Усвятские шлемоносцы

Селиван опять посмеялся своим легким готовым смешком.

Увидев все это на столе, Касьян с неловкостью сознался:

– У вас тут, гляжу, складчина. А мне и в долю войти не с чем...

– Да уж ладно,- загомонили мужики.- Без твоей доли обойдемся. Нашел об чем. Не тот день, чтоб считаться. Давай, подсаживайся.

– На пятерых припасено, а шостый сыт,- присказал и хозяин.- Брат брату не плательщик. Отноне все вы побратимы, одного кроя одежка: шинель да ремень.

– Это уж точно, обровняли,- кивнул Никола Зяблов.

Мужики подвинули лавки, расселись вокруг стола, источавшего огуречный дух с едкой примесью редьки, и, пока Давыдко разливал по посудкам, уклончиво глядели себе под ноги. Не притрагивались и потом, когда было все изготовлено, не решались взять в руки непривычные эти чары: всякие питы - и крестины, и новоселья, и похороны, а таких вот еще не доводилось.

– Ну, помолчали, а теперь и сказать не грех,- подтолкнул дело хозяин.Есть охотники?

Мужики помялись, косясь друг на друга, но промолчали.

– Ну тади скажу я, ежели дозволите.

– Скажи, Селиван Степаныч.

– Ты хозяин, тебе и слово.

Селиван привстал, прихорошил ладошкой сивую бородку, пересыхающим ручейком стекавшую на рубаху, поднял граненую рюмку, задержал ее перед собой, как свечу.

– Ну да, стало быть, подступил ваш час, ребятушки. Приспело времечко и вам собирать сумы...

Дедко еще только начал, но тяжелы были его слова, и стало видно, как сразу отяготили они мужицкие головы, как опять пригнуло их долу.

– Думал я, когда ту кончили войну, што последняя. Ан нет, не последняя. Накопилась еще одна, взошла туча над полем...

Дедушко Селиван задержал взгляд на окне. Дрожавшая в его руке рюмка скособочилась, пролилась наполовину, но он не заметил того.

– Тут у нас все по-прежнему,- кивнул он в оконце.- Вон как ясно, тишина, благодать. Но идет и сюда туча. С громом и полымем. Хоть и говорится - велика Русь и везде солнышко, а теперь, вишь, и не везде...

Старик подвигал туда-сюда бровями, словно сметая в кучку остатние мысли, какие еще собирался вымолвить, но, смешавшись, махнул рукой.

– Ну да ладно... Хотел еще чево сказать, да што тут говорить... Ступайте с богом, держитеся... Это и будет вам мое слово. На том и выпейте.

Но мужики не враз кинулись расхватывать свои чарки.

Касьян продолжал теребить на штанах остатки въедливого репья, и Леха, обвиснув тяжелым чубом, замкнувшись лицом, следил за его пальцами. Налился подступившей кровью, сопел своими мехами Афоня-кузнец. Ржавым гвоздем согнулся, поник долговязый Кузьма и, чтоб не согнуться вовсе, подперся обоими кулаками. Давыдко исподлобья уставился куда-то в угол, где в полутьме перед погасшей лампадой одиноко висела простенькая дощечка с угодником. А Зяблов встал из-за стола и отошел к окну, загородив свет своею ширью.

И было в той тишине слышно, как в одичалом Селивановом дворе беспечно и обыденно чирикали воробьи.

– А-а, была не была!
– наконец тряхнул головой Никола и, воротясь к столу, потянулся за кружкой. Давайте, братки. А то так и водка выдохнется.

И, будто пробудившись, мужики ожили, потянулись наперекрест, кто чем, нехоромной посудой, стукнулись и выпили молча и жадно. И пошли шариться по столу грубыми, нехваткими пальцами, разбирая, не глядя, нарезанное, накромсанное. И ели тоже молча, замедленно ворочая челюстями, жевали пополам с думой.

– Чего в магазине деется!
– Давыдко зажмурился, покачал головой.Содом! Водку нарасхват. Из Ситного понаехали. Говорят, там уже растащили.

– Ну да к чево... Ясное дело.- Никола Зяблов потянул со стола пряник.У нас, почитай, полдеревни берут.

– Кой - полдеревни!

– И мы, видать, не последние...

– А кто после нас? Хворь одна.

– Как оно пойдет... От метлы щели нет...

– Дак, мужики, чево слыхал я в магазине-то. Будто сперва к конторе собираться. А потом уже оттудова все вместе пойдем.

– Ну и правильно. Так-то ладнее.

– И штоб подводы были. Сидора покидать.

– Подводы дадут, чего ж не дать. Не в гости к куме...

– Да вон Касьян, сам и запрягет, сколь надо.

– Это можно,- кивнул Касьян.

– Касьяну и самому итить.

– Ну дак што... Кто-нибудь потом лошадей обратно отгонит. Да хоть Селиван Степаныч.

– Об чем толк,- готовно согласился дедушко Селиван.- Отгоним, отгоним лошадок. За этим не станет.

– Ну да ладно. Это пустое,- перебил Никола Зяблов.- Пешие ли, конные все там будем. А вот забота: сено! Надо бы наказать Прохор Ванычу, штоб нашим бабам сенца дал, не обидел бы. Одни ведь остаются.

– Даст, раз обещался.

– Дак кто ж его знает... Время теперь такое... Овес вон забрали. И сено могут затребовать. Лошадей-то небось на войне тоже надо кормить. Они не виноватые.

– Сено! Хлеб неубранный остается.

– Да-а...- почесал за ухом Давыдко.- Не ко времени война зачалась. Что б ей погодить маленько? Ну хоть недельки с три-четыре. Пока б сено прибрали да хлеб. Управились бы, а тогда...

– Что и говорить, не в срок затеялась.

– А и когда война была нашему брату-пахарю в пору?
– посмеялся дедушко Селиван.- Смерть да война незваны завсегда.

– А я уж было сарайку начал рубить,- сокрушался Давыдко.- Венца три до крыши не довел. Знато, дак уж лучше б не начинал, лежал бы материал в сухом.

– А у меня возле кузни три лобогрейки раскиданы,- покашлял в кулак Афоня-кузнец.- Прошка косится, да чего уж теперь... Делов там еще не на один день.

– Нам, татарам, все равно на Русь итить,- засмеялся дедушко Селиван.Завсегда дела находятся. То б надо, это бы... Дак вон и у Касьяна баба на последних сносях, пышкает, как квашня перед праздником. Тоже надо бы погодить с войной. Так ли, Касьянушко?

– Да уж скоро б должна родить,- потупился Касьян, почувствовав, как от этого напоминания какой-то тоскливый червь опять тошно соснул меж ребрами.

– Ах ты, осподи, грехи наши!
– вздохнул и дедушко Селиван.- Погоди бить, дай пальцы в кулак возьму. Ох-хо-хо... Да што поделаешь? Огонь с соломой все равно не улежится. Так и война с нашими делами. А уж ежели занялось, годи не годи, а бросай все да иди. Тут уж тушить надобно, пока и сама изба не сгорела.

Давыдко снова расплескал по чаркам, мужики, оборвав разговор, согласно выпили и тоже согласно закурили.