Уже или ещё (сборник)
Шрифт:
Засыпаю с надеждой, ты придешь во сне и скажешь:
– Ничего не бойся, дорогой, потому что я с тобой. Все будет хорошо, пока я с тобой.
Я ведь ангел, – скажешь ты мне. – Разве ты этого не знаешь?
«День отошел, постепенно стемнев».
Ты и я. Больше никого.
Целую твою спину, и ты засыпаешь.
Во сне тебе предстоит чудесный полет.
Держу твою руку.
Шепчу заворожённо:
«Царица чудная, голубушка ненаглядная, утренней зари принцесса несравненная.
Спокойной ночи, прекрасных снов и утренних надежд пробуждения».
Ты
Как хрустальный плеск.
Как радуга прозрачного кристалла.
Спокойной ночи, девушка моей мечты.
Приходи во сне, мне есть, о чем тебе рассказать.
Сердце полно тобой, моя царица.
Чувство полноты жизни с примесью сладкой горечи.
Люблю – какое емкое слово.
Ничего не надо добавлять.
Жар-птица
Гуляя по парку жизни, встретил незнакомую птицу.
Какая красивая птица, подумал я.
Подошел ближе – Жар-птица.
Если бы схватил за хвост, она улетела бы, оставив только перо.
Буду гулять с ней, любоваться ее красотой, говорить с ней,
Пусть подольше не улетает.
Ты летишь над океаном или над новым континентом,
Из Старого Света в Новый, из прошлого в будущее, из известного в неизвестное.
Когда ступишь в новый мир, прочтешь это письмо
И вспомнишь, что в прошлом остался человек, который думает о тебе,
Поймешь, что ты все время была не одна, я летел рядом, согревал дыханием твои прекрасные руки, наполнял теплым воздухом крылья.
Ты спишь, Жар-птица.
Когда проснешься и полетишь, опять будешь обжигать меня пламенем огненных крыльев.
Теперь я знаю, почему так мало сказал тебе нежных слов.
Потому что ты улетаешь быстрее, чем я их произношу.
Когда-нибудь ты прервешь ненадолго свой полет,
И мои слова, все до единого, догонят тебя.
Вопрос только, дождусь ли я этого времени.
Всех женщин мира собрали вместе, взяли у них лучшее,
Получили экстракт, из него сделали тебя.
Вот отчего ты такая. Квинтэссенция женщины.
Я без тебя – река без воды,
Лист без солнца,
Ночное небо без луны,
Птица без крыльев,
Дом без крыши,
Окна с выбитыми стеклами,
Очаг без огня,
Соловей без песни,
Море без идущих кораблей.
Жизнь покидает меня, когда ты вдали.
Юность
«Какие все-таки гладкие улицы в этом городе!
По ним можно ехать на собственных колесах, даже не отрываясь от земли.
А дома, какие высокие!
И эта река с каменными берегами!
Нет, этот город мне положительно нравится. Как я сюда попал, интересно?
И откуда?
А где я был раньше? Не помню.
На мне белая футболка с голубыми рукавами – видимо, я спортсмен.
А куда же я еду?
Э-э, брат! Хе-хе, сейчас ты едешь наверняка не туда, куда нужно. Так и есть – первая встреча с милицией!
Посмотри-ка, дружок, какая женщина живет в этом городе.
И ноги, и спина, и бедра! Какие волосы, их много, и они кажутся такими тяжелыми.
Походка мне ее нравится. Это походка королевы.
Наверное, она здорово смеется. Наверное, когда она хохочет, всем
становится хорошо, и земля разверзается в гомерическом смехе. Ха-ха-ха-ха!Человек обычно беззащитен, когда ему смотрят в спину, – а эта спина не чувствует себя беззащитной. Я сам беззащитен перед лицом этой спины.
Спина, а спина! Ты просто очаровательная спина! Почему я должен от тебя уезжать? Мне этого совсем не хочется, дорогая моя спина, которая, как мне кажется, смеется лучше всех на свете.
Все-таки у тебя удивительная походка, даже с твоей спины, спина!
Но спина! Я же должен посмотреть на тебя с другой стороны. Так, так, вот я тебя объезжаю. Не волнуйся, я не оглянусь сразу, я отъеду на почтительное, на уважительное расстояние и только тогда посмотрю через плечо.
Я, пожалуй, перестарался и здорово тебя обогнал. Вот так, сейчас посмотрю.
Пардон, да ты вовсе и не идешь.
Черт, черт! Это же манекен! Ну и сюрприз: думал, изумительная женщина… Выясняется – манекен!
А это что за футболист?
Мяч словно прилип к его ноге, они оба, мяч и нога, движутся слитно – то сходясь, то расходясь в виртуозном движении.
Тоже манекен. Вон у него из плеч торчит гладкий штырь, на который забыли надеть бутафорскую голову с сиреневыми щеками (откуда я знаю, что щеки непременно должны быть сиреневыми?). Наверное, чтобы не перегревалась на солнце или чтобы не мешала при быстром движении».
Так на улицах моего города появился маленький велосипедист на изящной рогатой машине.
Вначале он был веселым, он радовался тому, что оказался в нашем городе. Ему нравились люди.
Но город был таким, как все другие города, и люди в нем жили самые что ни на есть обычные. «Самые, самые обычные», – подумал он. И когда спустился вечер, глупому маленькому велосипедисту стало одиноко и грустно.
Он ехал медленно, медленно. Словно во сне. А люди проплывали мимо него со своими горестями и радостями. Они проходили вопросами, как бы ожидая его ответов, но ответов не было, – а, может быть, ответами на его вопросы – и больше никогда не встречались. Их внешность соответствовала их характерам. Внешность, которая всегда может быть подогнана под определенный стандарт. Но нестандартный характер прорывался через внешность и оставлял следы. Люди несли на лице следы своего характера, свои следы. Казалось, с любым заговори, и возникнет взаимопонимание, а после – благодарность за эту мимолетную общность. Но люди проходили вопросами, так и не дождавшись ответов, и больше никогда не встречались. И оставалось только чувство, вначале теплое и немного тоскливое, которое сменялось отчуждением и холодом. Теплота с привкусом тоски не находила опоры и быстро исчезала, а на ее место приходили недоумение и стыд. И странная пустота после наивного порыва. Что такое? К чему все это? – и больно от своего теперешнего безразличия.
Велосипедист задумчиво объезжал крышки люков, вырисовывая на сыром асфальте замысловатый узор. Вот он круто свернул и, подкидывая задком, спустился по ступеням на водную гладь. Туман принял его, и велосипедист заскользил по блестящей печальной поверхности. Туман галактиками накручивался на колеса его машины, и быки мостов толпились вокруг него и молчали, как сказочные кристаллические великаны.
Маленький печальный велосипедист. Современный велосипедист с острыми сухими коленками. На плечи его садился седой иней. Кожа замерзала и леденела. Плечи, спина, ноги чувствовали чужое холодное движение своей кожи. Смеженные веки, качаясь, холодили теплые глаза.