Утверждение правды

Фридрих поджал губы, молча глядя мимо его плеча на своего несостоявшегося убийцу, и наконец лишь медленно качнул головой, отведя глаза.

– Стало быть, – негромко подытожил Курт, – решение принято.

– Но что скажет ваше начальство? – все так же сумрачно спросил фон Редер. – Ему вы вряд ли сумеете втолковать все то, что нам, здесь присутствующим, мнится таким понятным и очевидным. Вы не поплатитесь Знаком за свое сострадание?

– У меня на счету столько заслуг, что сей проступок не станет причиной особенно крупных взысканий, – отозвался он и, помедлив, продолжил, обратясь к Йегеру: – К прочему, я совершу скорый, негласный, но все же – суд и казнь согласно обстоятельствам и по праву своего ранга, а вовсе не тайное убийство. В одном господин барон прав, и то же самое у меня спросят наверху: свершилась ли казнь, а не убийство. Ты это понимаешь, Хельмут?

– Да, – не дрогнув голосом, подтвердил тот. – Я понимаю, майстер Гессе. Иного я не ждал и не заслужил.

– О чем вы оба? – напряженно спросил наследник, сделав невольно шаг вперед. – Что вы намерены сделать, майстер Гессе?

– Печать, – пояснил Курт негромко. – Предавший Конгрегацию и свое служение недостоин Печати.

– Это… – произнес Фридрих, тут же осекшись, и, бросив исподлобья взгляд на барона, с усилием договорил: – Это ведь подобно лишению рыцарства.

Губы фон Редера дрогнули, однако вот-вот готовые сорваться слова так и не прозвучали, но очевидно было, что едва не сказал глава личной стражи наследника. Барон, само собою, не испытывал к Конгрегации теплых чувств, а к несостоявшемуся убийце тем паче, но сейчас он увидел человека в положении, в котором сам оказался когда-то. И не по глупости, как Йегер, не из слабости, не из любви к своим близким, а просто из жажды наживы, и, скорей всего, лишь теперь осознал это, сокрытое до сей минуты в глубине собственной души, и едва не произнес вслух то, о чем сам до этого мига лишь догадывался…

– Да, – подтвердил Курт. – Подобно тому.

– Я это заслужил, – решительно повторил Йегер, не дав наследнику продолжить, и Фридрих поджал губы, опустив взгляд в пол. – Мое признание вы можете считать моей предсмертной исповедью. Я готов.

– Тогда не будем тянуть, – во всеобщей тишине подытожил Курт и, помедлив, кивнул: – Бруно? Твое время. Не думаю, что стоит звать сюда местного священника.

Помощник сделал шаг вперед, остановившись и взглянув на своего новоиспеченного духовного сына с явным смятением. «Ты уверен в том, что делаешь?» – прочитал Курт в его глазах так явственно, словно это было произнесено вслух, и был уверен, что Бруно не мог не понять его ответа: «А у тебя есть план лучше?»

Когда помощник, медленно переведя дыхание, отвел взгляд и приблизился к приговоренному, Курт подумал о том, насколько прав оказался отец Бенедикт. Снова. И в самом деле – во всей Империи нельзя было найти второго человека, вот так понимающего его с полувзгляда…

– Abi in pace… [100]

Бруно он не слушал и не смотрел на приговоренного; краем глаза виделось лицо Хауэра, так и не произнесшего до сей минуты больше ни слова, – такое бледное, словно это ему сейчас грозила одна из позорнейших процедур в перечне наказаний Конгрегации. С другой стороны – так оно и было. В каждого из этих парней этот человек вложил частицу себя; не только время и силы, а себя самого, свою душу, разбитую на части и так, по частям, розданную его подопытным, кои за глаза кроют изувера-инструктора последними словами, возносят молитвы о его здравии после каждого боя и готовы убить на месте любого, кто выкажет ему неуважение. До сих пор это казалось нерушимым братством, конгрегацией в Конгрегации – этот лагерь, эти люди, как здесь, так и за его пределами; и что сейчас творится в душе Альфреда Хауэра, какие бури в ней бушуют и какой лед сковывает ее – не мог сказать никто, кроме него самого…

100

Отойди с миром (лат.) – слова католической отходной молитвы.

– Всё, – тихо проронил Бруно, отступив от притихшего бойца, и бросил на Курта короткий тусклый взгляд. – Свой долг я исполнил. Дело за тобою.

– Я не хочу, чтобы вы это делали, – снова произнес наследник. – Майстер Гессе, вы меня слышите? Почему не от меня зависит, карать ли человека, причинившего зло мне? То, что вы говорите, больше сходно с риторическими упражнениями либо же впрямую ставит под сомнение императорскую власть в государстве. Вы же и ваши же собратья сами полагаете столько сил на ее укрепление, а теперь отказываете мне даже в такой малости – подарить прощение провинившемуся передо мною человеку?

– Вы еще не Император, Фридрих, – возразил Курт как можно мягче. – И все много сложней, чем хочется. Пока служитель Конгрегации является таковым – не в вашей власти казнить его или миловать… Быть может, вам лучше выйти из этой комнаты? Навряд ли вам понравится то, что вы здесь увидите.

– Нет, – решительно отрезал наследник, распрямившись. – Я останусь.

– Как знаете, спорить не буду, – кивнул Курт и, обернувшись к фон Редеру, протянул к нему руку: – Ваш кинжал, господин барон, окажите любезность. Мои для такой процедуры не годятся.

Фон Редер несколько мгновений стоял недвижно, глядя на осужденного с мрачной тенью во взгляде, и наконец медленно, словно бы нехотя, вытянул из ножен клинок, вложив его в протянутую ладонь в черной перчатке. Молча развернувшись, Курт приблизился к связанному и разрезал удерживающие его веревки, отступив назад. Когда Йегер уперся в пол, поднимаясь, затекшая рука соскользнула, и Курт подхватил зондера под локоть, не дав упасть на бок. От благодарственного кивка внезапно заныли зубы, и пальцы на рукояти невольно сжались до боли в костяшках…

Йегер замялся лишь на мгновение, ни на кого не глядя, и неспешно, но и не мешкая, как-то неуместно спокойно, точно бы просто разоблачаясь перед сном, расстегнул и сбросил на пол куртку и рубашку. Курт увидел, как сдвинул брови фон Редер и уставился на осужденного наследник, наверняка мысленно пересчитывая боевые отметины на теле зондера. А вот эту рану, длинный и кривой рубец, идущий через всю спину, сам майстер инквизитор помнил еще кровоточащей – егерь из Шёнингена получил ее четыре года назад, когда, будучи всего лишь проводником для прибывшей зондергруппы, непрошено ввязался в их бой с ликантропом: от удара твари парень налетел на обломанный сосновый сук, лишь чудом отделавшись разорванной кожей, а не оставшись нанизанным на него… Быть может, лучше бы именно так в тот день и случилось. Для него – лучше…

– Всё, – произнес Йегер тихо и сдержанно, бросив мимолетный взгляд в узкое окно на плохо видимое отсюда небо, и снова опустил глаза, по-прежнему не глядя ни на кого вокруг. – Я готов.

– Держать придется? – спросил Курт так же негромко, и тот качнул головой, опустившись на колено и упершись рукой в пол:

– Нет. Не придется.

Курт молча кивнул, подступив к осужденному. На несколько мгновений он застыл, глядя на свою руку с кинжалом в ней, а потом медленно снял перчатки, заткнув их за ремень и теперь чувствуя потеплевшую ребристую рукоять кожей ладони.

Это было девять лет назад – сам он вот так же стоял на колене, так же упершись рукой в каменный пол, чтобы не упасть; тогда все было так же – но иначе. И предощущение боли от прикосновения раскаленного металла к коже плеча мнилось тогда хуже нее самой; но и сама та боль в тот же миг оказалась чем-то неважным, незначащим, ибо с того мгновения на плече бывшего курсанта появилась вожделенная Печать, вознесшая его в ранг Служителя. Это не забылось, это осталось в памяти навсегда – и все, что происходило в тот день, и все то, что было в мыслях и чувствах, и даже помнилось дословно все слышанное сквозь шум крови в ушах и муть в рассудке, затуманившемся от пронзительной, ледяной боли. «Adiuvantes autem et exhortamur ne in vacuum gratiam Dei recipiatis. Ait enim tempore accepto exaudivi te et in die salutis adiuvavi te ecce nunc tempus acceptabile ecce nunc dies salutis. Nemini dantes ullam offensionem ut non vituperetur ministerium, sed in omnibus exhibeamus nosmet ipsos sicut Dei ministros, in multa patientia, in tribulationibus, in necessitatibus, in angustiis, in plagis, in carceribus, in seditionibus, in laboribus, in vigiliis, in ieiuniis, in castitate, in scientia, in longanimitate, in suavitate, in Spiritu Sancto, in caritate non ficta, in verbo veritatis, in virtute Dei per arma iustitiae a dextris et sinistris, per gloriam et ignobilitatem, per infamiam et bonam famam ut seductores, et veraces sicut qui ignoti, et cogniti, quasi morientes et ecce vivimus ut castigati, et non mortificati, quasi tristes semper autem gaudentes, sicut egentes multos autem locupletantes, tamquam nihil habentes et omnia possidentes… [101] »

101

«Мы же, как споспешники, умоляем вас, чтобы благодать Божия не тщетно была принята вами. Ибо сказано: во время благоприятное Я услышал тебя и в день спасения помог тебе. Вот, теперь время благоприятное, вот, теперь день спасения. Мы никому ни в чем не полагаем преткновения, чтобы не было порицаемо служение, но во всем являем себя, как служители Божии, в великом терпении, в бедствиях, в нуждах, в стеснении, под ударами, в темницах, в изгнаниях, в трудах, в бдениях, в постах, в чистоте, в благоразумии, в великодушии, в благости, в Духе Святом, в нелицемерной любви, в слове истины, в силе Божией, с оружием правды в правой и левой руке, в чести и бесчестии, при порицаниях и похвалах: нас почитают обманщиками, но мы верны; мы неизвестны, но нас узнают; нас почитают умершими, но вот, мы живы; нас наказывают, но мы не умираем; нас огорчают, а мы всегда радуемся; мы нищи, но многих обогащаем; мы ничего не имеем, но всем обладаем…» (лат.)

«Ut seductores, et veraces… [102] »

Тогда это казалось незыблемым. И тот человек, что ждал сейчас своей участи, тоже считал эту истину непреложной еще за минуту, за миг до того, как принять решение, приведшее его к такому концу. Каждый, каждый, чувствуя, как горит Печать на плече, еле складывая звуки заплетающимся от боли языком, отвечал на произнесенные наставником слова искренне и горячо: «Gratias ago ei qui me confortavit Christo Iesu Domino nostro, quia fidelem me existimavit ponens in ministerio, qui prius fui blasphemus et persecutor, et contumeliosus sed misericordiam consecutus sum quia ignorans feci in incredulitate» [103] .

102

«[Нас полагают] обманщиками, но [мы] верны…» (лат.)

103

Благодарю давшего мне силу, Христа Иисуса, Господа нашего, что Он признал меня верным, определив на служение, меня, который прежде был хулитель и гонитель и обидчик, но помилован потому, что [так] поступал по неведению, в неверии (лат).