Узнай врага

Вождь побагровел, задрал густую сивую бороду, выкатил глаза. Хотел ответить что-то, но сын, Сполох, опередил его.

– Вы, Павлуцкие, вечно ноете. Хочется вам – идите в общину. А мы, Артамоновы, пойдём за Большим-И-Старым, земля мне в зубы.

Светозар грозно заворочался, засопел, раздумывал, оскорбляться ему или нет. Вождь, опережая его, повернулся к Пламяславу, спросил недобрым голосом:

– Помнишь, ты рассказывал нам о загонщике, который ослушался вождя?

Тот закивал важно, опустил веки и заговорил, поглаживая бороду:

– Помню времена, когда пищей нам служили тюлени, а вождём был Суровый Тепляк. Славное то было время. Великое время! Всяк знал своё место, и все были как пальцы на одной руке. Потом озеро оскудело, превратилось в ледяную пустошь, и мы ушли к Большим Камням. Нас вёл Пар – сын однорукого Искромёта. А Отцом тогда был Сиян. Мы прошли через Гиблую лощину, обогнули Медвежьи поля, а потом миновали обширное мёртвое место. Ах, натерпелись мы страху! И голод, голод!.. Ни в жизнь вам не испытать такого голода. Когда выходили, было нас пять раз по пять пятков, а к Тёмному ущелью дошла едва половина. А потом, в великую тишь, когда вождём был ещё один Пар, отец Пепла – лучшего из всех загонщиков – а зрящим был всё тот же Сиян, и мы кочевали до самой безбрежной воды на западе, и жилось нам тогда привольно и сыто… что за времена! Многих, многих я помню, многие общины повидал, пока был следопытом. Но куда бы ни пришёл, кого бы ни встретил, везде и всюду загонщики ходили под вождями, и не было такого, чтоб общинник ставил себя над вождём. Так-то.

Он умолк, сложил узловатые ладони на животе и, выпятив челюсть, важно обозрел сидящих. А потом вдруг брякнул ни с того, ни с сего:

– Вас, сопляков, учить и учить. Чтоб роздыху не знали. Возить мордами по дерьму. Намаетесь – будете впредь умнее. Меня-то, думаете, меньше гоняли? Суровый Тепляк спуску не давал…

Все молчали, озадаченные его словами, а вождь подытожил:

– Община ждёт, что мы вернёмся с добычей. Придём без Большого-И-Старого – проклянут. И если Огонь послал нам зверя, мы должны принять Его дар, хотя бы даже и в мёртвом месте. Я сказал.

Огонь белесыми нитями просочился сквозь пелену дымных демонов, молочно растёкся над тундрой. Серое покрывало снега пучилось холмами, морщилось, шло комками. Казалось, будто огромная рука плеснула масла на горячий металл: вместо ровного пространства – сплошные складки и бугры. Таково оно было, мёртвое место.

Вспомнилось, как Пламяслав наставлял когда-то молодых загонщиков: «Дайте волкам растерзать вас, дайте холоду сковать ваше тело, дайте демонам отравить вас, но никогда не подходите к мёртвому месту. Тот, кто попадёт туда, не выйдет обратно. А если выйдет – недолго протянет».

Вот оно, мёртвое место. Средоточие Ледовой скверны. Одно из многих. А сколько их разбросано по земле? Бог весть…

Но старик отчего-то был спокоен. Будто и не в мёртвое место они притопали, а вернулись в родное стойбище.

– Видение было мне во сне, – объяснил дед, когда Головня спросил его об этом. – Явился мой отец и сказал заветное слово. Не страшно нам больше это место.

– Что ж за слово-то?

– А этого тебе знать не положено.

И сразу отлегло от сердца. Уж если Пламяслав говорит – значит, так и есть. Ему-то мудрости не занимать. Самый старший в общине. Даже Отец Огневик – и тот младше.

С утра помолились за удачу дела и за оборону от злых сил. Головня тайком извлёк шейный оберег, дотронулся до него губами, сжал крепко в ладони, проговорил заклятье от духов тьмы.

Светозар повёл родичей по вчерашнему следу. Ехал чуть поодаль, словно нарочно сторонился их. За ним, поотстав, двигался вождь, потом – Головня и Сполох, затем – Пламяслав, ну а последним – Огонёк на собачьей упряжке.

Они держали путь к холмам. Казалось бы, холмы и холмы – эка невидаль! Но под этими холмами, скрытые землёй и снегом, прятались разрушенные жилища древних. В этих жилищах обитали предки перед тем, как Лёд, рассорившись с Огнём, обрушил на людей всю силу своего гнева. Где-то там, в недрах, лежали неописуемые сокровища, каких не видел свет. Великий Ледовый соблазн, которым господин холода искушал нестойких.

Неугомонный Сполох, кичась своей смелостью, спросил Пламяслава:

– Дед, а ты встречал кого-нибудь, бывавшего в мёртвом месте? Неужто будем первыми, земля мне в уши?

Старик ответил ему, нахохлившись:

– Я был за Великой рекой, где земля превратилась в лёд, а люди пребывают в спячке, подобно гнусу в лютый холод. Я доходил до Небесных гор, на вершине которых, вечно затянутых чёрными тучами, обитал злобный бог, прежде чем сойти на землю. Я своими глазами видел мёртвое место – столь огромное, что собачья упряжка не могла обогнуть его за целый день. А ещё я встречал чёрных пришельцев, странствующих по большой воде в громадных лодках, и ужасных чудовищ величиной с холм, от которых тряслась земля. Я исходил эту землю вдоль и поперёк: от Медвежьих полей до Ветвистых урочищ. Но лишь единожды, в детстве, когда чрева породивших вас ещё не познали Подателя жизни, я встречал человека, бывавшего в мёртвом месте. То был белогривый чужак с глазами широкими и круглыми, как галька. Он принёс нам цветную «льдинку», искрившуюся на огне, словно прозрачные камни из пещер. Он просил за неё половину табуна. Прежний вождь, который был дедом Жара, – он был согласен на обмен, но Отец, старый Отец, не нынешний, запретил ему делать это. Вождь уступил, хотя и ворчал, а потом у него почернели ноги, и он ушёл к Огню…

– Божье возмездие! – выпалил сзади Огонёк.

Старик промолвил, обернувшись к нему:

– Я был тогда младше всех вас, но уже умел вязать петли и ездить в седле. Люди в то время быстро взрослели, не то что сейчас. А теперь никого не осталось из сверстников, все ушли по морошковому следу. Я – последний! – Он задрал бороду и оглядел каждого. – Последний! Уйду, и никто уж не поведает вам, каков был Отец Сиян. Так-то!

Все смолчали, благоговея перед ним.

Головне вспомнилось, как Пламяслав наставлял ребятню в общине:

– Знайте, сорванцы – Большой-И-Старый послан нам в пропитание. Дряхлый зверь – от Огня, а молодой – ото Льда. У дряхлого душа рвётся наружу, у мелкого держится за плоть – злая, упрямая. Мы берём старых зверей, ибо они пожили своё и готовы сами поделиться своей плотью. Но если демоны по грехам уведут от нас старого зверя, придётся брать молодого. Слаб человек, жрать хочет! Да и то, если подумать: помрём все – кто за Огонь вступится? Вот и знай: ежели ловишь юного да прыткого, твори заклинание – авось Огонь-то не прогневается.

И странно, и жутко было вспоминать всё это. Будто услышал сказ о древних загонщиках, а эти загонщики раз – и явились во плоти, живёхонькие. Вчера ещё и представить было страшно, что они, чада Огня, потащутся в мёртвое место. А ныне – шли! Боялись, но шли. Надеялись на старика. Раз старик сказал, что спасёт, значит, спасёт.

Путь пролегал по лощинам и распадкам, среди выветренных скал и заснеженных груд валунов. Холмы волдырями громоздились на окоёме. След был хорошо заметен: широкая полоса вытоптанного снега среди нескончаемых сугробов, будто стремнина среди спокойной воды. Во многих местах снег был изрыт, чернела земля, валялись ошмётки ягеля.

– Теперь-то уж не уйдут, – плотоядно предрёк Сполох. – Даже если пурга налетит, отыщем.

Собаки то и дело порывались вперёд, но Огонёк тормозил их остолом, покрикивал на вожака:

– Куда погнал, Крестоватик? Охолони.

Крестоватиком называли вожака за серый крест-накрест пояс бурого меха вдоль хребта и по лопаткам – точь-в-точь как у молодого песца. Пёс был рьяный, быстро шалел в упряжи, в запале напрыгивал на лошадей, по-волчьи рвал их зубами.

Собак лесовики не шибко привечали. Если хотели кого оскорбить, говорили: «Чтоб тебе сдохнуть как шелудивому псу». В хозяйстве собаки были бесполезны, только мясо жрали. Ездить на них желающих не находилось: смрад источали такой, что хоть из нарт выскакивай. Годились только для загона, но зато там проявляли себя во всей красе. Поймаешь Большого-И-Старого, погрузишь на кладовые нарты: собаки везут, красота! В некоторых общинах ещё оленей впрягали, но для Артамоновых олень – зверь священный, кроваворогий. Ему по воле Огня только Большим-И-Старым быть.