Успение святой Иоланды

– Мадемуазель, я готов поверить, что вы стали сообщницей убийцы и насильника не по доброй воле; охотно допускаю, что этот прохвост вас обманул, рассказал вам душещипательную историю о девушке, попавшей в беду, а вы, по ангельской доброте своего сердца, поверили и согласились этой беде помочь. Я даже готов считать смерть матушки Теодорины несчастным случаем...

– Теодорины?

– Да, Теодорины, к которой почему-то попало это дьявольское снадобье.

– о, монсеньер, я не виновата... это все она... теперь я понимаю... затараторила травщица, - это Мари, немая дура Мари... ведь она не обучена даже азам грамоты... она вытирала пыль в шкафчике.... да, конечно, вытирала и переставила склянки! А господин аббат так торопился, что я...

– Что вы, мадемуазель, схватили с полки не ту склянку. В результате сперва погибла моя дочь, виновная лишь в том, что была невинным ребенком и слепо доверилась своему духовнику! А за ней последовала начальница хора только потому, что страдала бессонницей!

– О, монсеньер!!
– Сильвия попыталась поцеловать герцогу руку, но тот оттолкнул старуху и недвусмысленным жестом указал ей на лист и перо.

– Я готов пощадить вас. о за это вы должны подробно описать все, что вам известно об участии в этом грязном деле аббата д'Арнуле.

е хотите, чтобы вас считали соучастницей преступления - значит, помогите изобличить убийцу!

– Хорошо... хорошо, монсеньер, я все сделаю, как вы говорите... вот видите - уже делаю!

– Прекрасно, сестра, продолжайте...

...Примерно через четверть часа герцог вылез из окна и торжественно продемонстрировал Марго исписанный с двух сторон лист: "у вот, Маргарита, теперь у нас есть, по крайней мере, одно письменное свидетельство против этого святотатца. Что же до ваших слов... Я верю вам, верю безоговорочно. о этого мало. ужно, чтобы поверили судейские. Завтра здесь будет отец Эрве, мой духовник и друг, - я обогнал его, - он человек чести, если он увидит и услышит все, что видел и слышал я...

– То выступит вместо меня в суде? Ладно, идет, монсеньер! Так даже лучше: этакой персоне скорее поверят. И мы вместе отправим эту тварь на плаху!
– заключила Маргарита.

– Я сделаю для этого все, что в моих силах, слово дворянина!
– пообещал герцог. Потом добавил: "Если потребуется, мы с отцом Эрве дойдем до его Святейшества."

День шестой

Отец Эрве де Форе прибыл в Фонтен-Герир перед самой вечерней.

Въехал в обитель не так, как его убитый горем духовный сын, а чинной трусцой, в карете с герцогскими коронами на дверцах, полулежа на подушках, - как и подобает солидному человеку и достопочтенному служителю Божьему. Безукоризненный овал лица, римский профиль, аристократическая бледность, сутана из тяжелого дорогого шелка, величавые жесты благословляющей руки. Ростом почти не уступает герцогу, но комплекцией будет поувесистей. А уж благообразия-то в лице, благообразия! Елей только что из носа не течет. Всем хорош. Вот только глаза... Очи долу, как положено человеку, денно и нощно погруженному в раздумья о бренности всего сущего. о то и дело высверкивает из-под ресниц холодное, острое, безжалостное, - как стилет из раззолоченных ножен, как когти из бархатных лап тигра! Герцог сказал: "Расскажи этому человеку все, что тебе известно", но чутье шептало Маргарите: "Молчи!" И она промолчала, когда Эрве стал поочередно расспрашивать монахинь о происшедшем.

Отец Эрве приехал в герцогской карете, но привез его не герцогский кучер, а Антуан. Это еще что за новости? Улучив минутку, Марго перебросилась парой слов со старым другом. Оказалось, что Гонория с отцом Эрве ехали колесо к колесу до Вернона, а потом аббатиса предложила не ехать сразу в обитель, а сперва прокатиться в Руан и повидаться с его преосвященством архиепископом Рене, - как видно, затем, чтобы произвести разведку насчет возможности официально произвести Иоланду в святые, или хотя бы в блаженные. А отец Эрве возражал, поскольку не хотел надолго упускать из вида его светлость.

Тогда, дабы все были довольны, Гонория предложила де Форе поменяться кучерами, - мол, святой отец может вполне положиться на ее Антуана, а уж она, Гонория, как-нибудь сумеет объяснить герцогскому Жану, по какой дороге ехать и где куда поворачивать.

Выехав из Вернона, Антуан повернул герцогскую серую шестерку направо через Лез-Андели на Флёри и родную обитель, а Жан погнал аббатисиных вороных налево - через Гайон и Лувье на Руан.

– И вот я тут, Марготон, к твоим услугам! у, обними же скорей своего Туанчика... Вот так... Слава Богу, доехали... у и замучил же меня святой отец!

– Замучил?
– насторожившись, переспросила Марго.

– Hу да. Как остановимся, так он давай расспрашивать - о чем у нас в обители говорят, да много ли молятся, да кто к аббатисе ездит и за какой нуждой... А я что? Я знаю свой кнут да вожжи, - последние слова Антуан произнес голосом деревенского простофили, при этом хитро подмигнув Марго.

– Правильно, Туан. С этими святыми отцами надо поосторожнее...

("Да, поосторожнее... и с Эрве...
– не нравится мне этот Эрве... ох, как не нравится!...
– и с Гаспаром, который сидит у себя на чердаке на сломанной кровати, и ждет, когда душка-Марго притащит ему чего-нибудь пожевать...")

Когда совсем стемнело, Марго сбегала на кухню, поболтала с поварихами и судомойками, приняла участие в безуспешных поисках завалившегося куда-то самого острого ножа, собрала в миску все, что смогла выпросить или стянуть - жареную куриную ногу, хлеб, зелень, яблоки, прихватила бутылочку вина одну из тех, что были приготовлены на завтра для отца Клемана, - и понесла "кукленкуаббатику". Однако "дома" клиента не оказалось. Поднимаясь на последние ступеньки "кухонной" лестницы, Марго услышала шорох - кто-то, впрочем, ясно, кто!
– пробирался сквозь царивший на чердаке хаос к противоположному "пансионному" выходу.

Поставив миску и бутылку на расшатанный стол, с которого аббат - ох, уж эти мужчины!
– даже пыль вытереть не удосужился, Марго прошла, точнее пролезла, через весь чердак, вышла на лестницу, огляделась... и сразу же заметила аббата. Тот, крадучись, останавливаясь и тревожно прислушиваясь к каждому шороху, двигался в сторону пансиона. ("икак, опять наладился по девчонкам? еужто мало ему?") о аббат, миновав пансион, свернул к странноприимному дому. Вошел... И почти сразу же вспыхнул слабый свет наверху, во втором справа окне - в комнате герцогского духовника. ("Ага, вот как! е выдержал, первый побежал к Эрве...

каяться? Или?...") Соскользнув по лестнице так быстро, будто ступеньки горели у нее под ногами, Марго на цыпочках последовала за его преподобием.

Встала под окном, поглядела вверх. Сквозь белую тонкую шторку видны две темные фигуры, одна - та, что пониже и потоньше, - отчаянно жестикулирует.... И, похоже, угрожает! "Эге, да он никак, перышко достал! у да, как же - напугаешь собаку костью с мясом!

Ага... теперь умоляет... видать, не на того нарвался... О-ля-ля, похоже, дело завязалось жаркое! Эх, жалко, в комнату к ним никак не ввалишься! А подслушивать у них под дверью... Судя по физиономии этого Эрве... Э, нет, мне еще жить не надоело! Эрве - это тебе не герцог-добрый папочка! А трельяж весь прогнил насквозь, к окну не взобраться... у, раз легла такая карта... поглядим, как дела у скорбящего отца".

Марго обошла здание гостиницы. а заднем фасаде, обращенном к стене, трельяж был поновее. В нужном окне тоже горел свет. Сбросив башмаки и подоткнув платье, Маргарита ловко взобралась на второй этаж, шепотом ругаясь, когда оплетенная плющом легкая деревянная решетка трещала и шаталась под ее тяжестью. Заглянула в окно.

Герцог сидел за столом и что-то писал. Время от времени он останавливался и перечитывал написанное, что-то вычеркивая и поправляя. Маргарита уже совсем было собралась постучать в стекло, но тут дверь комнаты распахнулась. Герцог обернулся - на пороге стояли отец Эрве и Гаспар.