Ужас в Дептфорде

– Дневной или ламповый свет – это для них все равно. Ну, Кэрри, Кэрри! – Уилсон просвистал короткую мелодию, которая показалась мне знакомой. Птичка подхватила ее и залилась восхитительным пением.

– Это песнь жаворонка! – воскликнул я.

– Совершенно верно. Как я говорил уже раньше, фринджиллская канарейка при соответствующей дрессировке может превосходно имитировать звуки.

– Я должен признаться, что не моту разобрать эту мелодию, – заметал я, когда одна из птичек разразилась низким, все нарастающим свистом.

Мистер Уилсон поспешно набросил полотенце на клетку.

– Это песенка тропической ночной птицы, – коротко отрезал он, – и, так как я предпочитаю, чтобы мои птички днем пели дневные песенки, придется наказать Пеперино, оставив его в темноте.

– Меня удивляет, что вы в спальне предпочитаете открытый камин печке, – заметил Холмс, – ведь это может вызвать сильный сквозняк.

– Я не замечал этого… Боже мой, туман в самом деле усиливается. Я боюсь, мистер Холмс, что вам предстоит довольно неприятное путешествие.

– Да, нам пора отправляться.

Когда мы спустились по лестнице и задержались в зале, в то время как Уилсон пошел за нашими шляпами, Холмс наклонился к молодой хозяйке.

– Мне хотелось бы напомнить вам, мисс Уилсон, о том, что я сказал раньше насчет женской интуиции, – спокойно заметил он. – Бывают случаи, когда правду легче ощутить, чем увидеть глазами… Доброй ночи!

Мгновением позже мы ощупью пробирались по садовой дорожке к ожидавшему нас экипажу, свет которого тускло пробивался через поднимающийся туман. Мой друг был погружен в свои мысли, пока мы мчались в западном направлении через грязные улицы, убожество которых стало еще заметнее при ярком свете газовых фонарей, горевших около многочисленных трактиров. Ночь обещала быть скверной, и случайный путник, пробиравшийся сквозь желтый туман, нависший над тротуарами, казался лишь смутной тенью.

– Мне хотелось бы, мой дорогой друг, – заметал я, – чтобы вы впредь воздерживались от столь бесполезной траты сил. Вы и так уже достаточно истощены.

– Ну, ну, Уотсон. Я так и полагал, что семейные дела Уилсонов не заинтересуют вас. И все же, – он откинулся назад, погруженный в собственные мысли, – и все же здесь что-то не в порядке, наверняка не в порядке!

Я услыхал его тихое бормотание.

– Я ничего зловещего не заметил.

– И я тоже, но любой, самый смутный сигнал об опасности является для меня предостережением. Для чего, например, в спальне камин, Уотсон, для чего камин? Я думаю, вы заметили, что труба из погреба связана с печками в других спальнях?

– В одной спальне!

– Нет. Такое же устройство было и в смежной комнате, где умерла мать.

– Я ничего не вижу странного в этой старомодной системе дымоходных труб.

– Ну а что вы скажете, Уотсон, насчет следов на потолке?

– Следов чего? Пыли?

– Нет, сажи!

– Сажи! Вы, наверное, ошибаетесь, Холмс?!

– Я прикасался, нюхал и осматривал их. И это, несомненно, были следы древесной сажи.

– Ну, здесь, вероятно, должно быть какое-то простое объяснение, – заметил я.

В течение некоторого времени мы ехали молча. Наш кэб уже достиг пределов Сити, я рассеянно смотрел в окно, а мои пальцы лениво барабанили по полуспущенному оконному стеклу, затуманенному сыростью. Вдруг мои мысли были прерваны резким восклицанием Холмса. Он пристально смотрел через мое плечо.

– Стекло, – пробормотал он.

На затуманенной поверхности стекла проступил запутанный узор завитков и линий там, где я прикасался пальцами. Холмс хлопнул себя по лбу и, внезапно открыв другое окно, громко отдал распоряжение кучеру. Экипаж резко повернул в обратную сторону, кучер стегнул плетью лошадь, и мы помчались в сгущающийся мрак.

– Ах, Уотсон, Уотсон, ведь это же правда, что никто так не слеп, как тот, кто не хочет видеть, – произнес с горечью Холмс, откидываясь назад в свой угол. – Все факты были налицо, они смотрели мне прямо в глаза, и все-таки логика подвела меня.

– Какие же факты?

– Их всего девять, но и четырех будет достаточно. Здесь человек с Кубы, который не только дрессирует канареек совершенно необычным образом, но и знаком с пением тропических ночных птиц. Кроме того, он имеет в своей спальне камин. Здесь что-то нечисто, Уотсон! Стоп, кучер, стоп!

В это время мы проезжали перекресток двух оживленных улиц, где над газовым фонарем мерцали золотистые шары ломбарда. Холмс выпрыгнул из кэба, спустя несколько минут возвратился назад, и мы продолжали наше путешествие.

– Какое счастье, что мы еще в Сити, – усмехнулся он, – ибо я думаю, что едва ли в ломбардах Ист-Энда можно найти клюшки для гольфа.

– О, небеса… – начал я и сразу замолк, взглянув на тяжелую клюшку, которую Холмс бросил мне в руки. Первые смутные тени чего-то неопределенного и зловещего возникли в моем сознании…

– У нас в запасе еще много времени! – воскликнул Холмс, глядя на часы. – Неплохо бы зайти в первый попавшийся трактор и закусить.

Часы на церкви святого Николаса пробили десять, когда мы снова очутились в саду Уилсонов, пропитанном затхлым запахом сырости. Сквозь туман еле пробивался слабый свет из верхних окон, который нарушал мрачную темноту дома.

– Это комната мисс Уилсон, – заметил Холмс. – Будем надеяться, что горсть гравия, брошенная в окно, разбудит ее, не потревожив остальных обитателей дома.

Мгновением позже до нас донесся скрип открывающегося окна.

– Кто там? – спросил дрожащий голос.

– Это Шерлок Холмс, – ответил тихо мой друг. – Я должен немедленно поговорить с вами, мисс Уилсон. Есть ли здесь боковая дверь?

– Вон там в стене, слева от вас. Но что случилось?

– Пожалуйста, спуститесь побыстрее вниз. Ни слова вашему дяде.

Мы пробирались вдоль стены и достигли двери в тот момент, когда она отворилась, чтобы выпустить молодую хозяйку. Она была в халате, а ее волосы в беспорядке падали на плечи. Мисс Уилсон испуганно глядела на нас при свете свечи, которую она держала в трясущейся руке, а тени плясали и дрожали на стене позади нее.

– Что это значит, мистер Холмс? – спросила она, задыхаясь от волнения.

– Все будет хорошо, если вы выполните мои указания, – спокойно ответил мой друг. – Где ваш дядя?

– Он у себя в комнате.

– Вот и хорошо. Мы с доктором Уотсоном займем вашу комнату, а вы тем временем перейдете в спальню покойного брата. Если вы дорожите своей жизнью, – добавил он торжественно, – ни в коем случае не покидайте комнату.

– Вы пугаете меня… – с дрожью в голосе прошептала она.

– Можете быть уверены, что мы позаботимся о вас. А теперь, прежде чем вы уйдете, мне хотелось бы кое о чем спросить вас. Заходил ли к вам дядя сегодня вечером?