Уйти, чтобы вернуться

– Ша, братва, держись, наши прут.

Ударила короткая автоматная очередь и он, хватая разинутым ртом берлинский воздух, рухнул рядом с датчанином.

Помощь подоспела вовремя. Плацдарм отбить не удалось и панцергренадеры полка «Данмарк» отступили. Крукенберг весь бой наблюдал в бинокль. Он и не собирался обвинять своих бойцов в трусости. Это было бы глупо. То, что гренадеры много раз участвовали в запредельно страшных рукопашных схватках, свидетельствовала награда «За ближний бой». Она особо ценилась среди фронтовиков и почти все солдаты ее имели. Покидая позиции, Крукенберг только лишь сказал командиру полка:

– Держать оборону до последней возможности.

Штурмбанфюрер Тернедде ничего не ответил. Собственно, слов уже и не требовалось. Всем все было понятно. Отсчет времени пошел уже на часы. Именно столько и оставалось жить Третьему Рейху.

Вечером того же дня Максимилиан фон Готтенбах, находясь в служебной квартире, торопливо сжигал в камине документы. Весь архив института был заблаговременно эвакуирован из города. Барон уничтожал бухгалтерию своего отдела, в том числе расписки, по которым деньги выдавались сотрудникам на руки для выполнения спецзаданий. Почти все сотрудники отдела покинули Берлин еще до штурма и с Готтенбахом осталась только лишь его личный помощник Ирма Нойман. Она добросовестно выполняла возложенные на нее функции секретаря, но два года назад, после того как жена барона скончалась от двухсторонней пневмонии, стала его любовницей.

Это произошло здесь же в квартире безо всяких пошлых ухаживаний и намеков со стороны Готтенбаха, – быстро и внезапно. После похорон жены он находился в подавленном душевном состоянии и начальник управления дал ему десять дней отпуска для того, чтобы привести свои нервы в порядок. Барон не выходил из квартиры. Вечерами он сидел у камина, в глубокой задумчивости глядя на языки пламени, пожирающие поленья. Иногда брал в руки семейный альбом, смотрел фотографии, где они вместе с женой катались на лыжах в Швейцарских Альпах, вспоминал как они познакомились. Потом обязательно выпивал немного коньяку и пытался заснуть. Днем в просторную квартиру барона неизменно приходила горничная, навести порядок и приготовить еду. Через неделю такой затворнической жизни в гостиной неожиданно зазвенел телефонный аппарат. Звонил начальник управления. Участливо осведомившись у Готтенбаха как тот себя чувствует, попросил его посмотреть документы. Посыльной, доставившей бумаги, как раз и оказалась та самая Ирма Нойман, занимавшая в управлении одну из самых низших должностей. Барон даже видел ее мельком несколько раз, но это никак не могло отпечататься в его памяти, настолько разными у них были жизненные орбиты.

Ирма происходила из мелкобуржуазной среды и ее отец и дед были владельцами мясной лавки в Мюнхене. Казалось, ее жизнь была предопределена на многие годы вперед – закончить лютеранскую школу, выйти замуж за сына владельца другой лавки и нарожать кучу здоровых немецких детей. Но Ирма втайне стыдилась своего низкого происхождения и мечтала о другой жизни. Она непременно хотела получить высшее образование и выйти замуж за офицера. В своих самых смелых мечтах Ирма видела себя женой военного, у которого фамилия начиналась с заветной приставки «фон». Но жизненные условия, при которых она появилась на свет, не только ей это не гарантировали, но и даже не предполагали изначально. Крушение Германской империи и отречение Кайзера Вильгельма Гогенцоллерна от трона, приход к власти Адольфа Гитлера все кардинально изменили в ее жизни и жизни миллионов других людей. Аристократия никуда не исчезла и вокруг по-прежнему жили своей жизнью мужчины с приставкой «фон», но вот только социальная дистанция между ними и ей значительно сократилась. Гитлер объявил о сближении классов и в организации СС многие увидели создание новой немецкой аристократии и новые возможности для себя. Ирма не была исключением.

Она добровольно вступила в ряды СС, пройдя все стадии строгого отбора. Здесь действительно были отпрыски дворянских родов и зажиточных бюргеров и дети мелких лавочников, рабочих и крестьян. Правда, находясь в одной организации, они чаще всего уже изначально были на разных служебных ступенях. Ирму это не смущало. Она идеально подходила под арийские стандарты женской красоты. Будучи невысокого роста натуральной блондинкой с голубыми глазами, Ирма Нойман обладала соблазнительными формами и хорошим природным здоровьем. Позже она перевелась в институт Аненербе, где и была секретарем и посыльным в одном лице.

На Ирму постоянно обращали внимание мужчины, но она регулярно отбраковывала кандидатов, боясь упустить более выгодный шанс. И этот шанс ей подвернулся в лице оберфюрера СС барона Максимилиана Матиаса фон Готтенбаха. То, что барон был значительно старше ее по возрасту и у него было двое детей, для Ирмы не служило препятствием и вообще не играло никакой роли.

Она не без внутреннего трепета переступила порог квартиры Готтенбаха, держа в руке внушительный пакет, скрепленный сургучной печатью с имперским орлом посередине. Барон безразлично ответил на ее приветствие и пригласил присесть в гостиной и подождать, пока он ознакомится с содержимым конверта. Ирма охотно прошла в гостиную и удобно расположилась в кресле. Она точно знала кто перед ней. Готтенбах скрылся с документами в своем кабинете и отсутствовал около часа. Наконец он вернулся и, передавая обратно конверт Ирме, неожиданно для себя предложил ей выпить с ним кофе. Она, не раздумывая, согласилась. Горничной в квартире уже не было и Готтенбах сам, как радушный хозяин, приготовил кофе и вместе с печением на подносе принес его в гостиную. Затем на столике оказался коньяк. Ирма начала от спиртного отказываться, ссылаясь на служебное время, но барон, не слушая ее, наполнил обе рюмки. Он вдруг почувствовал острое желание отвлечься от тягостных мыслей и попросил Ирму рассказать ему о себе и о своей семье. Смущаясь под пристальным взглядом барона, она начала неуверенно что-то говорить, но после двух рюмок коньяка ее внутренняя неловкость куда-то исчезла и речь полилась более плавно и раскованно. Готтенбах слушал ее, не перебивая. Он, казалось, пьянел не только от коньяка, но и от мелодии ее голоса. Через полчаса его взгляд на Ирму стал совершенно откровенным. Ирма улыбалась, обнажая в улыбке ровные белые зубы, что делало ее еще более привлекательной. На ее лице почти не было косметики, да это ей и не требовалось.

Кофе было допито, десерт съеден и Готтенбах поднялся с кресла, чтобы заварить кофе снова. Следом легко поднялась и Ирма. Они стояли так близко, что чувствовали дыхание друг друга. Готтенбах медленно поднял руку к лицу женщины и его указательный и средний пальцы, коснувшись ее носа, затем плавно переместились на губы и подбородок и потом пошли вниз по шее, как бы прочерчивая незримую линию. Ирма, не мигая, смотрела прямо в глаза барону и это было неприкрытым приглашением. Готтенбах одним резким движением поднял ее на руки и понес в спальню. В ответ Ирма только крепко обхватила шею барона руками, прижавшись к его лицу. Так с этого дня и начались их отношения.

Готтенбах перевел ее в свой отдел и сделал личным помощником по делопроизводству. Ирме не надо было как гимназистке объяснять правила игры и на службе она четко и неукоснительно соблюдала субординацию и все положенные приличия.

Никто из подчиненных долгое время даже и не догадывался, что у них были внеслужебные отношения.

И сейчас Ирма, сидя в кресле возле Готтенбаха, смотрела как он, мельком проглядывая отдельные документы, тут же немедленно отправлял их в огонь. Наконец он швырнул в камин последнюю папку.

– Все, теперь все, с этим закончено, – произнес Готтенбах, наблюдая, как пламя жадно поглощает бумаги, превращая их на глазах в горстку пепла.

– Макс, а что с нами будет дальше? – подала голос Ирма. – Что ты намерен предпринять?

Она намеренно выделила слово «нами», давая понять, что не отделяет свою судьбу от судьбы Готтенбаха.

– Я говорил вчера с Монке, – ответил барон. – Положение безнадежное. Гарнизон продержится еще два, от силы три дня. Потом конец.

– Капитуляция? – чуть слышно спросила Ирма.

– Нет, – жестко отрезал Готтенбах, – ни фюрер, ни Геббельс капитуляцию не примут. Даже если Вермахт нарушит присягу и сложит оружие, солдаты СС будут драться до последнего патрона. Скорее всего остатки дивизии будут с боем прорываться на север к действующей армии. А если не получится, то тогда попытаемся уйти к американцам. В любом случае сдача в плен большевикам исключена.

– Но это означает коллективное самоубийство, – отрешенным голосом проговорила Ирма, – вряд ли получится выбраться из Берлина живыми.

– Пусть так, – глаза барона зажглись фанатичным огнем. – Я выполню свой долг при любых обстоятельствах. Ты со мной?

Ирма встала и, подойдя к нему, положила руки на плечи. Казалось, этот огонь безумия от Готтенбаха медленно переходит к ней.

– Я пойду с тобой до конца, – отрешенность исчезла и ее голос стал твердым. – Пусть Провидение решит остаться нам в живых или нет. Обещай мне, Макс, если судьба пощадит нас и мы сможем выжить в этом аду, то после войны ты сразу женишься на мне.