Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Корпоративный дневник лузеров, ненормативная лексика поощряется, альтернативный секс поощряется, фистинг и армрестлинг с инвалидами детства поощряется, члены на ремнях – в мемориез, целую вас всех в глазки, аллилуйя, сестры!..

– Она забавная. – Тинатин слегка поднимает бровь, о, что это за бровь!., сияющая, восхитительная, на ней может уместиться одна белка, или две райских птицы, или три паука-сенокосца, дождевые капли учету не поддаются.

– Забавная?

– Забавная. Она.

– Лора?

– Лора. Да.

Я ненавижу Лору еще сильнее, чем «ЖЖ» 12 – феминистки глагол «лизать»; прилагательное «забавная» – вот откуда

исходит опасность, Тинатин могла выбрать любое другое, но выбрала именно это:

забавная.

Это означает, что Лора способна удивить Тинатин, заставить ее приподнять бровь – и тогда две райских птицы сорвутся в небо; это означает динамичное развитие сюжета, я стал свидетелем завязки, остается лишь гадать, какой будет кульминация. Две девушки в одной постели не менее занимательны, чем девушка и японец, обжигающие ласки под балканское этно в переложении Бреговича – «Мандолины, грайте!» или все-таки Джейн Б.?

12

«Live Journal» – в русской версии «Живой журнал» (ЖЖ).

Лора всегда добивается своего.

Сука.

Сука, но забавная. Проклятье!.. Разноцветные гирлянды лампочек по неутомимым, движущимся вечно бортам карусели… Карусель – тоже забавно, если уж ты взгромоздился на нее, никто тебя не догонит, внешний мир сливается в одну сплошную линию, и ты – совершенно безнаказанно – можешь показать ему язык. Лора на облупленном верблюде, Тинатин – на олене со спиленными рогами, они проплывают мимо меня, проплывают и смеются, взявшись за руки, недостижимые, прекрасные, прекраснее всех – Ти-на-тин.

Забавно,забавно,забавно.

Целую вас всех в глазки, аллилуйя, сестры!..

– …Что-то не так, Макс?

– Все так. Лора забавная. Вы любите кататься на карусели?

– А должна? – Губы Тинатин растягиваются в иронической улыбке. Быстрой, очень быстрой, почти неуловимой – пора бы мне к этому привыкнуть.

Никогда я к этому не привыкну. Никогда.

– Нет, но мне показалось…

– Карусель – это и есть «место повеселее»?

Идиотизм какой-то. И правда, причем здесь карусель, она срабатывает лишь в фильмах ужасов, я видел их не меньше десятка – на карусельную тематику, второстепенные герои не выживают вовсе, главные – выживают, но не факт: множественные гематомы, галлюцинации с уклоном в ассортимент мясницкой лавки, изменения в психике необратимы, вот кому легко могут померещится пятна крови на клубном галстуке.

– Я не думаю, что карусель – место повеселее. – Близость Тинатин парализует мою волю, а заодно и чувство юмора, от нескромного обаяния порока и следа не осталось. Крючки и блесны – те самые, с помощью которых я обычно подсекал цыпочек, оказываются сорванными.

Я гораздо менее забавен, чем Лора, есть отчего прийти в отчаяние.

– Вас-то каким ветром сюда занесло, Макс?

Увольнительная на берег, в порядке поощрения от трижды краснознаменного журнала «Полный дзэн», сказать об этом Тинатин не представляется возможным.

Это – не забавно.

– Пришел посмотреть, что делают конкуренты.

– Бенсимон – ваш конкурент?

– Ну не совсем. Я не снимаю девушек из мира fashion. : Следующий вопрос должен исходить от Тинатин – что-то типа «У вас нет на это денег?» или «Тогда что же вы снимаете, Макс? Юношей из мира BDSM?».

Но Тинатин молчит. Выкручивайся сам, бэбик.

– Я не снимаю девушек из мира fashion. Мне это неинтересно.

Тинатин молчит.

– Моя специализация – мелкие животные, погибшие насильственной смертью.

– Мелкие животные?..

Приподними же бровь, Тинатин!

– Суслики, сурки, крысы, которые попали под разделочный нож, кошки, которые попали под асфальтоукладчик… – меня несет. – Кончина птиц в линиях высоковольтных

передач – вообще отдельный повод для фотосессии…

– И что потом?

– А что – потом?

– Что потом вы делаете со снимками?

– Дарю хорошеньким девушкам на День святого Валентина.

Я жду реакции Тинатин – хоть какой-нибудь: удивление, растерянность, гримаса легкой брезгливости тоже бы подошла. Но Тинатин безмятежна.

– Вас интересуют только животные? – Голос Тинатин безмятежен так же, как и она сама. – А люди, погибшие насильственной смертью, не интересуют вас совсем?

То, что происходит в следующую секунду, не поддается никакому объяснению: Тинатин целует меня в губы. Нет, не так: Тинатин целует меня.

В губы.

Еще мгновение назад нас разделяло добрых полтора метра, никак не меньше, когда же она успела приблизиться?.. Впрочем, совсем не это волнует меня, совсем не это, – в конце концов, об этом можно подумать позже, оставшись в гибельном одиночестве. А заодно и о том, как она разглядела, что глаза у меня разные, – не снимая своих проклятых очков; и пятно крови (если оно и было) на галстуке – как ей удалось определить его цвет?

Ее губы.

Они лениво скользят по поверхности моих собственных губ, и не помышляя нырнуть поглубже, никаким сертификатом по дайвингу здесь и не пахнет, о запахах вообще речи не ведется. Ее губы – не соленые и не сладкие, в них нет ни остроты, ни горечи, с тем же успехом можно было бы целоваться с пластиковым стаканчиком. Определенно, это самый странный поцелуй в моей жизни, сам факт его существования бессмысленней, в нем нет и намека на светлое будущее, на прогулки поддождем, на смятые простыни и кофе по утрам, на покупку горного байка, диггерство и посещение религиозных святынь Ближнего и Среднего Востока. В нем нет и намека на откровения о бывших любовниках, детских болезнях и юношеских фобиях, «я так хочу тебя, лифт – самое подходящее место, только не забудь о резинках» – совсем не тот случай. Совсем не тот поцелуй.

Совсем не тот. И все же, все же…

Мне страшно подумать о том, что он когда-нибудь кончится.

Но пока он и не думает кончаться, в пластиковом стаканчике неожиданно появляются дыры, их края оплавлены, что-то не так.

Тинатин не целует, хотя видимость поцелуя все еще сохраняется, она водит жалом (скорпионьего хвоста?); она снимает, считывает информацию – но ей приходится жертвовать и частью своей. Не думаю, что ей так уж нравится жертвовать, это побочный эффект любой тактильной близости, с которым необходимо мириться, как с неизбежным злом.

Оба моих века склеены – верхнее-нижнее, верхнее-нижнее, лишь в картинках, проносящихся в темноте перед ними, ни единой монтажной склейки, что это? прошлая жизнь Тинатин, ее фантазии, ее ночные кошмары – точно определить жанр невозможно, вот если бы на моем месте оказался Жан-Луи… Черт, если бы на моем месте сейчас оказался Жан-Луи – я бы просто-напросто убил бы его… «А люди, погибшие насильственной смертью, не интересуют вас совсем?»

Интересуют ли они саму Тинатин?

В картинках, проносящихся в темноте, перед моими сомкнутыми веками, – не ответ, лишь часть ответа. Все ответы скрывает волшебный фонарь, тот самый, трансформировавшийся впоследствии в «кино – это и правда 24 кадра в секунду», именно так я привык думать. И нет никаких причин, чтобы я стал думать иначе, даже теперь, когда вместо волшебного фонаря передо мной болтается пластиковый стаканчик с дырками. Сквозь них и просматривается часть ответа: залитая кровью ушная раковина (кому она принадлежала?), мертвый зрачок (как давно он мертв?), скорчившаяся фигура – ноги подтянуты к животу, как у эмбриона, лужа под ней – кровь, формалин?.. У меня кружится голова, а губы девушки, еще секунду назад такие плотные, такие осязаемые, вдруг перестают существовать.

Поделиться с друзьями: