Утилизация

— Выбрось его, если не хочешь.

— Не хочу, ты прав.

Поднялась со скамейки, оглядываясь по сторонам, ища урну. Она была в нескольких шагах от меня. Незавершенный гештальт завершился броском мороженого в кипу оберток, пластиковых стаканчиков и прочего мусора. Хорошо бы избавиться от прошлого так же просто, как от мороженого.

Я вернулась обратно, плюхнулась рядом с Андреем.

— Расстроилась?

— Да.

— Ревнуешь?

— Глупости. Злюсь на себя. Из пустоты сотворила иллюзию, это ж надо так уметь. Дура.

— А мне нравишься….

**

Его слова вызвали непроизвольную улыбку. Зачем я бесконечно ныряю в прошлое? Пережёвываю одно и то же, виню себя, страдаю, умываюсь слезами? Но думать о будущем, которое не просматривается в дымке за горизонтом, у меня почему-то не получается. Минута, две сосредоточусь на нём и бултых, вновь свалюсь обратно.

День сурка ведь не только о повторяющейся рутине каждого дня, он о мысленной бесконечной центрифуге, из которой трудно выбраться.

Трудно двинуться из точки А в неведомую Б, мозг ведь не хочет покидать А, для него А – это известный и менее затратный вариант. Выкинуть из прежнего сценария, из чудовищной, но знакомой А, может только взрыв, пинок Вселенной, которого ты подсознательно ждёшь и боишься. Жалобы на невыносимую, обжигающую боль Вселенной не принимаются, потому что ты уже летишь. Салют, крошка! Приземляйся самостоятельно!

Я встала, протянула руки за дочкой.

— Нам пора домой.

— Подожди, — Андрей легко поднялся со скамейки, покачал заёрзавшую Машу. — Разреши мне довезти вас… до дома. Ты устала, я вижу.

С этим сложно спорить. Мой эмоциональный подъём закончился стремительным спуском ниже ватерлинии, я чувствовала себя вялой студенистой медузой, выброшенной на берег.

— Пойдём к машине?

Открытый искренний взгляд, участливый голос Андрея уже не радовал. После лицезрения бывшего с новой зазнобой поднялись со дна души все самые мутные чувства: подозрительность и недоверие. Под заботой Андрея могло прятаться желание узнать мой адрес, а я ведь пообещала себе не торопиться, ближе познакомиться с человеком на предмет красных флажков. Флажки, на самом деле, были сразу, хватало воспоминаний о Сабе, с которым Андрей приятельствовал.

— Юль, поедешь?

От его слабой, понимающей улыбки внутри меня скрутился стылый ком печали. Зачем я надумываю всякие ужасы? Почему я ни в чём не уверена? Почему? Потому что по-другому у меня не получается. Бывший исказил мою картину мира настолько, что я как в щель амбразуры выглядываю на мир, видя перед собой только поле боя, изрытое снарядами. Неужели я никогда не вылезу из дота?

Семь секунд глаза в глаза. Андрей, действительно, хочет искренне помочь или оплетает заботой как паутиной? Я сдалась.

— Ладно, только высадишь нас около магазина.

Андрей подавил облегчённый вздох, взглянул на ребёнка в руках.

— Можно, я донесу Машу до машины? Чтобы не тревожить лишний раз…

— Только внимательно смотри под ноги, — я грустно улыбнулась. — Всё равно скоро проснётся.

Возвращаясь к стоянке, я непроизвольно ощупывала взглядом аллеи, лавочки, людей около павильонов. Не хотелось, чтобы бывший увидел нас. Зачем он приехал в этот парк? Рядом с его домом огромный лес, в котором гулять одно удовольствие. Когда-то и я мечтала, что буду ходить по его дорожкам с коляской, наслаждаться дыханием сосен вместе с дочерью.

***

Мой дом находился недалеко, поэтому доехали мы быстро. Как я и попросила, Андрей остановился около магазина, помог мне с Машей выбраться из салона машины. Скомкано поблагодарив его, я скрылась в магазине, походила немного между полок, выбрала одну московскую плюшку, оплатила её на кассе и вышла из магазина в прохладный вечер.

Машины Андрея не было, я вздохнула то ли от облегчения, то ли от разочарования. В глубине души хотелось закончить этот вечер под абажуром в кухне с чашкой горячего чая с малиновым вареньем. Машенька заёрзала в переноске, начала просыпаться. С нежностью посмотрела на доченьку, она прекрасно спала всю прогулку. Грустно улыбнуласьс запоздалым раскаянием, глядя на любимое личико – все-таки мало я с ней гуляю.

Сокращая путь к дому, я миновала соседский шлагбаум, вышла на тропинку, бегущую мимо детской площадки соседнего дома. Странно, что я почти не видела здесь гуляющих детей, наверное, старые качели, вкопанные пеньки различной высоты, невысокий турник с облезшей краской мало привлекали ребятишек. Узкая тропинка шла между чахлых, недавно высаженных елочек, огороженных штакетником.

Неторопливо двигаясь к дому, до него оставалось примерно триддцать метров, неожиданно почувствовала какой-то дискомфорт. В ту же минуту на моём предплечье сомкнулся капкан жёстких пальцев, булочка выскользнула на землю, сердце мгновенно засбоило.

— Пойдём-ка, поговорим!

От перекошенного злобой лица бывшего мои ноги превратились в варёные макаронины, из горла вырвался полузадушеный сип:

— Пусти. Не имеешь права…

— Это моя дочь.

Я задёргалась сильней, пытаясь вырваться из захвата. На глаза от боли набежали слёзы, теперь точно останутся синяки от его пальцев.

— Мне больно!

— Сбежала от меня к этому?

В приступе ярости этот человек не контролировал себя, ему нельзя было перечить, сопротивление ещё больше распаляло его. Вспышки агрессии у него обычно происходили за закрытыми дверями, хотя в торговом центре, когда он орал на меня в окружении толпы людей, его ничего не остановило. А сейчас вокруг никого, никто не придёт мне на помощь. Он тащил, я упиралась, как могла.

— Ребёнка испугаешь! Отстань, сволочь!

— Вымою тебе язык с мылом, шлюха!

— Урод!

Он отпустил меня, и тут же последовал хлёский подзатыльник. Моя голова дёрнулась вперёд, в шее что-то хрустнуло. Вцепившись в ребёнка, я как подкошенная упала на колени в траву, скрючилась над дочерью. Пусть тащит волоком, сама я не пойду в проклятую машину.

Мне до дрожи, до потери сознания всегда пугало то, как в бешенстве менялся этот человек, показывая своё настоящее, истинное лицо: глаза наливались кровью, рот перекашивался в жутком оскале. Адская тварь, сидевшая внутри него, жаждала моих страданий, страха, слёз, мучений. Бывший грубо сгрёб мои волосы в потную ладонь, дёрнул изо всех сил, жгучая боль прострелила голову. Левой рукой я ухватилась за ненавистные пальцы, впилась в них ногтями. Он отпустил, перехватил меня подмышки. Машенька резко проснулась и заплакала, я, видимо, сильно сжала её. Изнутри меня поднялся утробный вой, челюсть мелко тряслась, слёзы потоком лились на лицо дочери, волосы растрепались и волочились по земле.

— Вставай!

Его клешни вдруг отцепились от меня, тело дёрнулось назад, я подняла голову от земли. За спиной послышались глухие удары и придушенные выкрики бывшего.

****

Было безразлично, что там с ним делают, пусть надают по щам, может пропадёт охота нападать на беззащитную женщину с младенцем. Покачивая Машу, я с трудом поднялась на ослабевшие ноги. Ткнувшись мокрыми губами в щёчку дочери, прошептала.

— Солнышко, не плачь. Сейчас домой придём, накормлю тебя.