Утро акмеизма. О поэзии и культуре
Шрифт:
Я сравниваю – значит, я живу, – мог бы сказать Дант. Он был Декартом метафоры. Ибо для нашего сознания (а где взять другое?) только через метафору раскрывается материя, ибо нет бытия вне сравнения, ибо само бытие есть – сравнение.
<26>
Позвольте мне привести наглядный пример, охватывающий почти всю «Комедию» в целом.
Inferno – высший предел урбанистических мечтаний средневекового человека. Это в полном смысле слова мировой город. Что перед ним маленькая Флоренция с ее «bella cittadinanza»[78], поставленной на голову новыми порядками, ненавистными Данту! Если на место Inferno мы выдвинем Рим, то
<27>
Чтение «Божественной комедии» должно быть обставлено, как огромный исполнительский эксперимент. Оно само по себе есть научный опыт.
<28>
Все знают, что Дант «уважал» погоду и работал в этом смысле не хуже образцовой альпийской метеорологической станции с прекрасными наблюдателями и хорошим оборудованием. Не менее знамениты световые эффекты «Inferno» и «Purgatorio» – облачность, влажность, косое освещение, горное солнце и т. д.
Пиротехническая выдумка «Paradiso» целиком устремлена к общественным празднествам и фейерверкам Возрождения.
Огромная активная роль света в новом европейском театре – будь то драма, опера или балет – была, конечно, подсказана Дантом.
<29>
До чего у него развито концертное чувство, виртуозность! В XVIII песни «Paradiso» Карл Великий, Роланд, Готфред и Роберт Гискардо, фосфоресцирующие в алмазном кресте, не могут удержаться, чтобы не ответить Беатриче, перечисляющей их имена, световыми сигналами: они раскланиваются, они бисируют… А душа доброго флорентийского старосты – Дантова прадеда Гвидо Каччагвиды – напрашивается на комплимент со стороны тут же присутствующего правнука: – Мой прадед, – говорит Дант, – дал мне понять, что он далеко не последний артист в сонме прочих вокальных исполнителей.
<30>
Принято думать, что Дант часовщик, строитель планетария с внепространственным центром – эмпиреем, разливающим силу и качество через посредство круга с неподвижными звездами по семи прочим плавающим сферам. Не говоря уже о том, что д а н т о в с к и й планетарий в высшей степени далек от концепции механических часов, потому что перводвигатель хрустальной инженерной машины работает не на трансмиссиях и не на зубчатых колесиках, а неутомимо переводя силу в качество, – не говоря уж об этом…
<31>
…трансцендентальном приводе. Сам перводвигатель уже не есть начало, а лишь передаточная станция, коммуникатор, проводник. Работа перводвигателя заключается в том, что он переводит силу в качество. Следующее небо, к которому пригвождены неподвижные звезды, отличные от своей сферы, но вкрапленные в нее, разливает по этим звездам зарядку бытия, полученную от перводвигателя, то есть от распределителя. Семь прочих подвижных сфер имеют внутри себя уже качественно расчлененное бытие, которое служит стимулом к многообразному происхождению конкретной действительности.
И подобно тому, как единый виталистический поток создает для себя органы: слух, глаз, сердце, кровеносную систему, а в дантовском понимании человеческого тела не только создает, но в них и через них буквально протекает, поскольку органы являются соподчиненными потоками в едином потоке и только через них и может осуществиться виталистический порыв, конкретизирующие сферы являются рассадниками качеств, внедренных в материю. Если ближе всмотреться в эту схему, то невольно придешь к выводу, что самая интересная и самая ее блестящая…
<32>
У
итальянцев тогдашних было сильно развито г о р о д с к о е л ю б о п ы т с т в о. Сплетня флорентийская солнечным зайчиком перебегала из дома в дом, а иногда через покатые холмы даже из города в город. Каждый сколько-нибудь заметный горожанин – булочник, купец, кавалерствующий юноша…<33>
В «Convivio»[79]кое-где вкраплены живые крупицы личного разговорного стиля Данта. Вот одна из них:
Veramente io vidi lo luogo, nelle coste d’un monte in Toscana, ehe si chiama Falterona, dove il piu vile villano di tutta la contrada, zappando, piu duno staio di Sante-lene d’argento finissimo vi trovo, ehe forse piu di mille anni l’avevano aspettato[80]. (IV, 11, 76–82).
Он не любит земледелия. Всегда отзывается о нем пренебрежительно и даже раздраженно.
…giri fortuna la sua rota,
Come le piace, e il villan la sua marra[81]
(Inf., XV, 95–96)
Кажется, техника земледелия была ему недостаточно интересна. Он оживлялся, лишь касаясь виноделия. К пастушеству и пастбищному хозяйству нежен и внимателен (pecorella… mandria…[82]многочисленные пасторали в «Purgatorio»)…
Между тем его знатные и полузнатные покровители были почти все помещики. Он плохо понимал, чем они живут, в сущности…
<34>
Фальтерона (Convivio, IV, 78, Purg., XIV, 17).
И тут и там пронзительная личная интонация. Истоки мои темны. Меня еще не знают. Я еще себя покажу. Арно вниз по течению обрастает грязью, звереет.
Convivio, IV – апология возможной значительности бедняка – созерцателя эконом (ических) промыслов. Неучастника. Вызов потребительству и накоплению во всех видах (ср. с Савонаролой).
Более благосклонен к купцам. Симпатизирует честной разумной торговле: quando per arte o p e r m e r c a t a n z i a о per servigio meritato…[83] Единственным правильным источником дохода полагает н а г р а д у; per servigio meritato. Он глух к системе современного ему хозяйства и товарооборота. Огулом осуждает все. Ему мерещится сначала флорентийская, потом всеитальянская и, наконец, мировая система распределения наград. В своих экономических воззрениях Дант не опирается ни на одну из активных общ (ественных) групп, но через голову производящих тянется к распределяющим. Он стремится к снятию всех посредников между трудом (заслугой) и ценностью (наградой). Отсюда трагизм его концепции совр<еменного> хозяйства.
<35>
…Ne la liritta torre
Fa piegar rivo, ehe da Iungi corre —
(Conv., IV, canz. III, 54–55)
«Течение реки не наклоняет прямой башни».
Здесь («Convivio», IV) пространно разъясняется внеположность «благородства» (le nobilita) сословным и экономическим преимуществам. Река: наследственные «богатства». Башня: благородство само по себе.
Обычное школьное уподобление с положительным и отрицательным членами доказательства несет дополнительную нагрузку: сравнение в целом борется с детерминизмом в применении к поэзии, а может быть, и к науке. Оно анализирует христианско-феодальную добродетель, как живописную композицию.