Утро под Катовице-2

Тем временем мы подошли к расположению роты и капитан дал команду строиться в четыре шеренги, представил меня и ушёл. После чего я подозвал к себе командиров взводов, познакомился, приказал готовиться к маршу и пошел в автороту за вещами. А когда вернулся, уже поступила команда становиться в походные колонны. Я закинул чемодан на подводу, предварительно достав из него добытый на финской войне бинокль, затем проконтролировал построение, принял доклады о готовности, сам доложил комбату, после чего занял место впереди ротной колонны.

* * *

За два дня, что мы шли, я проклял пехоту всеми известными мне бранными словами на всех известных мне языках. Ехать целый день на полуторке тоже, разумеется, не легкое дело, но, пся крев, топтать и глотать дорожную пыль целый день под палящим июльским солнцем — это действительно адово занятие. За эти неполных два дня рота, ещё не вступив в бой, успела понести немалые потери. Шесть красноармейцев погибло и одиннадцать получили ранения в результате авианалетов, семерых пробрало поносом аж до госпитализации, а четверо дезертировали, растворившись в темной ночи. Поэтому, когда вечером двадцатого июля вместо отдыха нам дали команду окапываться, я поначалу даже слегка обрадовался, но услышав от комбата, что моей роте отводится линия фронта шириной почти километр, несколько приуныл. Сплошную линию траншей такой протяженности вырыть не получится, даже если копать всей ротой всю ночь.

Вышел на свои будущие позиции, покрутился, повертелся. Ровное как стол поле засеянное яровой пшеницей, лишь едва заметное понижение в сторону фронта. Ну и где копать? М-да. Тяжела командирская ноша.

— Быстров, — обратился я к вестовому, — Зови сюда командиров взводов!

Боец убежал, а я, пока окончательно не стемнело, стал в бинокль осматривать дальние подступы. Наши части располагаются фронтом на северо-запад. Впереди видны лишь ровные поля с редкими рощицами. Слева окапывается наша дивизия, упираясь дальним от меня флангом в небольшую деревушку. Правее меня начала зарываться в землю уже другая часть, похоже, что кавалерийская. А я, получается, на стыке.

Когда подошли командиры взводов, я им показал где и как рыть траншеи, на что Степашов, командир первого взвода осмелился возразить:

— Не по уставу это, ячейки надо копать.

— В ячейках ваши новобранцы да бывшие дезертиры при первых выстрелах усядутся на дно и кто их потом оттуда выколупывать будет? Сам будешь по полю на пузе ползать? — младший лейтенант задумался, потупив глаза, а я продолжил обращаясь ко всем, — Дискуссия окончена, ройте как я показал, сами завтра спасибо скажете. Выполнять!

Только разошлись командиры взводов, как подъехали две сорокопятки, буксируемые машинами моей бывшей автороты и ко мне подошел лейтенант, который козырнул и представился:

— Командир взвода ПТО Антонов, Вы Ковалёв?

Я протянул ему руку:

— Да, можно просто Андрей.

Тот ответил на рукопожатие и сказал с улыбкой:

— Тоже Андрей!

— Ну и здорово! Ты из дивизиона Долгавина?

— Да, в Рогачеве к нему назначили, а так войну плод Белостоком начал.

— Значит уже успел повоевать?

— Даже не знаю как сказать… Вживую ни одного немца не видел, только под бомбежками во время отступления из котла полвзвода потерял и все пушки. Вот и отправили в Рогачев, — не вдаваясь в подробности, ответил он и спросил:

— А у тебя ордена за что?

— Знамя за Польшу, звезда за Финляндию, — так же коротко ответил я и перешёл к делу, — Смотри, предлагаю одну пушку поставить вон там, за позицией второго взвода, а другую на самом правом фланге за третьим взводом.

Он осмотрелся, поднявшись в кузов грузовика для лучшего обзора и согласился с моим предложением.

Вскоре работа закипела и в моей роте, и у артиллеристов, а мне оставалось лишь ходить между взводными позициями, подгонять бойцов и периодически вносить коррективы. За полчаса до полуночи, когда работа была ещё в полном разгаре, к северо-западу от наших траншей на расстоянии около километра в небо взлетела красная ракета, потом донеслось несколько коротких очередей и всё стихло. Судя по всему, это наша разведка засекла передовые дозоры фрицев.

— Что застыли?! — гаркнул я на прекративших копать бойцов, — Немцы уже близко! Зарываемся в землю! — а сам поднес к глазам бинокль и стал осматривать дальние подступы к нашим позициям, но в поле зрения никакого движения заметно не было. И то хорошо.

Рота окапывалась всю ночь, но так как лопат не хватало на всех, каждому бойцу удалось вздремнуть часа два-три. А я, воспользовавшись своим служебным положением, умудрился проспать целых пять часов в специально для меня вырытом окопчике на позиции второго взвода. Проснувшись в шесть часов, я первым делом приказал вестовому приготовить кофе, потом достал свой «Жилетт» и приступил к бритью. За этим делом и застал меня Антонов, с одного взгляда оценивший мой станок:

— Хорошая штука, импортный?

— Ага, трофей, начальство разрешило себе оставить в качестве премии. Садись тут, сейчас кофе готов будет.

— Ого, хорошо живешь!

— Да, прихватил из дома.

Вестовой приготовил ароматный напиток аккурат к тому моменту, когда я закончил бритьё и мы насладились бодрящим вкусом в прикуску с галетами. Завершив лёгкий завтрак, я достал бинокль и посмотрел в сторону противника, который пока никак не обозначил своё присутствие. Хочется надеяться, что пока сюда вышли только передовые отряды, которые не рискнут сразу атаковать наши позиции, дав нам ещё какое-то время на подготовку.

— Тишина, — сказал артиллерист, который также по моему примеру воспользовался своим биноклем, — Может и нет там никаких немцев?

— Есть, — не согласился я с ним, — Видишь одинокое дерево прямо по фронту на дистанции пятьсот метров? Теперь посмотри на рощу правее на пятнадцать градусов и от нас уже примерно метров семьсот. Видишь поблёскивает? Это немцы за нами наблюдают.

— Вот суки! — возмутился Антонов, разглядев, — Дать бы по ним фугасом!

— Хорошо бы, но без разрешения нельзя. Я сейчас комбату черкну записку о о результатах наблюдения, а ты своему командиру направь. Пусть начальство думает, но пушку всё же наведи, — я достал бумагу из планшетки и написал докладную по количеству личного состава, о ходе фортификационных работ и обнаруженном НП противника. Потом подозвал вестового и отправил его сначала в в штаб батальона, отдать мои доклады, узнать насчет завтрака, а по обратному пути зайти на позицию первого взвода, где взять доклад о состоянии дел и доставить его ко мне. Второго вестового направил в третий взвод. Связь только такая — посыльными, ни телефонов, ни тем более радиостанций нет. Самому теперь ходить нельзя, пока бойцы не выроют ходы сообщения, а то вдруг на поле не только наблюдатели, но и снайпера попрятались. Беречь себя надо. Не из-за трусости, а понимая свою военную ценность. Вестовым-то можно кого угодно назначить, а ты поди командира роты найди. А если ещё учесть, что я попаданец, который при разумном подходе может много пользы принести, то надо прилагать максимальные усилия для сохранения моей драгоценной тушки, исключительно для пользы дела. Хотя шансов реально мало.

Разослав вестовых, я придирчиво осмотрел, что второй взвод успел накопать за ночь. Внес небольшие коррективы и приказал рыть ходы сообщения направо, налево и в тыл. А сам уселся в своем окопчике и занялся наблюдением. Делать пока нечего было.

В полвосьмого утра увидел двух командиров, приближающихся со стороны штаба, которые спокойно шли по пшеничному полю в сторону передовой. Посмотрев в бинокль, я их без труда опознал — моё непосредственное руководство. Комиссар и начальник штаба батальона. Когда я только попал в СССР, то в газете «Правда» прочитал большую статью, посвященную Кирову, в которой было много славословия в адрес погибшего в тридцать четвертом году партийного деятеля. Кроме прочего, там была и запомнившаяся мне фраза о его работе в период гражданской войны: «На фронте Сергей Миронович ходил прямо, пулям не кланялся». Вот и эти долбодятлы идут прямо, перед врагом не кланяются. Молодцы! Герои! Реакция со стороны немцев долго ждать себя не заставила. Вдали раздался негромкий хлопок, потом с неба донесся характерный шелест и за спинами красных командиров, метрах в тридцати, вспух султан взрыва. Комиссар и начштаба рухнули в траву, а я крикнул надрывая горло: