Устами Буниных. Том 1. 1881-1920

Александр Михайлович рассказывал, что несмотря на то, что он был в сильнейшей тревоге за детей, он все же решил праздновать этот день, и вдруг такая радость, он никогда не преклонял колени перед Творцом с таким чувством, как сегодня. […]

Ян говорил, что он любит Александра Михайловича за то, что он человек уходящего мира, в котором было так много прекрасного, благородного и настоящего. А грядущий мир ужасен и никогда не примирится он с ним. И что в настоящую минуту, накануне эмиграции, он чувствует минувшую жизнь так остро, что трудно передать. И речь Александра Михайловича, полубуддийская, полунеаполитанская, ему очень близка. […]

22 дек./4 янв.

Был у нас Ам. П. [Шполянский] за паспортами — может быть, и устроится проезд. […]

25 декабря.

Вчера отбыли в Болгарию Нилус, Федоров, Тухолка, Оболенский. Должен был еще Шумский, но он не мог войти на пароход. Петр Александрович был очень подавлен, очень волновался, почти ничего не взял с собой. Перед отъездом он вел очень рассеянную жизнь, точно боялся быть серьезным. Я рада за него, что он все же уехал. […]

Ян последнее время очень страдает. Ночью просыпается, с шести утра не спит. Он раздавлен событиями последнего месяца, не может понять, как все могло так быстро развалиться, где ключ ко всему. Оскорблен он и отношением властей к себе. Им с Ник. П. [Кондаковым] отказано в командировке, и всего нужно было для этого 50000 руб. […] Кроме того, их хотели втиснуть на «Витязь», без мест, и очень недовольны, что они отказались, […]

Возвращены наши паспорта из французского консульства с визой во Францию. Я снова твердо держусь за парижскую ориентацию. Может быть, это легкомысленно, но внутренний голос мне говорит, что нужно ехать именно туда. Балканы пугают меня больше. Будет теснота, бестолочь, претензии, а это хуже голода и холода. Да и болезней не оберешься. […]

Взяты Мариуполь, Пятихатка и Знаменка. Появляются все новые и новые банды. […]

Деба просил […] передать, что он вывезет Кондакова и нас на французском транспорте, но не в Варну, а в Константинополь.

27 дек./9 янв.

[…] Спор о причинах поражения добровольческой армии. Ш[полянский] и Куликовский уверяли и доказывали, что все произошло из-за аграрного вопроса. Ян возражал и указывал […], что причины поражения гораздо более сложные. […] Добровольцев везде бранят, особенно евреи, даже те, кто настроен против большевиков. Рассказывали, что вчера в тюрьму ворвались 60 офицеров и избили политических, а также и смотрителя тюрьмы, который вмешался. […] Неужели это правда? Говорят, Драгомиров из Киева вывез несколько вагонов сахара, вместо раненых. Неужели и это правда? Говорят, что спекулируют и берут взятки почти все. Что же это такое? Неужели все разложилось сверху до низу?

Была у Деба, никакой пароход не отходит, заявил он мне любезно. Извинилась за беспокойство и вышла. Это, конечно, отказ. Встретила Полонского, с которым догнала Шполянского. Аминад Петрович сказал, что еще надежда не утеряна и что завтра он будет у нас. Он опять отговаривал ехать на Балканы, — туда отправляется Лопухов и сотрудники «Единой Руси». […]

Наблюдается два настроения: очень спокойная уверенность, что ничего не будет, это, главным образом, среди чисто русских, которые не будут в состоянии уехать; а другое, почти паническое, при чем отъезжающие боятся большевиков, а остающиеся, евреи — погромов. Говорят, что на улицах офицеры при виде еврея говорят — вот хорошо было бы их всех уничтожить.

Короче: хуже положения не бывало.

А некоторые, как весной, только и мечтают о поляках, немцах. […]

29 дек. /11 янв.

[…] По слухам, Киев был продан. Власти бежали раньше всех. […] В Киеве объявлены вне закона все судейские, все журналисты, все писатели и даже актеры. Говорят, что расстрелено несколько человек за спекуляцию. Последний слух: Врангель и Деникин арестовали Лукомского и Романовского.

Ян был у Туган[-Барановский]. Слышал, что и Шиллинг и Чернявский бесчестные люди, оба подкуплены. Советовали Яну не верить никому. Уговаривали ехать в Польшу. Предлагали достать польские паспорта. Они едут через Галац в Варшаву. […]

Вчера из Киева пешком пришел Шульгин с десятью молодыми людьми, которые его обожают и по одному его слову готовы на все. В деревнях их кормили и давали ночлег за керенские. […]

30 дек. / 12 янв.

Ян целый день в бегах. […] От Клименко Ян привез 20.000 руб. кер[енскими]. Я отнесла десять Кондакову. Он очень доволен. […]

31 дек. /13 янв.

Наступают последние часы 19-го года, который принес столько горя и печали. А 20-ый может быть еще тяжелей. Мы — накануне того, чтобы покинуть родину и, может быть, надолго. Скитаться без цели, без связи, вероятно, будет очень тяжело. Тяжело уезжать и потому, что близкие в худшем, чем мы, положении, а мы помочь им не в силах. […]

Встречать Новый год идем к де-Рибасу, там семейно, уютно, бездомным особенно приятно. […]

1920

1/14 января 1920 г.

В прянике у де-Рибас запекли пятиалтынный. Он достался мне, говорят, это к богатству.

2/15 января.

Заходил де-Рибас и сказал, что Коган хочет купить сочинения Яна, чтобы издавать в Лейпциге. […]

Билимович очень дерзок и довольно глуп, повторяет то, чем его начиняют в «Единой Руси». Идея Клименко основать пропаганду на Балканах будет осуществляться сотрудниками «Единой Руси». […]

Билимович обрушился на русскую литературу, которую, он, по-видимому, знает плохо, он обвиняет писателей в том, что добровольческой армии приходится теперь воевать. […]

3/16 января.

[…] Воля [Брянский] предлагал Яну эвакуироваться на палубе, сидя на чемоданах. […]

Единственно, кого критикует власть, это Клименко. […] Ясно, что состава преступления у Клименко нет, а есть партийная интрига, желание вырвать из рук Клименко русскую культуру и передать ее «Единой Руси». Очевидная кампания против «Южного Слова». […]

Никодим Павлович сказал: — Вот, Иван Алексеевич, вы опять правы оказались в своем суждении о русском народе: и бестолочь, и слабоволие, разрозненность, недоведение дела до конца, вечная вражда партий, подставление друг дружке ножки, азиатское интриганство.

— Да, — ответил Ян: — Троцкий правит Россией и что же? Не желают или не могут свергнуть это иго. Двести лет под татарами сидели, теперь советской власти подчиняются. […]

6/16 января.

[…] Вчера Ян уже совсем решил отказаться от миссии и ехать на свои крохи в третьем классе, а сегодня звонил Бельговский и сообщил, что хотят «разбить миссию на части»: в первую — митрополита Платона, Кондакова, Яна, Шабельского, адъютанта сербского короля и Лопуховского. Это меняет дело. Интересно участвовать в миссии вместе с Платоном.

Вчера был у нас Калинников, заместитель Клименко. […] В журнальном мире осведомлен обо всем. Говорит гладко. О генералах имел точные сведения и дает полную характеристику каждому. Он сидел у нас 2 часа и, не умолкая, говорил. […]

Кстати: от Фастова почти ничего не осталось: из 40000 жителей теперь едва насчитывают 2000. Сначала убивали евреев, а затем стали и русских громить. […]

Ян сказал: — А царя, вероятно, причислят к лику мучеников и будут считать святым. Как он мог не бежать, ну, сначала он, может быть, не хотел, а потом — как он мог сам оставаться среди таких негодяев, да еще с дочерьми.