В альковах королей
Шрифт:
Казалось, оба божества были немало удивлены, когда Деметра понесла и в положенный срок родила девочку, которую нарекли Персефоной.
Зевс не всегда бывал внимателен к своим детям, однако за судьбой Персефоны следил пристально. Она стала супругой владыки царства мертвых Аида, причем ее мать Деметра решительно возражала против этого брака, и Аиду пришлось обратиться за помощью к Зевсу.
– Ты же знаешь, брат мой, – рассудительно говорил Аид, потягивая амброзию, – я с детства был серьезным. Легкомысленность – это скорее по твоей части.
Зевс согласно хмыкнул, и Аид продолжал:
– Муж из меня будет хороший, дочку я твою не обижу, так что ты можешь смело отдавать ее за
Зевс удивленно воззрился на брата.
– Неужели ты что-то задумал, Аид? А мне-то казалось, ты такой… э-э… простодушный.
Аид пожал плечами:
– Персефона очень мне нравится, вот и приходится обманывать. Ты Деметре ничего не говори, а я девушку похищу и увезу к себе. А Деметра потом одумается, я уверен.
И Аид выехал из расселины в скале на золотой колеснице и умчал Персефону в свое подземное царство мертвых. Деметра, кстати, действительно успокоилась – когда поняла, что ее девочка полюбила мужа и не скучает по отцу с матерью.
А что же Гера? А Гера тем временем родила Ареса (римляне называли его Марсом) и Гефеста. Дети получились не очень удачные – потому, возможно, что Зевс не имел к ним никакого отношения. Арес, кровавый бог жестокой и несправедливой войны, родился после того, как Гера прикоснулась к некоему чудесному цветку, а Гефест… Никто не знал, откуда взялся этот уродец. Известно только, что отца у него не было, хотя иногда Зевс и называл его своим сыном. Бедняге не повезло. Он был прекрасным мастером-кузнецом и отвечал на Олимпе за огонь, но родители не любили его и даже дважды сбрасывали на землю, отчего он и охромел на обе ноги. Боги подшучивали над ним, а он безропотно разносил им во время пиршеств нектар и амброзию и первый смеялся над своей походкой и внешностью. Зато женой его стала сама Афродита; значит, что-то привлекло красавицу в этом уродливом создании.
Пока Зевс развлекался с богинями, Гера не возражала. Но когда он зачастил на землю, чтобы явиться к полюбившимся ему девушкам в обличье то лебедя, то быка, то медведя, то симпатичного юноши, то некоего фиванского военачальника, а то и вовсе пролиться в девичье лоно золотым дождем, Гера возмутилась и начала устраивать супругу самые настоящие сцены ревности. Весь Олимп слышал ее крики, и боги говорили друг другу: «Так мы и знали, что добром эта его женитьба не кончится».
Но Зевс твердо решил не поддаваться на уговоры Геры и не менять свой образ жизни.
– Твой гнев оставляет меня равнодушным! – громогласно заявлял он. – Отправляйся куда хочешь – хоть в бездонные глубины Тартара, я все равно не стану обращать внимания на твои крики!..
Впрочем, на самом-то деле Зевс любил Геру и вовсе не хотел расстраивать ее. Все-таки триста лет – это очень много, и вряд ли бог сумел бы не заскучать, если бы Гера не нравилась ему. Так что ему, дабы избежать семейных сцен, частенько приходилось возвращаться в спальню на цыпочках и делать вид, что его задержали какие-то важные дела. И Гера верила мужу – потому что хотела верить. Тем более что Зевс умел становиться невидимым и ловко скрываться за послушными ему облаками. А женщинам нравится, когда их мужья способны творить чудеса. Особенно ради них.
Александр Македонский и свадьбы в Сузах
В се знают, что Зевс-Громовержец отличался любвеобильностью и каждую свободную минутку использовал для того, чтобы доставить удовольствие себе и какой-нибудь красавице – смертной или же бессмертной. И вот в ноябре 357 года до новой эры он навестил в Пелле, столице греческого царства Македония, жену царя Филиппа II по имени Олимпиада. Произошло это прямо в брачную ночь, и если бы Филипп не был так сильно пьян,
он бы, наверное, услышал, как в супружеской опочивальне прогремел громовой раскат. При звуках грома красавица Олимпиада повернулась к мужу и спросила – на всякий случай, ибо его храп разносился по всему дворцу:– Кажется, это гром? Я не ошиблась, дорогой? Ах, извини, я не заметила, что ты уже спишь.
И она с улыбкой кивнула Зевсу, который в человеческом обличье нетерпеливо переступал с ноги на ногу возле ложа.
…Когда утром Филипп проснулся и, застонав от головной боли, потребовал себе кубок вина, чтобы излечить подобное подобным, Олимпиады рядом не оказалось. Она была сердита на молодого мужа и ушла на берег моря. Не то чтобы Филипп был пьяницей, просто македоняне очень любили вино, и их царю приходилось пить и пить, чтобы перепить своих подданных и доказать свое превосходство над ними. Конечно, Олимпиада была счастлива отдаться Зевсу, но все-таки она немного обиделась на Филиппа, который пренебрег своими супружескими обязанностями и позорно заснул на брачном ложе.
Может быть, брачная ночь Олимпиады была такова. Но не исключено, что она проходила совсем иначе. И гораздо страшнее. Об этом повествуется в старинных хрониках, где правда всегда мешается с вымыслом.
Так вот, египетский царь Нектанав (Нектанеб), говорят древние авторы, был могущественным волшебником. Он долго правил в своей стране, а когда ополчились на него за его колдовские чары египетские военачальники, Нектанав исчез и объявился в Греции, в Македонии. А народ египетский опечалился уходом своего царя, и пошел в его покои, и нашел на изголовье постели записку – мол, покидаю я вас, подданные мои, но не навсегда. Через тридцать лет я вновь стану молодым и вернусь к вам.
И вот услышала Олимпиада о том, что в Пелле поселился великий маг и волшебник, и решила навестить его, потому что ей стало любопытно.
– Какая же ты красивая, женщина! – сказал ей вместо приветствия Нектанав. – Ты что-нибудь хочешь от меня?
– Да, чародей, – смело ответила македонская царица. – Сегодня я должна возлечь со своим мужем Филиппом и хочу, чтобы у меня родился необыкновенный ребенок. Пускай он, когда вырастет, завоюет и подчинит себе весь мир.
– Что ж, будь по-твоему, царица, – усмехнулся фараон. – Вечером я приду к вам в спальню и помогу сбыться твоей мечте.
– А как же Филипп? – удивилась Олимпиада. – Ведь он увидит тебя.
– Не увидит. Не беспокойся об этом.
И вот вечером царь с царицей возлегли на брачное ложе, и Филипп вошел в свою супругу и лишил ее девственности. Но потом его сморил сон, и испуганная Олимпиада заметила, что в опочивальне появилось чудовище.
– Не бойся, царица, – сказало оно тихо. – Это я, Нектанав. Я принял один из обликов бога Амона.
А выглядело чудище вот как: голова орла, на ней рога василиска, хвост аспида, ноги аспидовые и львиные, крылья грифона черно-золотые.
Олимпиада действительно была бесстрашной женщиной, если не только не лишилась чувств при виде этакого крылатого дракона, а еще и нашла в себе силы отдаться ему и не закричать от ужаса и отвращения. Впрочем, чего не сделаешь ради того, чтобы твой сын стал властелином мира.
Так или иначе, но Олимпиада зачала – от Зевса ли, от Нектанава ли, от самого ли египетского бога Амона – и в положенный срок родила сына, которого нарекли Александром и которому суждено было войти в историю под именем Александра Великого, или же Александра Македонского. И никогда македонская царица не уставала повторять, что у ее мальчика был совершенно особенный отец, не имевший с царем Филиппом ничего общего.