Утешение

"Пожалуй, доложив об этом Пагевду, я подвергну себя опасности не получить ни авра, ведь тогда мое поручение можно будет без всякой злонамеренной натяжки назвать неисполненным", - догадался Паллис, а потому, едва коснувшись ягодицами красного бархата облюбованной им еще во время первого визита кушетки, он с напускной озабоченностью печально поприветствовал давнего приятеля - коленопреклоненного механического лучника - и сказал Пагевду:

– Ваш бедный брат был просто в ужасе. Никогда не видел ничего подобного! Он весь затрясся и побледнел как смерть, когда она квакнула! Он даже завизжал. Нет, не завизжал, завопил!
– для вящей убедительности Паллис страдальчески воздел руки к небу ("Уподобившись господину-младшему-брату!"), изо всех сил стремясь показаться Пагевду существом впечатлительным, доверчивым, наивным.
– Он был несказанно испуган.

Пагевд, потерев в ладонях несуществующую горсть песка, довольно захихикал, но тут же спохватился:

– Впрочем, я не усматриваю здесь ничего смешного. Напротив, это очень прискорбно. Я ведь совсем не хотел испугать его. Вы-то понимаете, что я мечтал всего лишь развлечь беднягу, скрасить его затворническое прозябание.

– Уж я-то понимаю, - заверил его Паллис, взвешивая в руке славный тяжеленький кошель - безответного, схваченного за горло толстяка с золотыми внутренностями.

("Без сомнения, понимаю. И все-таки, отчего так весел гиазир Пагевд?" Возможно, выходя на крыльцо хмурого особняка, слепая рука Паллиса наткнулась на задохнувшуюся в кармане домовую мышь - ту самую, - но последнюю фразу он наверняка проговорил про себя или даже вовсе не проговорил.)