В аду места нет

Он мог бы догадаться, что она позвонит Джейн Гордон. Это означало лишь одно — теперь ему нужно будет действовать еще быстрее.

Несмотря на плохую погоду, Вест-Энд был, как обычно, запружен автомобилями, и ему потребовалось больше времени, чем он думал, чтобы добраться до Кенсингтона. Было почти восемь вечера, когда он затормозил перед домом на тихой площади.

Энни тяжело повисла у него на руке, пока он поднимался по лестнице в квартиру. Снотворное, казалось, подействовало на нее еще сильнее. Брейди внес ее в спальню; она уже почти ничего не сознавала. Он быстро снял одежду с ее стройного тела.

Она слегка вздрогнула от прохладного ветерка из окна; Брейди быстро откинул одеяло и уложил ее на кровать. Ее волосы рассылались по подушке, темным нимбом окружая головку девушки. Она тихонько застонала. Он наклонился, поцеловал ее и, стараясь ступать бесшумно, вышел из комнаты.

В ящичке для перчаток в машине был план центра Лондона, и Брейди быстро отыскал Бейкер-стрит. До нее было ехать минут пятнадцать, и он двинулся в редком потоке машин, мимо Кенсингтон Гарденз и дальше, по Бейсуотер-Роуд. Что-то подсказало ему оставить машину неподалеку от станции метро на Бонд-стрит, и остаток пути он продел пешком.

Карли-Мэншенз оказался внушительным домом в конце Бейкер-стрит, там где ее пересекала Мерайлибон-Роуд. Вид у него был шикарный. В чопорной — под стеклом, позолоченной рамке у входа был выведен список жильцов. Мисс Джейн Гордон значилась в квартире под номером восемь на четвертом этаже.

Внутри, за дверью, швейцар в золотых галунах сидел в своей стеклянной кабинке, читая журнал. Пока Брейди смотрел на него, зазвонил телефон. Швейцар поднял трубку и нехотя повернулся, облокотившись о стойку, спиной ко входу.

Брейди не раздумывал. Он толкнул тяжелую стеклянную дверь, бесшумно прошел по толстому, ворсистому ковру и быстро поднялся по лестнице.

Все в этом доме блестело новизной, и звукоизоляция была просто прекрасная. Тишина, почти сверхъестественная, как будто шла впереди него, пока он поднимался на четвертый этаж.

Квартира восемь была последней по коридору. Брейди легонько постучал в дверь и подождал. Ответа не было. Он снова постучал и дернул за ручку. Дверь бесшумно отворилась перед ним.

Свет горел, но никого не было видно. Несколько широких ступеней вели вниз, в изысканно обставленную комнату: с одной стороны было окно во всю стену, и из него открывался изумительный вид на Лондон.

Сквозь дверь ему видна была кухня. Там было темно, но дверь в спальню была приоткрыта, и там горел свет.

Сначала он заметил туфлю — она лежала посредине ковра — изящная, дорогая; каблук ее, острый, точно стилет, казался почему-то невероятно пугающим.

Сама она лежала плашмя на краю кровати; платье на ней было измято, одна тонкая рука свисала вниз, на ковер. Судя по ранам на спине, кто-то выстрелил в нее дважды из парабеллума с близкого расстояния.

Она только что умерла — это, во всяком случае, было ясно; в воздухе еще чувствовался едва заметный кисловатый запах пороха. Брейди тяжело вздохнул, присел на корточки и перевернул ее на спину.

При виде ее лица ему почудилось, будто его с силой ударили под ложечку — бесчестно, исподтишка — так что ему вдруг нечем стало дышать — это была не Джейн Гордон. Это была девушка, которую он так недолго знал как Мари Дюкло. Девушка, чье избитое, искалеченное тело он в последний раз видел в ее спальне в квартире в Челси. Девушка, за убийство которой он был приговорен к смер т ной казни.

На какое-то короткое, пугающее мгновение он подумал, что сходит с ума; потом внезапно истина забрезжила перед ним — во всяком случае, ее часть.

Он стал подниматься; за спиной у него послышался легкий шорох. В то мгновение, когда он собирался обернуться, доставая из кармана револьвер, кто-то с силой ударил его сзади, чуть ниже затылка, и, вскрикнув от боли, он повалился вперед, лицом вниз.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Когда он снова открыл глаза, он лежал лицом вниз рядом с трупом. В картине появился лишь один новый штрих. В руке у него был зажат автоматический пистолет типа «маузер» с круглым глушителем на стволе.

Что-то в нем было знакомое — что-то очень знакомое. Это был пистолет, из которого Энтони Харас пытался убить его в Мэннингеме.

Он пробыл без сознания не больше пяти минут; это, во всяком случае, было ясно. Брейди поднялся и присел на край кровати, растирая затылок.

Каким же он был идиотом! Безмозглым, слепым идиотом. Запах пороха, еще не растаявший в воздухе, тепло ее тела. Было совершенно очевидно, что она только что умерла. Быть может, роковые выстрелы прозвучали как раз в то время, когда он поднимался по лестнице — и он сунулся прямо сюда, как баран на убой.

Одно несомненно. Если полиция поймает его здесь, он погиб — и этого-то, разумеется, Харас и добивался. Теперь это сулит ему камеру смертников со всеми ее прелестями — вплоть до бесславного конца как-нибудь серым, промозглым утром.

В комнате все было перевернуто вверх дном, ящики выдвинуты, повсюду разбросана одежда. Похоже, венгр ничего не упустил, что могло бы еще более ухудшить положение Брейди.

Брейди быстро прошел в соседнюю комнату. Поднимаясь к выходу по ступенькам, он на минутку остановился. Па кресле был брошен легкий плащ девушки, под ним летала ее сумочка. Очевидно, она собиралась уходить. Вероятно, только появление Хараса помешало ей.

Брейди поспешно высыпал все из сумочки на пол, перебирая ее содержимое. Здесь была пара бумажных купюр, немного мелочи, губная помада, пудреница с компактной пудрой в украшенном драгоценностями футляре и ключи от машины.

Здесь было также письмо, только что вскрытое; на штемпеле стояло сегодняшнее число. Оно было надписано изящным, угловатым почерком и предназначалось мисс Джейн Гордон, Карли-Меншенз, Бейкер-стрит. Брейди выхватил из конверта листок и пробежал его глазами.

Записка была очень короткая. «Милая Джейн, мне бы очень хотелось увидеть тебя сегодня вечером. С девяти я свободна. Твоя любящая мама.»

Но что более всего заинтересовало его в этом письме — это адрес, отпечатанный в верхней части листка: 2 Эгбастон-сквер, Челси. Мари Дюкло жила на Эгбастон Гарденз. Так что же это все должно было означать?

На миг ему припомнилась улица с небольшими викторианскими домиками по обе ее стороны, с кладбищем и церковью в конце — и что-то неясное, темное шевельнулось в его душе, так что волосы у него на голове встали дыбом. Он как будто боялся — боялся вернуться туда.

Он невесело усмехнулся и, отбросив от себя эти мысли, открыл дверь. Как бы там ни было, он должен пойти туда. У него не было выбора.