Усыпальница

— Спасибо вам. — Трейси вытерла слезы.

— Был рад познакомиться с тобой, Трейси. Добро пожаловать в Эрец-Исраэль.

19

Южный Иерусалим, Тальпиот

Закат в Иерусалиме такой, какого не бывает больше нигде на Земле. Когда Рэнд вернулся к месту раскопок с едой и напитками из «Нью-Дели», солнце уже зашло. Люди из «Хеврат Кадиша», по всей вероятности, сидели в машинах. Вдалеке виднелись городские стены и Старый город, где магазины на ночь закрываются, массивные ворота захлопываются и на смену дневной жаре и пыли приходит ночная прохлада.

Забравшись на капот «фиата», Рэнд откинулся на лобовое стекло, вытянул ноги и жестом пригласил Мири Шарон присоединиться к нему. Когда девушка устроилась рядом, Рэнд открыл бумажные пакеты, и они перекусили сэндвичами с ягнятиной гриль и салатом из огурцов и помидоров.

— Вы знаете мальчика по имени Мансур? — спросила она.

— Мансур? Нет, а что?

— Он вас спрашивал. Когда вы уехали за едой.

Рэнд покачал головой.

— Он не сказал, что ему нужно?

Мири откусила от сэндвича, не торопясь с ответом.

— Он сказал, что вы спасли ему жизнь. Хотел поблагодарить.

Рэнд догадался, кто это был. Он рассказал ей про беспорядки, в самой гуще которых оказался сегодня утром, и про мальчика, которого едва не раздавили в толпе. Не упомянул только о перебранке с израильскими солдатами, просто сказал, что мальчика увезли на «скорой».

— Он как будто в порядке, — сказала Мири, с интересом глядя на Рэнда.

— Вот и хорошо, — ответил Рэнд. — Но как он узнал, что я здесь?

Мири пожала плечами и отвернулась.

— Спросил про американца на белой машине.

— Логично, — улыбнулся Рэнд. — Спасибо, что рассказали. Я рад, что с ним все в порядке.

Они закончили есть, но беседа продолжалась. Рассказали друг другу о себе. У Рэнда есть старший брат. Мири — единственная дочь Якова и Сильвии Шарон, евреев-сефардов, которые обосновались в Израиле в 1948 году, вскоре после войны за независимость. Рэнд вырос в сельской местности в Бруквилле, штат Канзас. Мири — в Рамат-Гане, пригороде Тель-Авива. Рэнд закончил университет в Чикаго. Мири показала на светящиеся огни своей альма-матер — Еврейского университета на горе Скопус, к северо-западу от того места, где они находились.

Рэнд рассказал и о смерти жены.

«Раньше, чем следовало бы, — подумал он, — хотя все равно пришлось бы рассказать, рано или поздно».

Нетвердым голосом он поведал Мири о том, что у него была жена и есть дочь. О том, что из него так и не вышло хорошего мужа и отца. О том, что привело его, растерявшегося мужчину сорока двух лет, сюда, в Израиль, в Иерусалим.

Мири слушала, не перебивая.

— Извините, — закончил Рэнд свой рассказ. — Я понимаю, что вы вовсе не просили меня все это рассказывать.

Какое-то время они сидели молча. Потом Мири собрала в пакет оставшийся после ужина мусор и соскользнула с капота. Протянула руку Рэнду, предлагая забрать у него упаковку от еды и банку из-под газировки.

— Нет, пожалуйста, позвольте мне, — возразил Рэнд и спрыгнул с капота, чтобы забрать у Мири бумажный пакет.

На мгновение их руки соприкоснулись, глаза встретились.

— Простите, что столько всего наговорил.

Рэнд отстранился.

— На самом деле я хотел побольше узнать о вас.

Мири покорно отдала пакет с мусором.

— В вашей стране женщины не привыкли убирать за собой? — спросила она.

Рэнду показалось, что в ее вопросе прозвучал не совсем уместный сарказм. Но он тут же вспомнил, как израильтяне называют тех, кто родился здесь, в Земле Обетованной. Таких, как Мири Шарон. Сабра. Кактус, с колючками снаружи и сладкой мякотью внутри. Рэнд улыбнулся. Похоже, Мири и есть сабра.

— Спокойной ночи, старший сержант Шарон.

— Шалом. — Она спокойно взглянула на него и зашагала к патрульной машине.

20

Тель-Мареша

Трейси Баллок, в шортах и футболке, завязанной узлом под грудью (по правде сказать, футболка была великовата), лежала на узкой деревянной раскладушке. Сон не шел. Чемоданы стояли в ногах, как часовые. Судя по дыханию Рахили, она давно уснула. Трейси уставилась на видавший виды брезент палатки и стерла пот со лба тыльной стороной ладони. Брезент над головой был такой тонкий, что, казалось, сквозь него просвечивают звезды.

Перспектива ночевать здесь, не повидав отца, не радовала. А ведь Трейси так надеялась встретиться с ним сегодня. К утру пройдут уже целые сутки, как она в Израиле. И все еще не нашла отца. Против своего обыкновения Трейси не стала спорить с Игалем Хавнером, когда он предложил переночевать в лагере. По крайней мере, ночью продолжать путешествие не стоит. Она даже похвалила себя за то, что смогла проделать такой путь. Прилетела в другое полушарие, наняла такси и почти отыскала отца, не зная ничего, кроме названия места, где идут раскопки.

«Наверное, мало кто способен на такое в девятнадцать лет», — подумала Трейси.

Она устала, а перед встречей с отцом неплохо бы отдохнуть.

Но заснуть не получалось. Не давал покоя вопрос, какой будет их встреча.

— Конечно, он будет рад увидеть тебя, — сказала Трейси вслух. — Он же твой отец.

Но здесь, в брезентовой палатке, это был пустой звук, и Трейси не смогла себя убедить в том, что сказала. Закрыв глаза, попыталась представить встречу с отцом. Как она засмеется от радости, швырнет чемоданы на землю и побежит к нему. Бросится на шею, обнимет. Он, наверное, откроет рот от удивления и тоже крепко обнимет свою взрослую дочь. Наверное, даже заплачет от радости.

И тут Трейси словно услышала голос Рошель: «Эй, девочка, ты что, курила?» Трейси слабо улыбнулась. Скорее всего, отец будет удивлен, а потом раздосадован. Скажет: «Что ты здесь делаешь?» Или: «Почему ты не в колледже?» А может быть даже: «Что ты еще натворила?!»

«И если все так и будет, — подумала Трейси, — тогда я не знаю, что мне делать».

Если честно, она понятия не имеет, как отреагирует отец на ее появление. Потому что, откровенно говоря, она плохо знает своего отца.