Узелки

Нам дом надо было строить. И какая разница — в Швеции или в нашем родном Заднем Проходове!

Поселили нас во вполне уютном коттедже на окраине небольшого шведского городка. Выделили машину. Проставились по-своему — чаем. И началось.

В первый же рабочий день мужики, заправски обследовав переданную им во временное пользование территорию участка под строительство, обнаружили небольшой сарайчик, оборудованный причал для самолёта и простую вёсельную лодку. В лодке и на причале ничего интересного не нашлось, а вот в сарайчике мои незатейливые строители быстренько обнаружили с пяток старых, но вполне пригодных сетей, чем и не преминули воспользоваться, опутав весь прекрасный залив с левой оконечности полуостровка.

Greenpeace нервно курит в углу.

Объяснить кулибакинскому мужику, что лось, пробежавший в двух километрах от деревни, — это животное и всё такое, — невозможно. Вся деревня поднимается «в ружьё», в смысле — в вилы и вообще, что у кого есть, и выдвигается в соответствующем направлении следа. Ибо в двух километрах пробежала ЕДА!

Например, со слов егеря (читай: браконьера), моего хорошего знакомого, что радушно принимает меня на ежегодное сафари в районе Северной Карелии, ежели лося к зиме в морозилку не упаковал — самому хоть туда ложись.

Это исконно русская традиция — добыча хлеба насущного из-под ног. Браконьеров у нас нет — есть люди, поголовно одержимые идеей выживания. Поэтому всё, что можно выловить, поймать, застрелить или насобирать, должно быть выловлено, поймано, застрелено, собрано и СЪЕДЕНО! Разумеется, в тёплой компании под воодушевлённые присказки в духе барона Мюнхгаузена. Такова правда жизни в стране, где столицы автономных таёжных участков занимают в лучшем случае один процент от общей площади «заповедника», по которому снует еда воистину в неограниченных количествах.

Установка сетей и обилие заходившей в них рыбы привели моих мужиков в норму, и работа потекла, как положено.

Вечера проходили однообразно: под мерный гомон шведских телеведущих парни пару часов набивали самокрутки на грядущий день из прикупленного по месту табака, ибо платить по три доллара за пачку сигарет четверо курящих, как паровозы, бугаев не собирались. Я их проблемы понимал, но не разделял. Ибо зарплаты организаторов процесса и исполнителей по традиции разнились на порядок.

Однако строительный бизнес не для трусов, и субординация никак не отражалась на дружелюбной атмосфере «полевой» сессии. Обмен был адекватный — парни зарабатывали на всех деньги, а я бесперебойно обеспечивал их всем необходимым, включая впечатления на всю оставшуюся жизнь.

Очередным утром в качестве приятной неожиданности в сетях был обнаружен гусь. Запутавшись, он не психовал, как наш — отечественный, а спокойно дефилировал, насколько позволяло натяжение сети. Сопротивления при задержании не оказал. Впоследствии, выпутанный, спокойно сидел под плетёной корзиной, придавленной поленом (кажется, это было лишним), флегматично ожидая дальнейшего развития событий. Будь это наш гусь — он бы уже шею свернул в борьбе за свободу, генетически зная о приготовленной ему участи. Но шведский гусь и подумать ничего другого не мог, кроме как, что посадившие его в клетку мужики были движимы единственным намерением задержать «чудное мгновенье».

Время приближалось к обеду — костёр был разведён, и вода в семилитровом котелке уже подавала признаки готовности к принятию ингредиентов будущего полусупа-полукаши из дичи. Серёжа — сегодня он по расписанию был за повара — мирно чистил картошку с морковкой на берегу.

Погода была ясная. В предвкушении вкусного обеда на свежем воздухе я курил, прислонившись спиной к сосне и прикрыв глаза. От перестука топоров, дружелюбной матерщины ребят за работой и вкусного запаха хвойной смолы меня отвлёк звук автомобильного сигнала. Я с неохотой поднялся и пошёл по тропке, опоясывающей косогор, — навстречу мне поднималась Элен, жена Тора.

Мы поздоровались. Она сказала, что просто заехала узнать, как идут дела и не нужно ли чего-нибудь, — явно выполняла просьбу мужа, последние сутки занятого на работе.

Мы болтали, пока обходили будущую охотничью «избушку», — ребята уже начали поднимать фронтоны. Сашка Труба, бригадир, ловко управлялся с манипулятором, подавая снизу бревна. Кличку свою он получил за чертовски громкий голос — шёпотом он разговаривал так, как я бы кричал.

Элен задавала всё те же малозначимые вопросы — её, как женщину, больше интересовали сроки («Когда же это всё уже закончится!») и перманентно — «Какие огромные у вас в России растут деревья!»

Мы сделали круг, и я уже готов был, сославшись на занятость, попрощаться, как её взгляд упал на корзину, придавленную бревном, сквозь редкое плетение которой явно просматривался флегматичный гусь.

Первой реакцией любого из соотечественников была бы: «Ух ты! Как это вы его захомутали живьём?!» Элен родилась и жила в Швеции. Посему, подойдя поближе, она с удивлением наивной шестилетней девочки спросила меня:

— Что это?

— Это гусь, — честно ответил я.

— А зачем он тут сидит? Меня начинал разбирать смех.

— Ждёт, — говорю.

— Чего он ждёт? — В серьезности тона, с которым Элен задавала вопросы, было что-то от того самого гуся.

— Обеда. — И я показал ей на костёр с висевшим на слеге котелком.

— Вы будете его кормить? — спросила Элен, широко распахнув глаза.

— Не-е-ет! — взвыл я, давясь подступающим хохотом.

— Вы будете его есть? — Глаза её округлились от ужаса и приготовились наполниться слезами.

— Да, — уверенно, с неким плотоядным акцентом ответил я.

И тут, переменившись в лице, Элен выдала сакральную фразу. Буквально это звучало так: «Илья, я вас очень прошу, отпустите, пожалуйста, птичку на свободу».

Я оказался в сложном положении. Растолковать бригаде нашенских мужиков, дескать, свежепойманный ими обед принадлежит не им, а матушке-природе, то есть опять никому, было невозможно. С другой стороны, заказчик (или его жена) — царь и бог. Субординация, мать её так-перетак!

— Конечно, конечно! Не поймите неправильно. Охота у них в крови… — и так далее и тому подобное. Ну что я ещё мог сказать? Бабло опять побеждало справедливость.

Европейцы очень доверчивые люди. Поверив мне на слово, Элен уехала. Я подошёл к Саше:

— Слушай, только что была Элен. Просила отпустить гуся.

— Что значит ОТПУСТИТЬ?!

Я же говорил — будет трудно.

— А то и значит! Она жена того, кто платит нам зарплату. Сказала отпустить. Очень просила.

— На хрена?!!!

— Ты правда не понимаешь или прикидываешься! Рыбы, что ль, мало!

— Да сколько ж можно — рыбы той! А тут мя-ясо. Он же килограмм на семь потянет — жирный, сволочь!