Увертливый

«Надо взглянуть», – подумал Петр, оделся, вышел и, пробежавшись по лестнице, принес домой палки, доски, полиэтиленовые бутылки и прочий крупногабаритный мусор, забытый на площадках и способный засорить мусоропровод. С полным мусорным ведром он выскочил во двор, домчался до контейнера, избавившись от мусора, обогнул кирпичную стену и вернулся домой, зафиксировав в памяти «лишнюю» машину и ее регистрационный номер. Галкин почему-то не сомневался, что это и есть пресловутая «наружка», выставленная по принципу «лучше поздно, чем никогда». Вернувшись домой, он убедился в этом, наблюдая через окно, как две черные фигуры, выбравшись из «Нивы», полезли в помойку изучать, что он скинул в контейнер.

Потом Галкин вспомнил, накануне обещал бухгалтерше подъехать, забрать платежки и подкинуть ее в налоговую инспекцию. Он быстро позавтракал, оделся, спустился вниз и двинулся на платную стоянку. Через несколько минут Петр уже заводил машину и звонил женщине, что выезжает. На улице он остановился, вышел, поставил «дворники», достал тряпочку и стал протирать окна и капот, пока к стоянке не вырулила знакомая «Нива», которую он теперь называл «машиной сопровождения», и только тогда сел за руль и поехал по своим делам.

В дороге из головы не выходил вопрос следователя: «Признайтесь, вы готовились к обыску?». Он ведь и вправду готовился. Хотя «шмон» у себя устроил позавчера, а неприятный звонок от Виталия поступил лишь на следующий день. Мучил вопрос: можно ли звонок считать предупреждением (пусть запоздавшим) или это все-таки – провокация?

Татьяна Петровна встретила его с испуганным лицом. Она дала тапки, пригласила в комнату и зашептала: «Петр Иванович, что вчера было?!»

– Догадываюсь, вы посетили морг.

– Откуда вы знаете?

– От следователя.

– Там были эти, которые нас собирались «доить». Кто-то их порешил! Обоих! Они спрашивали? Не знаю ли я, чьих рук это дело?

– Покойники?

– Да что вы такое, Петр Иванович говорите!? Милиция! А один – тот, что с седой головой, все допытывался насчет вас.

– Чего он хотел?

– Интересовался, знали вы их раньше или нет.

– И что вы сказали?

– Откуда мне знать ваших знакомых!

– Правильно! Татьян Петровна, хочу посоветоваться. Ноутбук мне вернут не раньше, чем через месяц – так сказал следователь. Как мне быть? Может быть, я пока возьму напрокат?

– Если после поездки у вас деньги остались. Это удовольствие стоит около двухсот долларов в месяц.

– Думаю, наскребу.

– Тогда вот вам адрес фирмы проката компьютеров. Я когда-то сама пользовалась. А это – сегодняшние платежки, которые я напечатала.

– Спасибо, Татьяна Петровна! А теперь собирайтесь, поедим в налоговую, как договаривались.

Сев за руль, Галкин внимательно огляделся, и только найдя глазами знакомую «Ниву», успокоился и тронулся с места. Высадив бухгалтера, он поехал искать контору проката и скоро нашел.

Оказалось, что ноутбук надо заказывать за три дня. Так он и сделал – заказал и компьютер, и принтер. А пока суд да дело посоветовали пользоваться оргтехникой в «Интернет-кафе». Заведение находилось рядом, и он зашел посмотреть. Ему понравилось, что народу – немного. Впрочем, выбора все равно не было. Выйдя из «Интернет-кафе», он отыскал глазами «Ниву» и только тогда поехал в банк. Сдал «операционистке» платежные поручения, получил выписки из расчетного счета и отправился в институт, предварительно убедившись, что «Нива» – на месте. Все это время его исподволь покусывала мысль, от которой он не то чтобы отмахивался, а, как обычно, – увертывался.

Еще у конторы проката Петр обнаружил с внутренней стороны бампера маячок и понял, почему так четко «Нива» следовала за его машиной. Он колебался оставить его или выбросить. В конце концов, чтобы не вызывать подозрения, решил не трогать.

Наконец, он добрался до института, и как только «Нива», подъехала, – вошел в здание. Многие люди здоровались с ним так, как будто виделись только вчера, и никакой Италии не было. Татьяна Петровна из налоговой инспекции не возвращалась. А банковские документы нужно было передать только ей. Пока ждал, подошел Петров.

– Привет! Слушай, Петь, знаешь, где я вчера был?

– Знаю – в морге. Опознавал рэкэтиров.

– Правильно! Кто тебе сказал?

– Татьяна Петровна. Ну и как, – опознал?

– Опознать-то опознал…

– Остались сомнения?

– Не в этом дело. Понимаешь, этот седой, что с нами ездил, кажется, на тебя думает.

– Он так и сказал?

– Нет, прямо не говорил. Но расспрашивал так, как будто ему про тебя все известно.

– Конечно, известно. Мы были вместе в Италии. И только что вместе вернулись.

– Ты что, там кого-то убил?

– Не болтай ерунды! Просто, у него – такой юмор.

– Странный юмор!?

– Это точно!

Наконец, подъехала Татьяна Петровна. Петя отдал ей банковские документы, взял заготовки платежек с подписями и реквизиты подрядчиков, которые раньше хранил в ноутбуке. Так как суммы платежек определятся в течении дня, он договорился с бухгалтером, что позвонит к ней утром.

Направляясь к выходу, Галкин задержался в фойе института перед стендом с афишами. Он пробежал их глазами, зафиксировал в памяти и, вспомнив, что на какое-то время будет лишен звуковой аппаратуры, испытал ощущение, напоминающее недостаток кислорода. Он давно не слышал настоящей музыки. Он нуждался в красивой музыке, как в чем-то насущном и материальном.

Наступил момент, когда все запланированные на сегодня дела были выполнены, и Галкин остался наедине с собой, а точнее – с нестерпимой мыслью, от которой уже нельзя было увернуться.

Случилось то, чего он боялся больше всего. Он не хотел никого лишать жизни. По сути, им и теперь никого не убит. Он даже не притронулся к жертвам. Однако, произошло двойное убийство. Его вина – только в том, что он не сумел, а если быть честным, и не пытался это предотвратить.

Произошедшее нельзя назвать самосудом. При чем тут суд!? Он и не мстил. Кому мстить, за что? Не было ни превентивного действия, ни самообороны. Ситуация сформировалась помимо воли его, в его отсутствие. Его не было не только в Москве, но даже в стране. Это можно было назвать роковым стечением обстоятельств. Однако было похоже, что наступил момент, когда Галкин уже не имел права жить, не заплатив за это чужими жизнями. И возник вопрос, согласен ли он расплачиваться таким образом.

Нет, нет, о смерти он не желает думать и не представляет себе, как можно думать о подобных вещах. Ведь с одной стороны – это нечто немыслимое, а с другой – абсолютно элементарное, как говорится, проще пареной репы. Об этом невозможно думать, когда оно далеко. А когда оно уже здесь, думать – поздно. Жить значит чем-то себя занимать, пока ожидаешь конца. Никто не знает, как долго придется ждать. Однако, все – дело времени. Каждый делает свое дело: ты – свое, время – свое. Когда-нибудь результаты сойдутся. А пока наслаждайся жизнью и выкинь сорные мысли из головы.