Ужас. Вдова Далила

Вновь повернувшись к атлету вполоборота, Зиг продолжал говорить, но уже совсем другим тоном:

— У тебя свежо. Похоже, ты забыл затопить печь? Что ж, пойдем, нас ждут.

— Где?

— В полиции. Там тебе будет гораздо лучше, к тому же сегодня тебя оставят в покое, не волнуйся. Допросят завтра. Так как ты уже раз бежал из тюрьмы, тебя посадят в одиночную камеру, а там довольно удобно.

— Ты смеешься надо мной? — взревел вдруг в ярости гигант.

— Не кричи так, ты перебудишь всех соседей, сейчас только седьмой час.

— Выстрел из револьвера, которым я прикончу тебя, все равно всех разбудит.

— Брось, ты только угрожаешь мне, но ничего не делаешь, это становится скучным, — сказал сыщик и разлегся на постели атлета.

Тогда последний одним прыжком очутился рядом с ним и приставил к его груди оружие. Агент смотрел исполину в глаза и ждал. Минуту спустя Пауль, потупив взор, отступил на шаг назад.

— Не могу я убить этого человека!

— Я уже понял, — сказал Зиг, — мне больше нечего на это рассчитывать. Придется мне еще пожить.

— Разве ты так несчастен? — спросил атлет, опять подходя к полицейскому.

— Несчастен настолько, что если бы ты отправил меня на тот свет, то оказал бы большую услугу. Но я пришел не для того, чтобы рассказывать тебе о своих горестях. Теперь нам ничто не мешает, идем.

— Можешь идти, если хочешь, я не стану убивать тебя, но сам останусь здесь.

— Это невозможно, мой милый Пауль, — добродушно ответил Зиг. — Я дал клятву привести тебя с собой, так что не делай глупостей. Ты добрый малый, и я тоже. Давай не будем ссориться. Скажи-ка мне, кстати, ты женат? Не приходится ли одна славная особа по прозвищу Зоннен-Лина тебе женой?

— А тебе-то что до этого?

— Полиция должна все знать… Но, если тебе интересно, я расскажу, кто сообщил нам о твоем убежище. Не кто иной, как Зоннен-Лина.

— Это неправда! — прорычал великан.

— Если бы это была неправда, я не стал бы тебя огорчать напрасно. Я уважаю всякое сердечное чувство и считаю низостью плести кому-нибудь, что его жена или любовница способна на обман. Уж лучше сразу заколоть человека ножом. По крайней мере, это менее жестоко.

— Может, ты и не врешь, — сказал атлет, лицо которого приняло совсем другое выражение, — уж лучше действительно ножом…

— Тебе немного надо, — подавив вздох, произнес сыщик.

Вдруг Пауль подошел к Зигу и приставил револьвер к его груди.

— Поклянись, что Зоннен-Лина предала меня, — крикнул он.

— Клянусь, — сказал Зиг совершенно спокойно.

Атлет пристально посмотрел ему в глаза и проговорил:

— Ты не лжешь, ты слишком прост для этого.

Руки Пауля беспомощно повисли, и он тяжело опустился на деревянный стул, прошептав:

— Вот, значит, почему я не видел ее уже два дня. Вот женщина! А я так любил ее, ведь она была у меня только одна!

С увлажнившимися от слез глазами атлет повернулся к Зигу и сказал:

— Можешь забирать меня, надевай кандалы.

— За кого ты меня принимаешь? Я никогда не пользуюсь слабостью человека; когда ты успокоишься, тогда и поговорим.

Забившись в угол, великан разрыдался как ребенок. Полицейский тем временем мерил комнату шагами, думая: «Хорошо тебе, ты можешь поплакать, а я — нет, и слезы душат меня». Немного погодя сыщик подошел к атлету и, похлопав по плечу, произнес:

— Пойдем, я покажу тебе Зоннен-Лину.

Тот выпрямился и спросил:

— Ты знаешь, где ее можно найти?

— Да, конечно, она со вчерашнего дня под арестом. Зоннен-Лина боялась оказаться замешанной в темном деле. Она думала, что ей грозит пожизненное заключение, и поэтому сдала тебя, желая тем самым облегчить собственную участь.

Пауль, пробормотав какое-то проклятие сквозь зубы, спросил:

— Значит, ты обещаешь провести меня к ней?

— Сейчас же, если хочешь.

— Я убью эту бабу.

— Это твое дело. Я только взялся тебя арестовать. Хочешь, прикончи свою Лину, это меня не касается: одной женщиной больше, одной меньше — мне все равно.

— Я готов, — воскликнул Пауль, — пойдем!

— Пойдем, — повторил сыщик.

Атлет вместе с Зигом спускался по лестнице, кажется, не осознавая, что с ним происходит. Опустив голову, погрузившись в тяжелое раздумье, он покорно шел за полицейским, как собака за хозяином. Зоннен-Лина, его жена, предала его, что ему теперь было за дело до всего остального! Когда они вышли на улицу и в лицо Паулю пахнул свежий воздух, он снова пришел в себя. Подняв голову и посмотрев по сторонам, атлет спросил:

— Где же экипаж?

— Какой экипаж?

— Ну, стражники…

— Нет никаких стражников.

— Значит, ты пришел арестовать меня один?

— Да, ведь я уже говорил тебе это. Не звать же мне эскадрон гусар ради нас двоих. К тому же, я привык действовать в одиночку.

Зиг остановил проезжавшую мимо пролетку и сказал атлету:

— Полезай, и без фокусов, пожалуйста.

Сыщик приказал кучеру ехать на Александерплац и сел на заднее сиденье, так что его колени соприкасались с коленями арестанта. Долгое время они оба молчали, погрузившись в свои мысли. Наконец, Пауль не выдержал и простонал:

— Предать меня! Меня, который столько для нее сделал!

Это риторическое восклицание, конечно, не требовало ответа, но воспитанный Зиг вежливо кивнул в знак сочувствия. Пауль продолжал изливать свое горе:

— Разве я в чем-нибудь отказывал ей? Нет, никогда! Она получала от меня все, что хотела. Если бы она мне сказала: «Я хочу весь этот ювелирный магазин», следующей же ночью я бы опустошил его. Как-то раз мы с ней шли по улице, и она увидела красивое платье в витрине. Лина сказала тогда, что это платье очень бы ей пошло, и в тот же вечер оно было у нее.

— Ты, конечно, купил его? — с иронией спросил сыщик.

— Нет, — ответил Пауль, — я украл его.

— Прекрасное средство, позволяющее мужьям не разоряться на жен, — с юмором заметил Зиг.

Атлет продолжал размышлять вслух:

— Много ли мне надо денег? Пустяки! Стакан пива, кусок хлеба и ночлег — вот и все, что мне требовалось. Я вырос в деревне и получил простое воспитание.

— Это видно, — сказал полицейский.

— Только для нее мне нужны были деньги, только ради нее я стал вором, а потом и убийцей.