Ужин для огня. Путешествие с переводом

ЛЕВ ИЗ КОЛЕНА ИУДЫ

У входа в гараж их встречал старик, откликавшийся только на стук – казалось, никаких других звуков для него не существовало. Это был дворецкий. Впустив посетителей, он указывал на драндулет, служивший скорее мебелью, чем средством передвижения. «Вон там… да, да… вот туда, пожалуйста…» С трудом протиснувшись между драндулетом и стеной, они нащупывали потайную дверцу.

Никто из прислуги не знал ничего определенного о посетителях; не знали даже, что речь шла именно о посетителях – во множественном числе. Ходили слухи, что у хозяина есть любовница, которая навещает его втихую, пользуясь какой-то потайной дверью в гараже. В том, что финансовое положение хозяина позволяет ему содержать не одну, а целый штат любовниц, никто не сомневался. Если бы он захотел, наверняка мог бы выбрать себе любую, даже девственницу. Но почему все это держится в секрете? Вот вопрос, который не давал им покоя. Одно время они пытались выведать подробности у дворецкого, да только старик раз за разом включал одну и ту же пластинку – какие-то скучные байки о своих былых похождениях; в конце концов на него махнули рукой. Но это было давно, а теперь, когда старого слугу разбил паралич (следствие болезни, которую он подцепил еще в годы военной службы), с ним и вовсе никто не хотел разговаривать. Да и сам он потерял интерес ко всему вокруг; лишь изредка, как бы по инерции, ворчал, что его напрасно списывают со счетов, ведь он еще жив и, между прочим, моложе хозяина на целых пять лет. Но этим жалобам никто не придавал значения, включая его самого. Единственным, что все еще могло вывести его из оцепенения, был стук в дверь. Тайные посетители всегда стучали по четыре раза, и прислуга повадилась подшучивать над прикованным к постели стариком, четырежды стучась в дверь его комнаты.

Что же касается хозяина, то он, как известно, терпеть не мог стукачей и охотно наказывал тех, кто совал нос не в свое дело. «Двадцать ударов плетью!» – произносил он с торжественностью верховного судьи. И тот, кому было поручено привести приговор в исполнение, начинал отсчитывать вслух: «Раз… два… три…» «Четыре… Пять… шесть…» – тихо вторил ему парализованный старик за стеной, жадно вслушиваясь в свист хлыста из бычьей кожи. В эти минуты ком подступал к горлу дворецкого: ему было нестерпимо жаль своей ушедшей молодости. Он отдал бы все, чтобы только снова очутиться в соседней комнате, где один слуга, потея, лупит другого, пока хозяин наблюдает, откинувшись в кресле со стаканом виски, и задумчиво кивает в такт ударам. Чтобы только снова оказаться в роли… нет, не истязающего, а именно истязаемого. Ведь он помнил, как эти побои сближали провинившегося слугу с хозяином, ибо они служили своего рода катарсисом для обоих. Бывало даже так, что он нарочно совершал какой-нибудь проступок и принимал наказание ради этого сближения, ради катарсиса. Ради тех щедрых подарков, которые он получал от хозяина после каждого избиения: новый костюм, монета с изображением Марии Терезы, даже небольшой участок земли. Но чаще всего хозяин угощал его лакомым куском сырого мяса. Из всех подарков мясо было самым желанным.

«Девять… десять… одиннадцать…» – старик закрыл слезящиеся глаза, погружаясь в блаженный сон. Парное мясо разрубалось одним ударом острого ножа, лакомый кусок быстро отправлялся в рот и разом проглатывался. Тридцать два белоснежных стражника уступали дорогу, никогда не вмешиваясь. В этом и был весь смысл, весь шик: глотать, не разжевывая… И хозяин, отправлявший кусок за куском в рот слуге, смотрел на глотающего так, как смотрит родитель, впервые кормящий инджерой свое дитя. Из хозяйского рта пахло дорогим виски, и каждый кусок проглатывался вместе с этим приятным запахом.

«Двенадцать… тринадцать… четырнадцать…» Однажды хозяин настолько расщедрился, что подарил своему верному слуге серебряный нож, которым только что разрубал мясо. Несколько окровавленных волокон пристали к лезвию, и дворецкий тотчас бросился облизывать пахнущий кровью металл. Глаза хозяина наполнились слезами счастья.

«Пятнадцать… шестнадцать…» В этот момент раздался знакомый стук в дверь. Тук-тук-тук-тук. Старик нехотя встал и поплелся открывать. На пороге он увидел пожилую женщину с девочкой. Машинально поклонившись, указал на полусгнивший драндулет со спущенными шинами и разбитыми стеклами. Те уставились в недоумении. Тогда старик, ворча, протиснулся между ржавым бампером и стеной гаража, толкнул потайную дверь и указал на черную дыру: «Вам туда». Новички, не иначе.

Нырнув в темноту, они оказались в узком тоннеле, где им пришлось встать на четвереньки. Должно быть, они здорово испугались, но отступать было некуда. Они ползли минут пять, потом наощупь поднялись по вырытым из земли ступенькам и оказались перед дверью на противоположном конце прохода. Эта дверь вела в кабинет хозяина. Пожилая женщина достала из сумочки ключ, с некоторым трудом вставила его в скважину. Отворив дверь, они бесшумно зашли в комнату. Женщина помогла дочке раздеться и оглядев ее с ног до головы, протянув указательный палец к ее подбородку и, медленно поднимая к себе ее худое лицо, дала волю чувствам: «Вот ты и выросла, моя хорошая, вот и все. Невозможно поверить…» Затем деловитым тоном спросила девочку, не надо ли ей в туалет. Но это был бессмысленный вопрос: ведь она сама накануне поила дочь слабительным отваром «коссо», чтобы прочистить кишечник, а сегодня с утра дала ей только чашку крепкого кофе, то есть сделала все, как было велено. Тщательные приготовления к важному событию. Следуя затверженным инструкциям, она отвела девочку в ванную комнату, вымыла ее тело водой из серебряного кувшина, надушила цветочными эссенциями, расчесала густые волосы, повторяя при этом, как заклинание, неутешительные слова о присутствии духа и необходимости довести дело до конца – иначе они потеряют все, что им было обещано: и землю, и дом, и дочкино приданое… Говоря о приданом, она почувствовала, что вот-вот разрыдается, и выбежала из будуара, оставив девочку среди разноцветных пузырьков и склянок. Четырнадцать лет, подумать только, четырнадцать лет.

Одевшись, девочка вернулась в кабинет хозяина, уселась на выстланный шкурами пол и стала вслушиваться в звуки за дверью. Точнее сказать, за дверьми. Дверей было несколько; за одной из них слышались быстрые удаляющиеся шаги матери, за другой – шаги приближающиеся, чья-то тяжелая и неотвратимая поступь. Девочка впилась взглядом в страшную дверь. «Поступь рока», – повторила она вычитанную где-то фразу. Но в этот момент за ее спиной отворилась еще одна, третья дверь, и вошел хозяин. Он был при полном параде. В левой руке он держал бутылку, а в правой – хрустальный бокал с непрерывно взбалтываемой темной жидкостью.

– И это все? – спросил он, ставя бутылку на столик в углу, – И это все? Все почести? Разве твоя мама не объяснила тебе, как меня нужно встречать?

Девочка испуганно бросилась хозяину в ноги.

– Да нет же! – взвизгнул он. – Не то, совсем не то! А ну-ка… Резвись!

– Что?

– Резвись! Бегай, прыгай, веди себя как подобает девочке твоего возраста! Представь себе, что меня здесь нет.

– Но вы же есть…

– А я говорю, что меня нет!

Девочка несколько раз пробежала вприпрыжку по комнате. Хозяин удовлетворенно кивал. Его лицо блестело, как масленка.

– Теперь потанцуй… Перед зеркалом, перед зеркалом. Вон, видишь, зеркало? Поверти хвостом, потанцуй, как это делает нынешняя молодежь!

Привстав из кресла, он продемонстрировал, как должна вертеть хвостом молодежь. Девочка повторила его движения.

– Молодец! – похвалил хозяин. – То, что надо! Теперь… покатай меня на спине. Взвали меня на спину и донеси до дивана.

– Но я не могу носить вас на спине, – возразила девочка, продолжая плясать перед зеркалом. – Вы… слишком тяжелый.

– Я – тяжелый?

– Сами знаете.

– И ты не можешь меня носить?

– Не могу.

– Ах вот как… А знаешь ли ты, что я могу тебя убить?

– Знаю, господин.

– Что я могу разорвать тебя на части?

– Да, господин.

– Разорвать, раздавить, уничтожить?

– Да, господин.

– Тогда так и скажи.

– Да, господин.

– Что «да, господин»? Разве ты не знаешь, как меня следует называть?

– Нет, господин.

– Подумай.

– Господин.

– И все?

– Да, господин.

– Подумай еще.

– Повелитель.

– Повелитель?

– Да, господин.

– Да не называй ты меня «господин»!

– Мой король.

– Твой король?

– Да, господин.

– Как ты сказала?!

– Мой король.

– Это уже лучше. Но все равно не то.

– Император.

– Император?

– Да, господ… атор.

– Охотник! Охотник на львов, вкушающий сырое… мясо. – При упоминании сырого мяса дворецкий слегка приоткрыл глаза. В комнате было темно.

– Император-охотник.

– Да, это уже лучше.

– Царь царей…

Лоб старика покрылся бисером пота.

– Царь царей. Лев…

– Да! – закричал он, срываясь с места. – Лев из колена Иуды!

Кажется, он и вправду возомнил себя львом. Истекая слюной, он бросился на девочку. «В конце концов, я имею право», – пробормотал он и с хищным рыком вцепился зубами в ее платье. Однако платье оказалось ему не по зубам. Тогда он бросил свою жертву на пол и принялся описывать вокруг нее круги, входя в образ царя зверей. Девочка прижалась к полу, изображая ужас, но, как ни старалась, не могла заставить себя сосредоточиться на происходящем. Ее мысли уплывали куда-то в пустоту. Между тем обезумевший от пантомимы старик перешел к следующей части программы: начал раздеваться. Это был длительный процесс. Шелковые и парчовые одежды – халаты, рубахи и пояса – слой за слоем ложились на диван к изумлению девочки. Когда же он наконец остался в нижнем белье, она увидела дряблый живот, впалую грудь с редкой старческой порослью, сморщенное лицо с обвисшими щеками, клочковатую седую бороду… «Безотцовщина», – повторила она слово, которое часто слышала в свой адрес. И, закрыв лицо руками, заплакала.