Узы крови

— Пять флоринов? Ну и ну!

Мейкпис остался дожидаться у двери и принял бутыль, которую ему поспешно сунули. Затем подошел к Жану, чтобы подлить ему вина. Его взгляд скользнул по кровати и тому предмету, что лежал поверх соломы.

— Меч Ромбо, — проговорил англичанин. — Разрешишь? — Поставив бутыль, он взял оружие и обнажил его. — Все так же хорош, не так ли? Какая балансировка! — Урия сделал резкий взмах и присвистнул. — И какая же это обида, что в нашем королевстве только ты да я знаем, как им пользоваться! В наше время нет спроса на такое качество. — Английский палач еще раз взмахнул мечом над самой головой Жана. Усилием воли тот сдержал дрожь. — Знаете, мисс, ваш отец когда-то отдал мне это оружие за тот самый нож, о котором вы упомянули. Это было… почти двадцать лет тому назад. А потом его у меня перекупил один турок, янычар. И каким-то образом он снова попал к тебе, Жан! — Мейкпис повторил взмах. — Потом я жалел, что продал его. Деньги — это, конечно, деньги, но этот меч… Я все думал, как хорошо бы он смотрелся на стене в моем постоялом дворе.

Глава 12. В ЗВЕРИНОЕ БРЮХО

— Возьми его.

— Отец!

— Нет, дитя. — Жан повернулся к ней. — Этот меч один раз привел меня в Тауэр — и вот теперь делает это снова. Оба раза были связаны с горестями для меня и тех, кого я люблю. С меня хватит печалей. — Жан снова обратился к Урии. — Я больше не стану пускать его в ход. Забери его.

Мейкпис спрятал меч в ножны, плюнул себе на ладонь и протянул руку. Жан тоже плюнул на ладонь. Они обменялись рукопожатием.

— Договорились! Сегодня я буду в Тауэре: повезу продукты к обеду, который состоится накануне сожжения. Выясню, действительно ли твой сын находится там, и если это так, то мы проведем тебя внутрь завтра, на сожжение. Кто знает? Под прикрытием всего этого дыма ты, может быть, даже сможешь его увезти. Ты ведь однажды украл оттуда руку — самую знаменитую руку королевства! Так что сумеешь выкрасть и паренька.

Жан опустил глаза туда, где сплелись их руки. Его большой палец согнулся поверх кисти, касаясь запечатленной на тыльной стороне ладони буквы, самого центра «У». Рука убийцы. А левой Урия продолжал размахивать тупоконечным мечом. Сотни раз Жан Ромбо видел, как поднимался и опускался этот меч. И теперь молился о том, чтобы больше никогда этого не увидеть.

Джанни Ромбо протащил по тарелке кусок мяса, рисуя в жирной подливке кресты. Он попытался использовать эти узоры для того, чтобы сосредоточиться на молитве, свести все мысли к привычному утешению латинских фраз, но его внимание всякий раз рассеивалось из-за надоедливого гнусавого голоса.

Симон Ренар! Как может такой человек быть столпом Церкви в Лондоне? Хвастун, не признающий ничего, кроме собственной гениальности! И что именно этот Защитник истинной веры так настойчиво пытается узнать от Джанни? Ренара не интересует желание молодого человека искоренить ересь, ему нет дела до его мечты стать мучеником. Нет! Этому человеку нужна только история шестипалой руки. Лис слушал так жадно, словно был всего лишь придворным сплетником. А больше всего его интересовали роль Жана Ромбо, действия Жана Ромбо, грехи Жана Ромбо. И только когда ответы Джанни сделались краткими до невежливости, послу стало скучно — и он обратился ко второму обедавшему, Томасу Лоули.

Слуга наклонился к Джанни, чтобы забрать его едва тронутую еду. В этот момент на ближней башне колокол пробил полночь. Именно этот час Джанни наметил как предел своей вежливости. Он встал.

— Прошу меня извинить…

— Полагаю, молодым людям требуется сон.

— Мне предстоит два часа молиться, милорд Ренар. А потом я должен бодрствовать до рассвета. Капеллан попросил меня в последний раз попробовать убедить приговоренных раскаяться.

— А, да. — Ренар повернулся к Томасу. — Как я слышал, вам удалось привести одного из этих несчастных протестантов к истинному свету. Вы намерены присоединиться к вашему рьяному юному другу в его благих трудах?

Иезуит негромко проговорил:

— Нет, не намерен. Мальчик был молод, он поддавался убеждению. Остальные закоснели в своей вере.

Джанни бросил на него возмущенный взгляд.

— В своей ереси. Вера — это то, что имеем мы. Разве вы забыли?

Томас повернул спокойное лицо к возмущенному юноше.

— Конечно. Я просто имел в виду, что они не согнутся. И теперь мне остается лишь молиться за их души.

«А я могу не только это», — возбужденно подумал Джанни, кланяясь и направляясь к двери.

Сначала он помолится, потом — поспит. Ему надо хорошо отдохнуть перед завтрашней церемонией. Ведь ему обещана там особая роль!

Когда дверь за молодым человеком закрылась, Ренар сказал:

— Я слышал, что вы плакали, когда грешник раскаялся, Томас. Вы — и выказали какие-то чувства! Неужели это чудо действительно свершилось?

— Была спасена не просто жизнь молодого человека, но и его душа. Да, я нашел это трогательным. — Томас улыбнулся. — И в Риме говорят, что основатель нашего ордена, Игнатий Лойола, плачет по три раза в день. Он называет это «даром слез». Неужели я должен пренебречь его примером?

— А еще в Риме говорят, что слабость иезуитов связана с их испанскими корнями. Разве кардинал Карафа не называет Испанию «беспородной нацией евреев, смешавшихся с маврами»?

Спокойное звучание голоса посла резко контрастировало с блеском его глаз: выпитое возбудило его не меньше, чем разговор.

Однако Томас не намерен был демонстрировать Лису свои чувства.

— Я — англичанин до мозга костей, милорд. И разве вы сами не служите королю Испании?

— Значит, иезуит способен попасть в цель? Наконец-то у нас началась игра! Превосходно!

Ренар подался вперед, чтобы наполнить вином чашу Томаса. Тот поднял руку, остановив его.

— Но вы же сегодня почти ничего не выпили, Томас. Ни вы, ни наш юный друг.

Ренар вылил вино себе в чашу и сделал долгий глоток.

— Может быть, он, как и я, боялся распустить язык, милорд.

Эти слова сопровождались быстрым взглядом вдоль комнаты, где сновали слуги, занимавшиеся тарелками, вином, камином.

— Уж не осуждение ли я слышу в вашем голосе… иезуит? — Последнее слово прозвучало с неожиданной резкостью. Подняв свою чашу, Ренар добавил: — Вы хотели сказать, что вино сделало меня неосторожным?

— Я не позволил бы себе критиковать вас, милорд.

— Ну конечно, не позволили бы! Прямое нападение вам не свойственно. Вы сидите в стороне с вашими наблюдениями, суждениями, рассеянным взглядом… — Он вплотную приблизил к Томасу разгоряченное лицо. — Я развязываю язык только тогда, когда могу это сделать без всякого риска! Неужели вы думаете, что кто-то из этих простолюдинов, — тут он махнул рукой в сторону слуг, — знает хотя бы слово по-французски или по-итальянски? Вы забыли о необычайной склонности ваших соотечественников к невежеству. Эти животные едва способны изъясняться на своем родном языке!

Лис повернулся к концу стола, где один из слуг собирал тарелки в стопку.

— Посмотрите вот на этого! Вот на этого громилу, которому не хватило ума убрать свою жирную рожу подальше от зверя, оказавшегося лишь ненамного глупее его самого! Эй ты, Бык! — крикнул Ренар, обращаясь к гиганту. — Ты знаешь хоть что-нибудь, кроме сточной канавы, где живешь? А?

По окончании потока французских слов слуга поднялголову с недоумевающим лицом, как бы смутно догадываясь, что эта тирада была адресована ему.