Утраченный портрет

В сгустившейся тьме танцуют зловещие отблески пламени.

ДИОНИС /неожиданно/. Янус, это попахивает инквизицией... Мы не погромщики! И вообще, у меня аллергия... к подгоревшим премудростям! ЯНУС. А мне так... без разницы. ДИОНИС /поднимает одну из книг, читает название/. "Всеобщая естественная история и теория неба". Автора нет... Некий анонимщик оклеветал здесь Вселенную, утверждая, будто бы небо имеет историю... Но нам-то известно, кто он! КАЙЗЕРЛИНГ /ДИОНИСУ/. Вы не согласны с работой? Какие у вас аргументы? ДИОНИС. Главный мой аргумент - в том, что я ее не читал! Пусть лучше судят о ней обитатели Прегеля - караси да лещи. /Бросает книгу через балюстраду./ КАЙЗЕРЛИНГ. Боже мой, господин Дионис, что вы делаете?! КАНТ. Я объясню... Когда все, что он не читал будет скормлено рыбам... он сможет сказать, что прочел все на свете. ДИОНИС. /Поднимает вторую книгу./ А это уже "О Вселенной во всей ее бесконечности в пространстве и времени". Каким образом смертный, даже если он Кант, может все это знать!? КАЙЗЕРЛИНГ. Об этом сказано в книге. ДИОНИС. Графиня, кто может позволить себе тратить время на чтение, когда вокруг - умирают от голода! /Вторая книга отправляется следом за первой./ КАНТ. И снова он прав: когда господин Дионис "умирает от голода", он заходит в трактир и берет отбивную: знаниями, как известно, живот не набьешь. ДИОНИС /поднимает сразу несколько книг/. А это... /Читает./ "Критика чистого разума", "Критика практического разума", "Критика способности суждений"...
– Критика! Критика! Критика! /Все три книги одна за другой летят в Прегель./ ЯНУС. Докатились: разум критикует разум! Рыба со смеху сдохнет! КАЙЗЕРЛИНГ. Там сказано, что и у Разума существуют причины себя контролировать... ДИОНИС. И какие, к примеру? КАНТ. "К примеру"... ты ведь себя считаешь разумным! ДИОНИС. Вот как!? /Пауза./ Ладно... /Великодушно./ Прощаю... Скажу тебе вот что: для всей этой тучи базарных мух /Показывает на толпу./ нет разницы между умениями высказываться и мыслить. Чистая истина просвистит мимо них, не задев. Но зато погляди, как они отнесутся к моим ЗАКЛИНАНИЯМ! /Обращаясь к толпе./ Друзья! Человек стал рабом головного мозга - это несправедливо! Разум должен быть водворен на место, чтобы служить исключительно для поддержания жизни! /Верзилы, охраняющие КАНТА, вытягиваются, задрав подбородки./ Так пусть посетит вас великое озарение, и культ мозга утонет в звенящем наплыве жизни, а на трон дня поднимутся новые идолы: страсть, исступление, сила и мужское величие! Пусть жизнь проявит себя в ослепительном блеске власти, в хмельном возбуждении удовольствий! Пусть забудется страх и проявится твердая воля! Эй! ТОЛПА /возбужденно/. Эй! Эй! Эй! ДИОНИС. Кант, я использую те же слова, что и ты, но какую веселую силу им придаю! Ибо я... КАНТ. ...пустомеля! Одно и то же зерно может дать людям пищу, а может хмельную отраву... ДИОНИС /смеется/. Ворчишь. А вот я для тебя приготовил чудесное гнездышко... /Показывает в сторону висящей на блоках плиты./ Завтра тут зашумят "фонтаны" речей, восхваляющих Канта! КАЙЗЕРЛИНГ /тревожно/. Иммануил! Что они собираются делать? КАНТ. Не знаю... должно быть, - СВЯТОГО ИММАНУИЛА... /Откинувшись в кресле и улыбаясь, смотрит в вечернее небо./ Две вещи всегда поражали мой ум: это звездное небо над нами... и Моральный Закон внутри нас. Взгляд на бездну миров во Вселенной невольно внушает нам мысли, о том, как ничтожна и мимолетна в сравнении с ними животная жизнь... Однако взгляд на себя как на личность, сумевшую охватить эту бездну рассудком... и не утратить его, возвышает нас в наших глазах... А Моральный Закон внутри нас - уже целый мир... сотворенный нами самими. ДИОНИС. "Звездное небо над нами и Моральный Закон внутри нас..."? Кант, мы высечем эти слова на могильной плите! КАНТ. Я растроган. ДИОНИС. Кто из твоих почитателей о тебе так заботился? И какие богатства ты получил из их рук? КАНТ. Богатством моим всегда было ВРЕМЯ, которое я расходовал бережнее, чем гульдены. ЯНУС. Ты был так хитер, что перехитрил сам себя! ДИОНИС. Народ ненавидит того, кто навязывает ему непосильное бремя мышления!

Приближается грохот походных барабанов, звуки флейт и гобоев. Слышатся приветственные возгласы и раскаты "Ура!"

ЯНУС. Идут! /Ныряет в толпу./ ДИОНИС. /Приближается к балюстраде, смотрит на другой берег Прегеля./ Идут! Едут! Скачут!

Появляется придворный проповедник ШУЛЬЦ.

КАНТ. И вы - тут, господин придворный проповедник? ШУЛЬЦ. Слава всевышнему! Это идет наша армия! Вот они - Гордые рыцари Пруссии! Мы начинаем новый поход! /Вглядывается в КАНТА./ Что с вами, господин ректор? ДИОНИС. А, господин Шульц! Приятная встреча! Профессор так торопился на встречу с героями, что притомился и... сел отдохнуть. ШУЛЬЦ /замечает плиту и блоки/. О, Господи! Что вы замыслили?! ДИОНИС. Праздник! Если хотите...
– спектакль! КАНТ /ШУЛЬЦУ/. Вспомните, сколько я доставлял вам хлопот, господин проповедник... Настал час расплаты! ДИОНИС. Профессор изволят шутить... У нас с ним тут вышла дискуссия... ШУЛЬЦ /подозрительно глядя на скорчившегося в кресле КАНТА/. Боже правый! Что за дискуссия?! ДИОНИС. Видите ли, господин Кант утверждает, что высшим судьей на Земле должен стать человеческий Разум. А я говорю, это - вздор! Ибо люди ума весьма редко преуспевают, становясь неугодными из-за нудной привычки все доводить до конца: жизнь годится только для праздников начинаний! Профессор толкует, что политическим благом должно стать всемирное объединение наций силой закона, от которого всякое племя, как бы мало оно не было, получает защиту. Кант вторит благому Эразма: "Одна война влечет за собой другую... Одно возмездие влечет за собой другое... Так пусть одна дружба влечет за собой - другую, одно благодеяние приводит к другому!"... ШУЛЬЦ. Поминать здесь о "дружбе", когда Провидение повелевает обрушиться на нечестивые головы нехристей и прусофобов!? ДИОНИС. И я об этом толкую! ШУЛЬЦ. Поминать о "благодеяниях", когда этот град на семи холмах провожает воителей в бой!? Силы небесные! Что вы ответили Канту, господин Дионис? ДИОНИС. Пусть ему лучше ответит народ! ГОЛОСА /выкрикивают приветствия/. Непобедимой армии слава! Вперед, доблестные львы Пруссии! Ура-а-а! ДИОНИС /обращается к войску на другом берегу./ Воины Пруссии! Горстка ублюдков и чужаков превратила Европу в "конский завод", где народ вырождается от паралича мужской воли! ГОЛОСА. Смерть инородцам! Круши! Бей! Гони их! Пусть убираются прочь!

КАЙЗЕРЛИНГ хватается за голову, зажимает уши.

ДИОНИС. Слышите? Вот он, ответ! /Ликующим толпам./ Священной Пруссии слава! ГОЛОСА. Слава! Слава! Ура-а-а! ДИОНИС /доверительно КАНТУ/. Людям понятно, когда им толкуют на их языке... ЯНУС /с горящим факелом в руках появляется из толпы/. Профессор, мы люди простые без церемоний! КАНТ. Действительно... куда уже проще. ДИОНИС /толпам по обе стороны Прегеля/. Друзья мои! Мир нуждается в очистительной бойне - не просто в войне, в величайшей, ужаснейшей из всех войн! Так, да здравствует БИТВА! ГОЛОСА. Да здравствует БИТВА! Ура-а-а!

Теперь уже все люди в капюшонах поднимают над головами горящие факелы.

ДИОНИС /толпе/. Смерть приблудным уродам! ГОЛОСА. Смерть! Смерть! Смерть! КАЙЗЕРЛИНГ /подбирает из кипы бумаг сверток, разворачивает/. Иммануил! Тот самый портрет! /ЯНУС вырвав холст у графини, бросает его в сторону балюстрады. Женщина пытается поднять сверток, но люди в капюшонах преграждают ей путь./ Это он! Верните мне холст, умоляю! ДИОНИС. Она мне мешает!

Люди в капюшонах оттесняют КАЙЗЕРЛИНГ.

КАЙЗЕРЛИНГ /вырываясь/. Пустите! Иммануил, что им надо от вас? КАНТ. Графиня, будьте ко мне милосердны... оставьте меня! КАЙЗЕРЛИНГ. Но что с вами будет? КАНТ. Не спрашивайте... Ради бога, ступайте... КАЙЗЕРЛИНГ. О, Боже, какая пустыня - ваша судьба: один - против всех... КАНТ. Главным образом...
– против себя. КАЙЗЕРЛИНГ. Иммануил! КАНТ. Прощайте, графиня!

Потрясенная КАЙЗЕРЛИНГ позволяет себя увести.

ДИОНИС /показывая ЯНУСУ на сверток холста/. Каналья! Стало быть, - так и не сжег! Дай сюда! ЯНУС. Ах это... Подумаешь... /Подает ДИОНИСУ сверток./ ДИОНИС /разворачивает холст/. Графиня ошиблась: это - не "он"... /Кричит./ Где тот портрет, недоносок? ЯНУС. "Где?", "Где?"... Я сказал, что "спалил"! ДИОНИС. Идиот! /Бьет ЯНУСА свертком по лицу, бросает холст в Прегель./ Ступай прочь! /ЯНУС хочет уйти./ Нет! Останься! Еще будешь нужен! /Возвращается к балюстраде, показывая в сторону войска, произносит, все более возбуждаясь./ Люди! Вы слышите цокот копыт? То проносятся вихрем полки кавалерии - выражение прусского мужества, торжества и задора! ГОЛОСА. Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! ДИОНИС. Слышится грохот колес! Это мчатся повозки, - искры летят от подков! Артиллерия, лучшая в мире, скоро обрушится всей своей мощью на подлую шваль! ГОЛОСА. Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! ДИОНИС. А это - поступь пехоты! Как молот звенит ее шаг! В каждом взоре воля к победе и превосходству! ГОЛОСА. Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! КАНТ. Дионис, поздравляю! Ты говоришь так красиво... Дозволь же и мне поглядеть на "героев". ДИОНИС. Конечно, профессор! Идите же к нам! Вам ведь есть, что сказать! Сограждане, помогите почетному гостю! /Верзилы, подхватив ослабевшего КАНТА под руки, ведут, почти волокут, его к балюстраде./ Кто смел говорить, что скоты, которых идет усмирять наше войско, - такие же люди, как мы, кто еще сомневался, что род наш самою Природою призван стать господином, - пускай убедится: лишь Высшая Нация могла подарить человечеству КАНТА, очистившего немецкую МЫСЛЬ от чуждых ей элементов! ГОЛОСА. Слава Великому Канту! Ура-а-а! Ура-а-а! Ура-а-а! ДИОНИС. Эй вы! Убрать факелы! Живо! Хотите, чтобы наш праздник назвали "языческой оргией"? /Люди в капюшонах гасят и убирают факелы./ ЯНУС /бросает свой факел за балюстраду/. Думал, - как лучше... ДИОНИС /едко/. А ты можешь думать!?

КАНТ стоит, держась за балюстраду. Крики смолкают. Слышно, как пехота на том берегу печатает шаг.

КАНТ /тихо/. Вот они... руки и ноги Бога войны... ДИОНИС. Громче, Кант! КАНТ /громче/. Толстозадые великаны в коротких штанишках печатают шаг! Нет уж, все что угодно... только печати ума и достоинства вы не увидите в этих глазах! ДИОНИС /почти ласково/. Светоч наш, ты куда это гнешь?! КАНТ. И такими бывают не только прусаки... Все убийцы на свете, одетые в форму, - как близнецы! ДИОНИС. Разве ты не гордишься Народом, которому принадлежишь!? КАНТ. Можно гордиться своими делами, но не стечением обстоятельств, от нас независящих. ДИОНИС. Ты не веришь в предназначение?! КАНТ. Если все предназначено, то тем более...
– чем же гордиться? Что ты лишь игрушка в чьих-то руках? ШУЛЬЦ. Разве с детства вам не внушали, что каждый обязан любить свою Родину? КАНТ. Господин проповедник, когда нас лишают возможности самостоятельно сравнивать, мы попадаем... в "Страну дураков". ШУЛЬЦ. Родину, Бога, Народ свой не выбирают! КАНТ. Поэтому столько несчастных племен живет в заблуждении... что они лучше всех. ШУЛЬЦ. Как смеют, профессор, ваши уста поносить это воинство, когда прусофобы, как черви ползут ото всюду, творя свои козни! Мир станет возможен только если Священная Пруссия объединит под своею десницей окрестные земли! КАНТ. Что касается "прусофобии", господин проповедник, - одна из причин ее - это животная ненависть, которую прививаем подросткам, давая позорные клички другим племенам... И слабое оправдание - в том, что у нас "коренные" низы живут даже хуже, чем инородцы. Отсюда идет недовольство "окрестных земель": получается, что исторически их подмявшая сила давно никуда не годится и, разлагаясь, смердит. ШУЛЬЦ. Я молю вас, одумайтесь, ибо своими речами вы оскорбляете цвет поколения! КАНТ. Горло нынешнего поколения крепко сжимает десница, о которой вы здесь помянули! И хоть пока что она забавляется, мы совсем не уверены, что завтра... будем дышать. /Громче./ Слышал я о деревне в Силезии... Эти самые "рыцари" /Показывает на марширующих воинов./ поступили там по всем правилам тактики: оставили от нее одни угли, а изувеченные крестьяне, валяясь на опаленной земле, могли лишь смотреть, как хрипели в агонии их несчастные жены, прижимая остывших младенцев к груди... Подобное каждодневно творится во Фландрии, в Польше, в Саксонии, в Чехии... ДИОНИС. У любой стороны - своя Правда. ШУЛЬЦ. Я вижу, господин Кант, вы - на "стороне" врагов Пруссии, а не Господа Бога! КАНТ. Бог един и учитывает все "правды" и "стороны". Взгляд с одной "стороны", безразлично какой, - это взгляд дикаря. ДИОНИС /кричит/. Господин Кант! КАНТ. Сотни тысяч убийц, марширующих по дорогам Европы, убивают, насилуют, грабят, уверенные, что защищают отечество и справедливость, насаждают разумный порядок! Виноваты же здесь не законы природы, /Показывает в сторону войска./ не эти болванчики с ружьями и даже не воля Творца, об одежды которого каждый спешит обтереться... ДИОНИС. Эй вы! Взять его! /Люди в капюшонах окружают КАНТА./ КАНТ. Те, кто за это в ответе, живут среди нас! ДИОНИС. Тащи его в склеп! Да скорее!

Верзилы уволакивают КАНТА, но голос его продолжает звучать.

ГОЛОС КАНТА. Играя на благороднейших чувствах, эти люди твердят, что пекутся о благе народа, клянутся в своей любви к Богу... Тогда как в действительности, они любят лишь власть и пекутся только о том, чтобы сделать ее безграничной!

КАНТА уже не видно.

ШУЛЬЦ. Дионис, что ты замыслил? ДИОНИС. Спектакль продолжается! /Вскакивает ногами на кресло./ Братья! ШУЛЬЦ. /Снизу дергает ДИОНИСА за сюртук./ Дионис! Ты творишь недозволенное! ДИОНИС. Кто посмеет "не дозволять"? ЯНУС. Отстань, проповедник! Ты же слышал, это - спектакль! ШУЛЬЦ. Одумайся, Дионис! Христом Богом молю! ЯНУС. Это просто игра! Здесь все понарошку! ШУЛЬЦ /упрямо трясет головой/. Нет! Нет! Нет! ЯНУС. Ты достал меня, проповедник! ШУЛЬЦ. Нет! Не...

ЯНУСУ удается закрыть ему рот.

ДИОНИС. Братья! Я уже вижу, на горизонте встает светлый призрак невиданной битвы! Кто выживет в этой дикой борьбе, тот силен как черт! /Слышится голос походной трубы./ Вы слышите? Нас завет труба! Мы идем! ГОЛОС КАНТА /усиленный резонансом склепа/. Идите, идите... Вас там... не дождутся! ДИОНИС. Заткнуть ему глотку! ШУЛЬЦ. /Вырвавшись из рук ЯНУСА, - падает на колени./ Смилуйся, Дионис, коленопреклоненно молю, во имя творца всего сущего отмени эту казнь! ЯНУС. Проклятый святоша! Так ты добиваешься казни!? ГОЛОС КАНТА. Постой, Дионис! Я скажу... Мне хотелось бы жить...
– просто жить... и работать. ДИОНИС. Слыхал, проповедник? Я знал, что он этак заговорит! ГОЛОС КАНТА. /тихо/. Люди - чудные дети... Сердца их - сосуды нежности и сострадания. Разум - средоточие высшего знания и доброты... ДИОНИС /едко/. Какая идиллия!? ГОЛОС КАНТА. Но едва появившись на свет... они попадают в капкан дикой ярости, утверждающей свое превосходство над более тонкими душами, - в западню исступленного бешенства, порожденного узостью мысли, скудостью сердца и кретинизмом в необозримых масштабах! Это неистовство требует рабской покорности! ДИОНИС. Хватит! Заткнуть ему глотку! ГОЛОС КАНТА. /продолжая/. Но тот, кто тянется к будущему, устремлен к справедливости, тот не сможет молчать, ибо есть убеждения, которым нельзя изменить... не разорвав собственного сердца! Ты слышишь меня, Дионис? Спектакль продолжа... ДИОНИС /схватившись за голову/. Ай! Больно! Моя голова! /Сползает с кресла./ О, Небо! Моя голова! /Мечется по площадке./ За что эти адовы муки! /Стонет./ За что? Видит Бог, мои помыслы подчинены возвышению личности! Оживляя дряблые души, я разверзал перед ними глубины, о которых они не догадывались. Жаждущие шли ко мне, как - к источнику. Я пробуждал их от спячки... /Указывает в ту сторону, куда увели Канта./ В то время как он проторял дорогу для ВСЕХ, я звал каждого следовать - собственной! Боже! Моя голова! /Стонет./ Моя голова! Будь он проклят! Эй, вы! Опускайте плиту! /Плита опускается./ Идиоты, быстрее! Ну что вы копаетесь? Черт побери! Пусть нас камень рассудит! /Плита с грохотом ударяется о постамент. ДИОНИС вздрагивает, на мгновение застывает на месте, рыщет взглядом, вперившись в ЯНУСА, указывает перстом на него. Янус падает на колени./ Вот кто во всем виноват! Воистину! На недоумков слова мои действуют как динамит! Тем, кто их понимает буквально, было бы лучше родиться глухими! По милости этих скотов Праздник Мысли кончается всякий раз скотобойней... а все Святое, Возвышенное оказывается в сточной канаве!

Сцена погружается в темноту, из которой прожектор выхватывает коленопреклоненного ЯНУСА.

ЯНУС /произносит на фоне невнятного речитатива голосов/. Господи! У меня дом, детишки, хозяйство. А они изгаляются над простым человеком! Житья от них нет! ГОЛОСА /можно разобрать слова из Евангельской заповеди/. "Любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь за обижающих вас и гонящих вас..." /Голоса отдаляясь, снова звучат как невнятное бормотание./ ЯНУС. Вот! Опять морочат нам головы! Слыхом не слыхивал, чтобы любили врагов! Дурят нашего брата! Так и свихнуться не долго... ГОЛОСА /доносится внятная фраза/. "Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное..." ЯНУС. Господи! Что они делают!? Смилуйся, Боже! Прибавь хоть немножко мозгов... чтобы "за дурака не держали"! ГОЛОСА /слышен фрагмент из посланий апостола Павла/. "Ибо мы одним духом омылись... И нет уж ни Эллина, ни Иудея, ни Скифа, ни варвара, ни раба, ни свободного - все мы одно во Христе Иисусе..." /Голоса затихают./ ЯНУС /вскакивает, мечется в луче света/. Что ж это, Господи, ты позволяешь им богохульствовать, поминая, вымолвить тошно, поганого... "Скифа"! Будь оно проклято, это паскудное Время! Малышки, мои несмышленыши! Как защитить вас от умников и зубоскалов? /Выскальзывает из светового пятна./ ШУЛЬЦ. /Появляясь в том же луче вместо ЯНУСА, потрясает над головой кулаками./ Будь проклят... всяк верующий! Ибо Вера - от диавола и равносильна Неверию! В Господа можно только "уйти", перестав быть собой, раствориться, исчезнуть - тогда... проникаешься Им без остатка! /Бьет себя в грудь./ Замолчи, Бога ради! Вырви лютой гордыни язык! Ибо наиподлейший из всех - грех священнослужителей: лишь они сознают, что творят! Из догматов, заветов, пророчеств, апокрифов и толкований смертный с готовностью принимает единственное... что душа его будет жить вечно. И приходится обещать... только б вняли и верили! Господи! Грех-то какой!? Научи, как сказать, как шагнуть, как вздохнуть, как моргнуть... и не впасть в святотатство!

Луч прожектора гаснет. На сцене - гостиная в доме КАНТА. Справа - окно, дверь в прихожую. Слева - другое окно, дверь на кухню. За окнами утренний свет. Прямо - закрытая двустворчатая дверь в комнату хозяина. Посреди гостиной - стол. На столе - подсвечник со свечами, которые забыли потушить. Возле стола - стулья. На одном из них, опустив голову, сидит ЛАМПЕ. Из прихожей появляются КРАУС и ГИППЕЛЬ. ЛАМПЕ встает им навстречу.

КРАУС /печально/. Сидите, сидите, Лампе... Нам все известно. ЛАМПЕ /двигается и говорит, как во сне/. Да, господа... /Непослушными пальцами пытается погасить свечи в подсвечнике./ КРАУС. На улице встретили вашу кухарку... Хотели спросить, как он спал, а узнали... ЛАМПЕ. Да, да... господа... ГИППЕЛЬ. Лампе, как это было? ЛАМПЕ /с трудом собирается с мыслями/. "Как это было?" Вчера мой хозяин весь день бушевал и метался в постели... С кем-то спорил... и рвался к столу - к своим книгам... А когда я давал ему пить, - обращался ко мне... но, скорее всего, принимал за другого... Он даже собрался бежать... Я едва его уложил... Потом успокоился, и я думал, что он засыпает... Но все повторилось... Под утро я задремал... А проснулся... увидел, мой Кант, господа... /Сдерживая слезы./ Отправил кухарку за лекарем... Только зачем ему лекарь теперь...

ЛАМПЕ удаляется на кухню. ГИППЕЛЬ хочет открыть дверь в комнату КАНТА.

КРАУС. Стойте, Гиппель, дождемся врача. ГИППЕЛЬ. Я не в силах поверить! КРАУС /печально/. От этого никому не уйти. ГИППЕЛЬ. Мне страшно! Представить себе не могу, что его больше нет! КРАУС. Что ж... Время подумать и о церковном обряде. ГИППЕЛЬ. Кант не очень-то в этом нуждался...
– видел в церкви лишь утешение для беспомощных душ... КРАУС. И узду для - неистовых.

Из кухни появляется ЛАМПЕ, неся поднос со стаканом чая.