Увядание

– Обожаю осень, – отвечаю я.

Он уже знает про Манхэттен и о том, что мои родители умерли, когда мне было двенадцать.

Когда раздается стук в дверь, я обдумываю следующий вопрос. Габриель встает и разглаживает покрывало с того края, где он сидел. Хватаю с туалетного столика пустой стакан на случай, если понадобится предлог для присутствия в моей комнате слуги.

– Войдите, – говорю я.

Это Эль, помощница Сесилии. Ее глаза горят от возбуждения.

– Знаете, что у меня за новости? – спрашивает она. – Никогда не догадаетесь. У Сесилии будет маленький!

В течение нескольких следующих недель Линден находится при Сесилии почти неотлучно, и я снова превращаюсь в невидимку. Понимаю, что из-за сложившейся ситуации с побегом придется повременить, но пока без постоянного присутствия Линдена мне даже дышится как-то легче. У нас с Габриелем опять есть возможность разговаривать по утрам, когда он приходит ко мне с завтраком. Так как его обязанность – приносить нам еду, ко мне он может зайти пораньше, пока остальные жены еще не проснулись. Правда, из-за беременности спать Сесилия стала совсем плохо.

Проводить время с Габриелем совсем не то, что отбывать положенные часы с Линденом. С Габриелем можно быть откровенной, и я рассказываю ему о том, как сильно я скучаю по Манхэттену. Прежде он мне казался просто огромным, а сейчас превратился в маленькую точку на карте.

– Раньше весь город был разделен на пять районов – Бруклин, вроде бы Квинс и еще несколько. Потом, когда построили маяки, оборудовали гавани, всех их стали называть Манхэттен. Сейчас районы отличаются друг от друга по тому, что в них производят. Мой, например, это заводы и перевозки. В западном районе занимаются рыболовством, а на востоке расположены жилые кварталы.

– Как так получилось? – спрашивает Габриель, жуя тост с моего подноса.

Он сидит на диванчике у окна, и лучи утреннего солнца высвечивают пронзительную голубизну его глаз.

– Не знаю, – отвечаю я, переворачиваюсь на живот, руки кладу себе под подбородок. – Может, из-за прежних названий постоянно возникала путаница. Ведь промышленные постройки заняли все районы, кроме одного. Наверное, президенту недосуг было запоминать, что где находится.

– Тесновато у вас там, – говорит он.

– Есть немного, – соглашаюсь я, – но некоторым зданиям несколько сотен лет. Когда я была маленькой, то часто представляла себе, как будто выхожу за дверь и попадаю в прошлое. Представляла…

Умолкаю на полуслове. Провожу пальцем по строчкам на одеяле.

– Что такое? – спрашивает Габриель, наклоняясь ко мне.

– Я об этом еще никому не рассказывала, – признаюсь я, сама себе удивляясь. – Так вот, я представляла, что вдруг оказываюсь в двадцать первом веке. Там встречаю на улицах людей разного возраста и сама могу стать взрослой, такой, как они.

Наступает долгая тишина. Увлеченно рассматриваю одеяло. На самом деле прячу глаза, теряясь под пристальным взглядом Габриеля. Чуть помедлив, он подходит к кровати с моей стороны; матрас слегка прогибается под его весом.

– Ладно, брось, – говорю я с вымученным смешком. – Ерунда это все.

– Нет, – возражает он. – Не ерунда.

Его палец повторяет движения моего, двигаясь вверх-вниз по соседним строчкам. Наши руки почти соприкасаются. По моему телу пробегает теплая волна, губы сами раздвигаются в улыбке. Знаю, что никогда не буду взрослой, все мечты об этом остались в далеком прошлом. Мне бы даже в голову не пришло рассказать о своих фантазиях родителям, они бы очень расстроились, или брату, он бы назвал их глупыми. Поэтому я держала их при себе, уговаривала себя забыть о них. Но в эту минуту, наблюдая за тем, как наши руки двигаются по одеялу, словно следуя заранее установленным правилам и подчиняясь определенному ритму, я разрешаю себе вернуться в мир грез. Однажды я покину этот особняк и найду за его стенами целый мир. Здоровый, цветущий мир, где проживу прекрасную долгую жизнь.

– Ты обязательно должен его увидеть, – говорю я. – Ну, город то есть.

– Я бы с удовольствием, – отвечает он тихо.

Раздается стук. Из-за закрытой двери слышится голос Сесилии:

– Линден у тебя? Он должен был принести мне горячего шоколада.

– Нет, – отвечаю я.

– Но я слышала голоса, – настаивает она. – Кто там с тобой?

Габриель поднимается. Я разглаживаю одеяло, он тем временем подхватывает с туалетного столика поднос с моим завтраком.

– Попробуй позвонить на кухню, – советую я ей. – Может, там знают, где он сейчас. Или вызови Эль.

Недолгое молчание. Снова стук в дверь.

– Можно войти?

Сажусь на кровати, быстрым движением набрасываю на матрас одеяло, расправляю его, взбиваю подушки. Я не сделала ничего дурного, но мне почему-то неловко оттого, что она застанет у меня Габриеля. Пересекаю комнату и открываю дверь.

– Чего тебе надо? – спрашиваю я.

Протолкнувшись мимо меня, она впивается взглядом в Габриеля. Ее карие глаза ничего не упускают.

– Я пойду, надо отнести эти тарелки на кухню. – Видно, что Габриелю неловко.

Выглядываю из-за спины Сесилии. Хочу дать ему понять, что мне жаль, что все так получилось, но он в мою сторону даже не смотрит. Все его внимание приковано к своим туфлям.

– Раз так, принеси мне тогда горячего шоколада, – распоряжается Сесилия. – Обжигающе горячего. И не клади в него зефиринки. Вечно ты их добавляешь, а они тают и становятся противными, потому что ты слишком долго сюда поднимаешься. Положи их рядом на отдельное блюдце. А еще лучше, захвати целый пакет.

Он кивает и, пройдя мимо нас, выходит из комнаты. Сесилия высовывает голову в коридор и провожает Габриеля долгим взглядом. Когда за его спиной закрываются двери лифта, она резко оборачивает ко мне.

– Почему дверь была закрыта?

– Не твое дело, – огрызаюсь я.

Знаю, как подозрительно могли прозвучать мои слова, но ничего не могу с собой поделать. Разговоры с Габриелем – одно из редких доступных мне удовольствий. Нет у моих сестер никакого права вмешиваться в мою жизнь! Правда, и воспрепятствовать я им не в силах.

В раздражении сажусь на диванчик и делаю вид, что перебираю верхний ящик, где у меня хранятся заколки для волос.

– Он же слуга, – говорит Сесилия, неторопливыми шагами меряя мою комнату и ведя пальчиком по одной из стен. – Да и мозги у него куриные. Когда бы ни принес чай, всегда чего-нибудь не хватает: то сахара мало, то сливок. И двигается еле-еле: вечность пройдет, пока он к нам с кухни доберется! Все приходится есть холодным.

– Все у него в порядке с мозгами, – встреваю я. – Ты просто обожаешь жаловаться.