Узы крови

— Что происходит?

Томас и сам был солдатом, и ему уже случалось отворачиваться от подобного осквернения. Единственное, чего он не понимал, — это почему Джанни оказался здесь. Для чего ему наблюдать за происходящим?

Джанни объяснил:

— Господь воистину был к нам благосклонен, брат. Она — та, кого мы искали. Ее отец отведет нас к нашей цели.

— И ты согласен смотреть, как сначала ее изнасилуют?

Когда Томас увидел, как молодой человек пожимает плечами, гнев нахлынул на него, горькой желчью обжег горло. С волной гнева пришло и воспоминание о его сне, о сомнительных решениях, которые приходится принимать ради вящей славы Божьей. Этот Джанни Ромбо был частью происходящего, своего рода оружием. Частью того, что необходимо вытерпеть. Но даже сейчас встречаются и такие вещи, которые выносить необязательно.

— Отпустите ее.

Сержант держался за свой ремень, который как раз собирался снять. Вместо этого он потянулся к ножнам.

— Будешь ждать своей очереди, как пай-мальчик.

Теперь Томас стал воином Христовым, но когда-то, в Англии, он был просто воином. Тогда существовали правила, по которым он жил, — правила, которых он не забыл. И сейчас он действовал в соответствии с одним из них: ударь прежде, чем ударят тебя.

Томас нагнулся, наполовину отвернувшись от человека, стоявшего перед ним. Его тело и плащ скрывали левую руку, пока не стало слишком поздно останавливать его. Томас Лоули нанес удар основанием кисти — снизу вверх и чуть под углом, сломав противнику нос и отбросив его к стенке канавы. Оба солдата выпустили руки девушки и потянулись к пике и мечу, пристроенным у ближнего куста. Меч оставался пока в ножнах, закрепленных пряжкой, так что Томас занялся пикинером. Ухватив пику в тот самый момент, когда противник пытался опустить наконечник вниз, он дернул древко назад и вверх, ударив солдата в шею. Тот упал. Тогда Томас повернул пику ко второму, успевшему наполовину обнажить клинок. Солдат замер, увидев в руке у Томаса смертельно острый наконечник, бросил меч и отступил назад, поднимая руки.

Джанни едва успел произнести:

— Ты меня удивил, иезуит.

Его фразу оборвал крик: сержант с залитым кровью лицом и ножом в руке бросился на стоявшего к нему спиной Томаса. Лезвие было всего в ладони от монаха, когда вдруг остановилось и на секунду замерло в воздухе, словно обвиняющий перст, наставленный на черный плащ англичанина. Солдат пытался издавать какие-то звуки, но ему мешал кинжал, внезапно появившийся в его шее. Насильник упал на колени, все еще держа перед собой свой нож, вонзившийся в почву, когда он медленно осел, уткнувшись лбом в землю между раскинутых ног перепуганной девицы.

Секунду держалась тишина, которую прерывали только всхлипы Марии Фуггер, тяжелое дыхание иезуита и хрип умирающего, в чьей шее засел кинжал. Джанни шагнул вперед и мягко подтолкнул тело сержанта носком сапога. Оно перевернулось на бок. Тогда Джанни наклонился, вытащил кинжал у него из горла, вытер лезвие о его куртку и выпрямился.

— Неужели обязательно было его убивать?

С этими словами Томас бросил пику на землю.

— Ну вот, — отозвался Джанни с улыбкой, — разве это слова благодарности?

В эту минуту слезы, которые уже давно сдерживала Мария, потекли у нее по щекам. Она смотрела на Джанни с изумлением и ужасом. Слова ее утонули в слезах.

— Привет, Мария. — Голос Джанни звучал дружелюбно. — Как твой батюшка?

Рыдания не позволили ей ответить. Повернувшись к людям, стоявшим позади него, Джанни рявкнул:

— Свяжите ее и заткните ей рот!

Те поспешно повиновались. Люди, следовавшие за ним, служили Карафе, а кардинал велел им делать все, что прикажет этот человек. Любые сомнения, которые у них еще оставались, исчезли, когда брошенный кинжал вошел в шею сержанта.

Когда люди Карафы начали связывать рыдающую девушку, из ее одежды выпал медальон. Его подобрали и вручили Джанни. Он открыл его, кивнул и показал Томасу миниатюры, которые находились внутри.

— Ее родители. Вот человек, который нам нужен.

Пока он говорил это, огромный колокол на Торре дель Манио издал свою первую унылую ноту. Джанни поднял голову.

— А! Пойдем, попробуем его найти.

Томас дал знак оставшимся солдатам, чтобы те уходили. Джанни пошел впереди своих людей, толкая перед собой девушку. Двое незадачливых насильников удрали в противоположном направлении, дальше по канаве, оставив в пыли тело своего товарища. Томас наклонился над ним. Кровь собралась в лужицу, очертив широкий красный нимб вокруг головы. Ухватившись за этот малый знак благодати, Томас поспешно опустился на одно колено, прикасаясь пальцами к губам. Молитву пришлось сделать краткой: все колокола Сиены уже заливались безумным перезвоном, на фоне которого можно было различить мерный бой французских барабанов.

Томас снова нашел Джанни в тот момент, когда первые отряды под развернутыми знаменами уже проходили мимо их наблюдательного поста в нескольких сотнях шагов от Римских ворот. Во главе их ехал Блез де Монлюк, не смотревший ни вправо, ни влево. Его единственный глаз был устремлен прямо вперед, к будущим сражениям. Следовавшие за ним солдаты не выглядели так, будто выдержали пятнадцать месяцев лишений и осады: весеннее солнце ослепляло, отражаясь от начищенных доспехов и шлемов, от гордо поднятых пик, от мечей, вскинутых в знак приветствия. Французы и отряды наемников по-прежнему оставались хищными птицами, они гордо блестели оперением, красовались пышными рукавами с прорезями, сквозь которые была продернута подкладка всех цветов радуги. Экстравагантные камзолы малинового и нежно-голубого цветов контрастировали с охряными или золотыми штанами, черными и серебряными трико. Томас с содроганием вспомнил, что деньги, которые он получил в первом своем разграбленном городе во Фландрии, были истрачены на такой же наряд. Когда он отказался от роскошных, вычурных платьев, чтобы облачиться в рогожу и грубую шерсть послушника, он словно родился заново.

Испанцы, вставшие вдоль дороги, насмехались над французами, которые отвечали им тем же. Наемники обеих сторон обменивались приветствиями и ругательствами с нынешними противниками, бывшими товарищами, будущими союзниками. Они шли уже полчаса. По подсчетам Томаса, их число составило примерно пять тысяч. Каждый отряд сопровождали его имущество и раненые на больших повозках. А потом из-за ворот донесся пронзительно выкрикнутый приказ, за которым последовало рычание — одно слово, имя их города. И вперед двинулись воины Сиены.

Контраст с теми, кто выходил до них, был разительным. По-прежнему били барабаны — но их было немного, а на знаменах мелькали эмблемы города — волка и отцов-основателей — и знаки нескольких контрад: Льва, Единорога, Скорпиона, Меча. Однако под знаменами Томас увидел мужчин и женщин в простой одежде и дешевых доспехах. Их лица были измождены. Сиенцы безуспешно старались сдержать слезы. Их тела были истерзаны голодом и ранами. Однако они заставляли себя идти гордо. С высоко поднятой головой они покидали родные дома, которые, возможно, им было не суждено увидеть снова. Их предводители отличались от рядовых только шляпами с плюмажами. Во всем прочем они были плоть от плоти своих отрядов: те же текущие по лицу слезы, те же повязки на ранах, та же хромота. Хотя большинство явно не были профессиональными солдатами, однако им удавалось идти в ногу. Их шаги взметнули новое облако дорожной пыли. Барабанный бой и тяжелое дыхание были единственными звуками, которые сопровождали их печальный исход. Враги наблюдали за ними в молчании, только порой кто-нибудь из предателей-изгнанников выходил вперед, чтобы плюнуть под ноги давнего соперника, не получив в ответ даже взгляда.

Обоз сиенского ополчения заметно отличался от огромных повозок французов. В тележках и тачках везли стонущих раненых и больных, скудный скарб громоздился горбами. Томас ощутил напряжение стоящего рядом молодого человека: Джанни подался вперед, как только печально ударили сиенские барабаны. Он спрятал лицо под капюшоном, несмотря на теплое солнце. Одна его рука удерживала край плаща так, что видны были только темные глаза, всматривавшиеся в толпу. Глядя на своего спутника, Томас решил, что ему следует наблюдать именно за этим юношей, к которому он прикован, словно галерный раб к скамье. Следовало лучше понять это загадочное существо, которое жило в монашеской рясе, но вершило смерть, как профессиональный убийца.

Конечно, первым Джанни заметил Хакона, хотя скандинав и согнулся под тяжестью тачки. Его ручищи сжимали две ручки. Глаза Джанни мгновенно скользнули вокруг тачки, но не обнаружили искомого. Тогда они снова поискали поблизости, вернулись обратно — и наконец изумленно остановились. Его отец изменился за три года, прошедшие с их последней встречи. Изменился очень сильно. И дело было не в том, что он стал меньше, как это обычно случается с родителями, когда их сыновья вырастают. Нет, скорее казалось, будто из него что-то вырвали, сократив в размере, превратив великолепного Жана Ромбо в этого щуплого хромого человека, пытавшего толкать тележку. Глаза у Джанни странно затуманились, и он поднял к ним руку, изумленно почувствовав на пальцах влагу. Молодой человек смахнул неуместные слезы, он призвал на помощь себе быстрый гнев и справился с жалкой слезной водицей. Джанни Ромбо давно поклялся, что пролил из-за своей семьи последние слезы. Грешники не стоят соли!