Узник опала

– И хорошо сделаете,- сказал Рикардо.- Продолжайте, Джойс.

– Мне было не по себе. Дайана нервничала, то и дело погружаясь в свои мысли. Я стала для нее посторонней. Эвелин и мосье де Мирандоль сразу почувствовали ко мне неприязнь. С другой стороны, Робин Уэбстер оказывал мне все большее внимание. К несчастью, он сразу положил на меня глаз.- Ано с трудом сдержался под ледяным взглядом мистера Рикардо.- Вечером два молодых человека, живущие по соседству, обедали в шато, а потом мы танцевали на террасе под граммофон до одиннадцати. Робин Уэбстер все время приглашал меня, хотя мне этого не хотелось. Танцевал он превосходно, но я видела, с какой злобой смотрит на меня Эвелин Девениш. Однажды, стоя близко к Робину Уэбстеру, она резко отказалась от приглашения на танец и сказала, повысив голос, чтобы Робин ее слышал: "Жарко.

Я прогуляюсь к реке". Она спустилась по ступенькам, немного подождала внизу, не оборачиваясь, а потом в одиночестве побрела через лужайку. Робин Уэбстер не обратил на нее внимания. Дайана вышла в библиотеку поставить новую пластинку. "Вы должны оставить меня в покое,- сказала я Робину.- Я не хочу причинять никаких неприятностей. Пожалуйста, идите!" И я кивнула в ту сторону, где мелькало белое платье Эвелин. Уэбстер проследил за моим взглядом. Я никогда не видела ни на чьем лице такого презрения, какое появилось на его лице в этот момент. "Она не знает разницы между хозяйкой мужчины и любовницей мужчины и должна ее усвоить",- сказал он. Я отшатнулась, и его поведение сразу же изменилось. "Вы считаете меня отвратительным,- жалобно произнес он.- Какой ужас! Меньше всего на свете я хотел бы вызывать у вас отвращение!" Его глаза скользнули по мне с головы до ног, словно составляя опись меня и моей одежды. "Скажите только слово,добавил Робин с неожиданной страстью,- и я уступлю другому этот танец и последую за Эвелин".

Но я не собиралась попадаться в ловушку. Если бы я сказала ему это, то... как бы лучше выразиться?., установила бы между нами какие-то отношения и даже стала в какой-то мере ему обязанной. Он мог бы заявить: "Когда вы велели мне пожертвовать собой, я подчинился. А теперь, когда я прошу о мелочи, вы мне отказываете". Поэтому я быстро ответила: "У меня нет ни малейшего желания вмешиваться, а вы и так слишком часто со мной танцевали. Терпеть не могу бросаться в глаза. Доброй ночи!"

Я подошла к Дайане и сказала ей, что устала и хочу лечь. Несколько секунд она недоуменно смотрела на меня, словно не понимая, кто я и откуда взялась. Потом ее лицо прояснилась, и она ответила: "Я поднимусь с тобой, Джойс, и посмотрю, есть ли у тебя все необходимое. Очень рада, что ты смогла выкроить время и навестить меня здесь".

Дайана взяла меня под руку, а Робин Уэбстер, стоящий рядом и, несомненно, опасающийся, что я его выдам, обратился ко мне слащавым голосом опереточного любовника: "Но ведь вы вернетесь? Я буду ждать вас здесь. Это чудесный вальс. Штраус написал его для вас и меня!"

Проводив меня в мою комнату, Дайана окинула ее беглым взглядом, сказала: "Да, я вижу, что у тебя все есть", и в следующую минуту побежала вниз.

Я действительно устала и, будучи здоровой девушкой, должна была бы сразу же заснуть и проснуться только утром, когда Марианна принесет мне кофе. Но я прибыла в Шато-Сювлак с определенной целью, и то, что я увидела вечером, не принесло мне облегчения - напротив. Дайана была не похожа на себя, мосье де Мирандоль не вызывал симпатии, а Робин Уэбстер был просто невыносим. У меня создалось впечатление, что против Дайаны что-то планировалось и мое присутствие мешало этому плану.

Очевидно, я заснула, размышляя об этих проблемах, но спала так беспокойно, что меня разбудило бормотанье голосов под окном. Луна уже взошла, и в комнате было так светло, что я могла посмотреть на часы, не зажигая ночник. Было начало первого. Граммофон уже выключили, и я не слышала никаких звуков, кроме шепота и бормотанья на террасе, причем, если кто-то чуть повышал голос, тут же раздавалось: "Ш-ш!" Потом я услышала свое имя.

"Она пробудет здесь две недели и прямо отсюда отправится в Америку".

Я не могла не узнать высокий тонкий голос мосье де Мирандоля, как и четкое произношение Робина Уэбстера, который ответил: "Ее уберут с пути. Дайана специально поместила ее в комнату наверху". И сразу же послышалось очередное "ш-ш!".

Я села в кровати. Уберут с пути? С какого именно? Я напрягла слух, но голоса звучали тихо, и, кроме "ш-ш!", я ничего не могла разобрать.

Больше я не могла этого выносить. Не думая о хороших манерах, я соскользнула с кровати, подползла на четвереньках к окну, осторожно приподняла голову и посмотрела вниз. На краю террасы, не совсем под моим окном, а чуть правее, напротив окна гостиной, стояли в лунном свете три человека - мосье де Мирандоль, Робин Уэбстер и Эвелин Девениш. Хотя граммофон уже смолк, в гостиной еще горел свет, и Эвелин внимательно наблюдала за ее открытой дверью. Она стояла спиной к саду и время от времени издавала предупреждающее шипение. К счастью, мое окно ее не интересовало. В гостиной время от времени кто-то подходил к стеклянной двери, а я, несомненно, считалась крепко спящей.

"В среду или в пятницу,- сказал Робин Уэбстер.- Чем скорее, тем лучше".

"Тогда в среду через две недели,- отозвался мосье де Мирандоль.Понадобится время, чтобы дать знать нужным людям. К этому сроку я сумею все устроить".

Но его голос звучал неуверенно. Для меня было очевидно, что мосье де Мирандоль встревожен. Дело, в чем бы оно ни заключалось, получило слишком большую огласку, а это было опасно. Люди, прослышавшие об этом, могли настаивать на своем участии. Де Мирандоль упрекал Эвелин Девениш, что она чересчур много болтала в Бордо и что какая-то "affreuse" {Ужасная (фр.)} женщина навязала ей себя буквально силой. Эвелин оправдывалась. Я услышала фамилию Коризо - тогда де Мирандоль пожал плечами с видом светского льва и четко произнес своим писклявым голосом: "А, Жанна Коризо! Это другое дело не возражаю. Но старуха!"

"Ведь все будут замаскированы",- настаивала Эвелин.

"Кроме меня",- сказал Робин Уэбстер.

"И меня, поскольку использован мой дом",- подхватил де Мирандоль.

"Ш-ш! Она идет!" - зашипела Эвелин Девениш.

"Тогда я ухожу,- заявил Робин Уэбстер.- Доброй ночи".

У меня создалось впечатление, что он ухватился за предлог, чтобы улизнуть. Когда Робин повернулся и зашагал по террасе в сторону рощи и своего шале, прозвучала фраза, которая все мне объяснила. Я могла бы сотню лет слушать намеки и никогда не добраться до истины. А теперь она вспыхнула у меня перед глазами таким ужасным, слепящим пламенем, что я сползла на пол и забилась в угол.

"Доброй ночи, дружище Гибур",- с писклявым смешком отозвался де Мирандоль. Робин Уэбстер тихо засмеялся, обернувшись - его лицо, освещенное луной, внезапно приобрело хитрое выражение. "Пожалуйста, тише!" - шепотом взмолилась Эвелин Девениш и впервые посмотрела вверх, на мое окно. Тогда я испугалась и соскользнула на пол, молясь, чтобы она меня не увидела. Я утешала себя мыслью, что в любом случае она должна быть уверена, что я ничего не поняла из слов де Мирандоля.

Эвелин не знала, что я работала в большой библиотеке и что мой раздел алфавита начинался с М и оканчивался О. На букву О начиналось слово "оккультизм", поэтому я обладала кое-какими знаниями об этом предмете. "Доброй ночи, дружище Гибур",- сказал мосье де Мирандоль, а Робин Уэбстер засмеялся в ответ. Очевидно, это имя было каким-то образом связано с предприятием, намеченным на будущую среду. Но в историю вошел только один Гибур - бесчестный аббат, служивший черные мессы. Мосье де Мирандоль упомянул среду или пятницу - именно эти два дня обычно отводились для нечестивых церемоний. Теперь я знала секрет Дайаны, причину ее задумчивости и равнодушия, а также моих предчувствий. Тривиальные фразы ее писем доносили до меня сообщения из иного мира, на краю которого стояла, трепеща, ее душа.

Снова осторожно подняв голову, я увидела, что Дайана присоединилась к мосье де Мирандолю и Эвелин и что Робин Уэбстер исчез среди деревьев. Все трое говорили открыто, а через несколько минут вернулись в дом. Я услышала, как закрылась стеклянная дверь, и увидела, как погас желтый свет, падавший из гостиной на пол террасы. Теперь дом и сад освещала только луна. Лишь между ветвями деревьев у аллеи проникал луч света из верхнего окна шале Робина Уэбстера.

Джойс Уиппл опускала в своем повествовании обычные развлечения, которым предавалась днями и вечерами маленькая группа в Шато-Сювлак. Ее полностью игнорировали Эвелин Девениш и мосье де Мирандоль, постоянно торчавший в доме. Робин Уэбстер, напротив, все больше досаждал ей своим вниманием, а старая миссис Тэсборо наслаждалась недавно обретенной властью. Каждый вечер несколько соседей приходили обедать и танцевать в Шато-Сювлак, а один-два раза аббат Форьель играл здесь в вист. Что касается Дайаны, то она держалась особняком, предаваясь своим мечтам. Даже домашняя прислуга стала ей безразлична, гостям она тоже уделяла мало внимания, и таким образом у Джойс, естественно, вошло в привычку готовить коктейли и подавать напитки перед тем, как группа расходилась.

На третий вечер пребывания Джойс в Шато-Сювлак произошли два маленьких, но важных инцидента. Она неохотно танцевала с Робином Уэбстером, который подвел ее к краю террасы, подальше от других.

"Так больше не может продолжаться,- сказал он, внезапно остановившись.Вы должны спуститься в сад и поговорить со мной". Робин отодвинул ее от себя и снова окинул ее с головы до ног таким жадным взглядом, что она почувствовала себя обесчещенной. "Хорошо",- ответила Джойс, освободив руки, и направилась вместе с ним в сад.