул к себе Генриетту и спросил.

– В чем дело? Вы не сказали мне даже двух слов и бледны как смерть. Генриетта, что вас тревожит?

Она не ответила, только затрясла головой, и слезы опять потекли по ее щекам.

– Это из-за Чаллиса? Он что, бросил вас? Я угадал?

– Нет, нет, – разрыдалась она. – Он не бросил меня. Ему пришлось уехать, чтобы спасти свою жизнь. Он прячется… О нет, я не должна говорить об этом никому, а вам – менее, чем любому другому. Но он вернется, когда у него будет достаточно денег, чтобы стать джентльменом.

Николас громко рассмеялся.

– Дорогая моя, Чаллис никогда не сможет стать джентльменом. Скорее луна станет синей. То, о чем вы говорите, означает лишь, что он перестанет грабить на дорогах и осядет где-нибудь в одном месте. Это совсем другое дело.

Генриетта сердито взглянула на него.

– С вашей стороны жестоко смеяться надо мной, лейтенант Грей. Джейкоб любит меня и хочет на мне жениться.

– И, как я полагаю, ваша матушка даст свое согласие на этот брак?

– Может быть, если он изменится и выдаст себя, скажем, за негоцианта.

Николас покачал головой.

– Ну, если все настолько благополучно, почему же вы так печальны?

В его тоне была нотка сарказма, и Николас понимал это, но ничего не мог с собой поделать. Он любит ее безумно, бесконечно, а вот теперь вынужден стоять и наблюдать, как она плачет о другом мужчине. Но худшее было еще впереди.

– Я плачу не только потому, что разлучена с ним, Николас. Я так боюсь.

Его голос стал более нежным.

– Чего же, моя любимая? Никто не посмеет обидеть вас, пока я рядом.

Генриетта стиснула его руку и понизила голос до шепота.

– Можете ли вы дать мне слово, что никому не скажете, если я о чем-то вам расскажу?

– Клянусь собственной жизнью.

– В таком случае… Мне кажется, у меня будет ребенок.

Мир перевернулся, свет померк, и Николас понял, что достаточно было одного мгновения, чтобы его сердце разбилось.

– Понимаю. Это, конечно, Чаллис. – Генриетта кивнула, и у него опять мелькнул луч надежды. – Он воспользовался вашей слабостью? Он обманул вас, применил силу? Если так, то я убью его.

– Нет, нет, – запротестовала она, вновь начиная плакать. – Я сама этого хотела, сама принесла себя ему в дар. Я приходила к нему – и не один, а много, много раз – до того, как нам пришлось разлучиться. Мы оба в равной степени виновны в том, что произошло.

Николас не ответил, борясь горячими, яростными слезами.

– Вижу, что я шокировала дорогой мой, я ничего не могла. Когда-нибудь и вы встретите женщину, которая станет для вас всем на свете, и тогда вы поймете, что это значит – любить.

Он с силой привлек ее к себе.

– Я уже встретил такую женщину – вас, и вам это известно. О Господи, я охотно бы отдал жизнь, чтобы поменяться местами с этим негодяем. Будь все проклято. Генриетта, вы разбили мое сердце.

Николас оттолкнул ее и отвернулся, чтобы скрыть слезы, которые не мог больше сдерживать. Встав рядом с ним, Генриетта сказала:

– Если бы не было Чаллиса, наверное, я полюбила бы вас, Николас. Понимаете, я и теперь люблю вас. Но не так, как вам хотелось бы. В этом вся трагедия. Тем не менее, жизнь продолжается. Так было и так будет всегда. Я глубоко и нежно люблю вас, Николас Грей.

Они обнялись. И Николас, и Генриетта плакали, осознавая трагизм и безвыходность ситуации. Их слезы смешивались, а потом они обменялись одним могучим, всеобъемлющим поцелуем. Он вобрал в себя все, что они значили друг для друга, и вся их прошлая любовь и дружба смешались и расплавились в этот необыкновенный момент всепоглощающей, запредельной страсти.

– Я буду любить вас всегда, до последнего вздоха, – прошептал Николас.

– И я вас. Николас, мой дорогой, мой единственный друг.

Взявшись за руки, они молча прогуливались по аллее, радуясь воцарившейся между ними гармонии.

– Как мне помочь вам? – спустя некоторое время спросил он. – Может быть, вы хотите, чтобы я передал от вас весточку Чаллису? Клянусь, что не выдам его. Полагаю, он еще не знает про ребенка?

– Нет, не знает. – Генриетта остановилась и очень серьезно взглянула на своего спутника. – Николас, можете мне не верить, но я убеждена, что мне было предназначено родить Чаллису ребенка.

– Почему вы так считаете?

– Только не смейтесь над тем, что я сейчас расскажу вам. Обещаете? – Он кивнул, и Генриетта продолжала: – Мистер Лэнгхем, хирург, изобрел особый способ, с помощью которого он погружает пациента в необычное состояние, похожее на сон или забытье, когда его сознание может возвращаться в далекое прошлое. У вас недоверчивый вид, но тем не менее это правда.

– Мистер Лэнгхем экспериментировал на вас?

– Он пробовал, но со мной у него ничего не получилось, и хотя я умоляла его сделать еще одну попытку, мистер Лэнгхем категорически отказался. Но Чаллис убежден, что когда-то, в прошлой жизни, мы по крайней мере один раз уже были любовниками. Если так, может быть, тогда у меня уже был от него ребенок.

Николас присел на поваленный ствол.

– Я не верю в это. Ни в единое слово. Когда человек умирает, то попадает на небеса, а вовсе не в какие-то другие жизни.

– Откуда вы знаете? – спросила Генриетта, садясь рядом с ним.

На этот вопрос Николас не мог ответить. Он вдруг вспомнил, как учитель музыки, покачивая головой, говорил его родителям: «Я ничему больше не могу научить его. Он принес этот дар в мир вместе с собой». Николас всегда думал о том, что это могло означать.

– Может быть, вы и правы, – медленно произнес он. – Никто не познал тайну смерти. Я не подумал, когда возражал вам.

– Значит, вы больше не сомневаетесь?

– Наоборот, – с нажимом ответил Николас. – Я попрошу мистера Лэнгхема, чтобы он и меня подверг такому испытанию.

Заметив, что тени начали удлиняться, они встали и не спеша направились обратно к дому. – Что я должен сказать Чаллису? – спросил Николас.

– Что если то, о чем я подозреваю, – правда, то мне нужно как можно скорее соединиться с ним. Что я предпочитаю огорчить мою бедную, добрую матушку своим побегом, нежели опозорить семью появлением незаконнорожденного ребенка.

– Но будет ли он вам верен? – спросил Николас – не для того, чтобы бросить тень на соперника, но для того, чтобы самому увериться в том, что у него нет никакой надежды.