Утро звездочета

Наташа спала в детской комнате. Ее волновали одеяло Андрея, которое он сбрасывал себя по десять раз за ночь, и ночной горшок Валерии. Мне эти проблемы не грозили, зато я вставал в пять утра, и ранние рабочие будни служили мне не менее убедительным, чем Наташины материнские хлопоты, оправданием. Мы играли друг с другом, мы обманывали и заранее настраивались на обман. Правда, я до конца не предполагал, что наша заведомо ничейная партия завершиться моим поражением, как не верю до сих пор, что себя Наташа считает победительницей.

Когда же жена ушла, во мне словно повернули ключ зажигания. Я почувствовал, как заглохшее было либидо снова набирает обороты. Дома у меня звенело в ушах; я списывал это на давление, а не на одиночество. В сердце же поселился скорпион с огромным жалом. Помимо этого, меня одолевала новая беда — мысли о самоубийстве, но как ни странно, при всех моих проблемах я чувствовал себя очень бодро. Мне было легко: с меня свалилась тяжелая ноша, и я чувствовал себя готовым к тому, чтобы завоевать едва проигранное. Поначалу мне очень хотелось, чтобы Наташа узнала о моей новой работе — не от меня, конечно. Я не рассчитывал вызвать у нее приступ гордости, да мне и самому хотелось поскорее вырваться из окружившей меня толпы возбужденных пресненских коллег. Я мог рассчитывать лишь на трезвый ум и логику Наташи — качества, которые она вынуждена была выпестовать в себе за годы нашей совместной жизни. А еще — на то, что она оценит широту открывшихся мне перспектив.

Я сдержался: Наташе о новой работе не сообщал и не уверен, что даже сейчас она вздрагивает от аббревиатуры «СКП». Все же у меня есть основания предполагать, что новый виток моей карьеры заставил бы ее задуматься. В конце концов, удивилась же она, когда я без колебаний и скандалов согласился на развод, хотя, возможно, моя покладистость была ей неприятна. Каково женщине чувствовать, что за нее даже не пытаются бороться? Возможно, в этом и кроется секрет удивительной для Наташи решительности: на сбор вещей и вывоз детей у нее ушел всего лишь один последовавший за нашими объяснениями вечер.

В тот вечер я и познакомился с ее новым мужем. На бумаге Наташа все еще была Судницыной, но процедура неизбежной замены паспорта уже была запущена, для чего хватило моего устного согласия на развод.

Признаться, я ожидал худшего выбора, и вряд ли мое внутреннее ожидание могло быть другим. Наташа бежала от меня, бежала от безысходности, и осознание этого угнетало, но одновременно и льстило мне. Я не сомневался в том, что в соперники получу какого-то недоноска.

Когда же в квартиру, вслед за Наташей, вошел почти двухметровый верзила с густыми усами, я не удержался от многозначительного покачивания головой.

— Солидный выбор, — сказал я Наташе.

Не обращая на меня внимания, здоровяк вопросительно посмотрел на Наташу.

— По коридору налево, — сказала она, и тут я увидел его.

Человека, вынырнувшего из-за спины грузчика, или водителя, или бог знает еще кого; в тот момент мне меньше всего хотелось разбираться в личности усатого мужика. Сомнения отпали: этот второй вошедший и был избранником моей жены, и теперь у меня были все основания чувствовать себя униженным. Один его вид не оставлял мне шансов. Он был, безусловно, состоятелен, со вкусом одет, да к тому же симпатичен. Он сдержанно кивнул мне и стал в углу прихожей.

— Чаю не хотите? — у меня в руке и в самом деле остывала чашка с чаем.

— Благодарю, — снова кивнул он и без тени сарказма добавил, — в другой раз.

— В другой раз, — повторил я и, хмыкнув, понял, что присутствую при акте позорной капитуляции.

О скандале не могло быть и речи. Я просто не представлял себе, как такое возможно — плеснуть чаем в это интеллигентное лицо. Еще я знал, что без ответа не останусь, и это меня успокоило: я убедился, что мои дети в нормальных руках.

Бледное лицо Наташи заметно порозовело, она поняла, что ничего страшного не произойдет, и это вызвало у нее естественное воодушевление.

— Никита, это Сергей, Сергей это Никита, — представила она нас друг другу. — Мы с Сергеем договорились, что по выходным он сможет забирать детей, — добавила она, поочередно кивнув нам обоим.

Расслабившись, Наташа дала понять, что на меня возлагается особо почетная миссия: возиться с детьми, пока она будет наслаждаться медовым месяцем.

— Что-то не так? — повернулась она ко мне. — Мы вроде договорились, нет?

Я чувствовал, как бегающий взгляд Наташи выжигает мне лицо, на ее лбу обозначились складки. Она хотела разгадать причину моего замешательства и мучилась от неспособности покопаться в моих мыслях.

— Все так, — мотнул я головой. В это мгновение я окончательно сдался.

Мне стало легко и весело. И в самом деле, какие могут быть обиды? Я отдавал жену и детей в хорошие руки, взамен получал свободу, с которой не представлял, что буду делать. Позже я узнал, что Никита является совладельцем автоцентра в Медведково, в чем он признался мне сам, неожиданно явившись в мою опустевшую квартиру пару недель спустя. Дальше порога я его не пустил, и это выглядело как обычное решение оскорбленного и плохо воспитанного человека. Достоинство, однако, не изменило ему. Никита подробно описал школу, в которую отдали Андрея; оказалось, он заранее лично ездил договариваться с директором.

— А насчет не вполне привлекательного района, — словно отвечая на мою невысказанную претензию, сказал он, — согласен, далековато от центра, но мне так удобно. Автоцентр — всего в получасе езды. К тому же в квартире у нас просторно и комфортно: в прошлом году я сделал большой ремонт, — добавил он, не сводя с меня глаз.

Я оценил его тактичность. Он даже мельком не взглянул на потрескавшийся потолок и выцветшие обои. Да и переселились мои бывшие домочадцы не на край Вселенной. Дом с трехкомнатной квартирой Никиты располагался на проспекте Менжинского, в пяти минутах ходьбы от станции «Бабушкинская», посещение которой, полагаю, не является для Наташи и детей насущной неизбежностью. Личный водитель и, по крайней мере, личный автомобиль прямо из автосалона им обеспечены. Знай я в момент нашего с Никитой знакомства, что в на протяжении семи лет он хранил верность первой супруге, женщине, которая погибла в автокатастрофе и так и не успела одарить его детьми, — клянусь, я бы подал ему чашку горячего чая молча и прямо в прихожую.

С Никитой я почувствовал границу низости, а то, что это низость, я понял благодаря ощущению границы, в которую уперся и которую не мог позволить себе перейти. Я мог подпортить ему жизнь, пусть это мне, возможно, и стоило бы едва наметившегося взлета. В противостоянии власти и денег последние не всегда проигрывают, тем более, что я играю в команде власти. Я даже не думал расшатывать под Никитой стул, в конце концов, теперь на его коленях сидела Наташа, а на шее — двое моих сорванцов. Моим оружием должно было стать терпение, и я ощущал, как мой позвоночник наполняется свинцовой волей.

Я видел цель и этой целью было возвращение Наташи. Ради этого я готов был, если понадобиться, перевернуть Следственный комитет с ног на голову. Когда я понял, что руководить стройкой, лежа под бетонной плитой, по меньшей мере глупо, я стал тем, кем стал. Невротиком с теорией заговора и идеей самоубийства.

И все же Наташа не выходила у меня из головы. Чем больше проходило времени, тем чаще я думал о ней. Тем беспокойней я метался в постели, а она — не покидала моих снов. Я ловил себя на том, что пытаюсь воздействовать посредством детей, которых дважды в месяц по выходным подкупал пирожными и однообразными развлечениями. Мне хотелось нравиться им, я даже начал испытывать гордость за них. Андрей и Лера росли на моих глазах, меняясь раз в две недели, и именно теперь я впервые чувствовал себя причастным к их взрослению.