"В алмазную пыль..."

— Да.

— Чернуш.

Шалимов переглянулся с Семёном.

— Это что, один из пятерых братьев Чернуш? — спросил журналист.

— Наверняка, — подтвердил Бабич. — Один из них раньше у нас работал, потом женился и перебрался в город, — припомнил Бабич. — Ладно, надо ехать. Сейчас запрягут как вороных, день и ночь пахать будем, без отгулов и выходных.

Выехав на магистральное шоссе, Семён повернул, было, машину в сторону Ангарки, но тут Шалимов спросил его: — Сегодня у нас какой день?

— Понедельник, а что?

— Вот черт! Забыл совсем, Витьку же надо было из больницы забрать. Теперь только завтра…

Докончить фразу он не успел, Бабич неожиданно резко развернул «Уазик», подрезав шарахнувшуюся в сторону чёрную «Волгу».

— Ты чего? — удивился Михаил.

— А мы его сейчас и заберём. Всё равно меня сегодня выдернут на работу. Тут не до отдыха. В какой он больнице?

— В клинической. Это на Маркса.

— Я знаю.

Семён остался дожидаться его в машине недалеко от громадных корпусов самой большой больницы города, Михаил же пошёл разыскивать брата. Процедура выписки оказалась не такой уж быстрой, долго дожидались куда-то запропастившуюся старшую медсестру. На всё это ушло почти два часа.

В это время, во внутреннем дворе громадного клинического комплекса два человека не сильно спеша, курили сигареты, поглядывая на невзрачную, обшарпанную дверь.

— Может её забили давно, а Мореман? — явно нервничая, спросил высокий, сутуловатый парень с небесно- голубыми глазами и припухлыми губами, казалось позаимствованными у какой-нибудь сочной школьницы.

— Не гони, Шурик, — поморщился его напарник, смугловатый, симпатичный парень с аккуратными усами скобочкой. Худощавое лицо его выражало озабоченность и досаду. Мореману явно было жарко, расстегнув молнию, он ослабил галстук, подставил грудь под свежий осенний ветер. Его же спутник наоборот, поёжился от холода, и, поглубже натянул на голову толстую, вязаную шапочку.

С минуту они стояли молча, наконец, Шурик не выдержал, и снова повторил тот же самый вопрос:

— Может её давно забили, откуда ты знаешь? Ты когда тут лежал, в прошлом году?

Скривившийся Мореман только хотел открыть рот, чтобы послать надоедливого напарника, но в этот момент заветная дверь открылась и два мужика с трудом протащили через узковатый проём бренные остатки старого рентгеновского аппарата.

— Пошли, — шепнул чернявый, выкидывая сигарету. Проходя мимо грузчиков, он громко спросил: — Привет, мужики! Не надорвитесь. В металлолом что ли?

— Ну а куда ж ещё эту рухлядь? — тяжело отдуваясь, отозвался один из тащивших. Лишь когда они остановились отдохнуть, напарник спросил его:

— Это что за парень был?

— Какой?

— Ну, с которым ты только что поздоровался?

— А я откуда знаю? Я думал он с тобой говорит.

Тем временем оба незваных гостя быстро поднимались вверх по этажам. Мореман не зря терпеливо дожидался, когда можно будет попасть в госпиталь именно через этот ход. Запасная лестница на случай пожара позволяла им подняться на любой этаж, избежав встречи с десятками больных, врачей и посетителей. На четвёртом этаже они остановились, усатый вытащил из кармана отмычку, пошурудил ей в замочной скважине, и замок открылся.

— Ну, что я тебе говорил? На всех этажах стоят одни и те же замки. Мы через этот ход и за водкой бегали, и к бабам ходили, — довольным тоном сказал он.

— То-то тебя тогда отсюда выперли, не долечив, — съехидничал Шурик. Мореман замахнулся, было, на него кулаком, но потом сказал: — Давай, одевайся быстрей!

Шурик извлёк из большого полиэтиленового пакета два белых халата, один натянул сам, другой отдал напарнику. Критически оглядев его, усатый удовлетворённо качнул головой. В таком наряде, с этим наивным выражением херувимского личика Шурик сразу становился похож на ухаживающего за тяжёлым больным родственника.

— Иди, — но тут же тормознул парня, — постой, балда! Шапку-то!?

Шурик, чертыхнувшись, сорвал с головы свой вязаный горшок и осторожно проскользнул в приоткрытую дверь.

Оставшись один, Мореман так же облачился в белый халат, застегнул его на все пуговицы, поправил расчёской пробор и подтянул ослабленный галстук. К этому времени вернулся голубоглазый Шурик.

— Ну что? Где он?

— В третьей палате. Он там один, уже прооперировали, у входа сидят два сонных мента.

— Ясно. Как я выгляжу?

— Нештяк! Просто профессор Плейшнер. Только эту штуку возьми с собой, — Шурик показал себе на уши.

— А, чёрт! Чуть не забыл!

Из того же пакета Мореман достал и повесил себе на шею стетоскоп, приколол к кармашку авторучку, а в руки взял картонную папку похожую на историю болезни. Последней деталью экипировки был пистолет в боковом кармане.

Так получилось, что Сергей Орловский, один из двух милиционеров, охраняющих палату номер три, не спал двое суток. Поездка в родную деревню на помощь отцу в заготовке картошки обернулась бурной ночью в объятьях бывшей подруги Сергея ещё по школе, Зойки Лебединской. После пятилетнего перерыва их угасший было роман вспыхнул с такой силой, что милиционер, плюнув на все приличия, в открытую загулял с весёлой вдовой. Жена Сергея была родом из той же деревни, так что к приезду мужа она уже знала всё о похождениях своего благоверного. Отношения они выясняли всю ночь, затем Сергей ушёл на суточное дежурство, но ограбление «алмазного» броневичка заставило начальство мобилизовать все силы, и теперь милиционер просто умирал от усталости.

— Чёрт, когда же придёт смена, а? — спросил он, поднимая выпавший из рук автомат и с трудом разлепляя веки. Его напарник, сержант Мезенцев, так же зевнул, и поудобней устроившись на стуле, высказал самую неутешительную версию.

— Не будет нам смены.

— Как это не будет? — ужаснулся самой этой мысли Орловский. — Майор обещал ещё час назад.

— Не-е! Счас всех на уши поставили, так что будем мы тут, как Павка Корчагин, до лета торчать, — хмыкнул сержант, провожая взглядом хорошенькую медсестру в приталенном халатике.

— Ты ещё шутить можешь? — удивился Орловский. — А я сейчас прямо сидя усну.

За разговорами они даже не глянули на очередного доктора, с озабоченным видом вошедшего в палату номер три.

Вадим Черныш медленно и тяжело выходил из комы. Рот его корябала болезненная сухость, голова раскалывалась от боли, потолок и стены его небольшой палаты качались, временами пытаясь сомкнуться и раздавить его, пол выворачивался наизнанку, словно стремясь выкинуть Вадима с кровати. Когда окружающий мир немного успокоился и инкассатор начал понимать, что он, хоть и ранен, но жив, в поле его зрения попал человек в белом халате, но с очень знакомым лицом. Вадим никак не мог понять, откуда он знает этого человека. Он явно видел совсем недавно и эти усы, и эту белозубую улыбку. А усатый подмигнул ему, и только с нахлынувшей со стороны сердца болью инкассатор вспомнил, что этот же самый человек стрелял в него там, на шоссе…

— Ну, вот и всё, — пробормотал Мореман, вытирая об простыню окровавленное лезвие ножа, — Всё просто…

Это было бы так, если бы в ту же секунду не открылась дверь, и стремительно вошедший в палату человек в зелёном костюме хирурга лишь бросил взгляд на лежащее на кровати тело закричал во всё горло: — Ты что делаешь, мерзавец!

На крик врача первым рванулся Мезенцев, на ходу выдирая из кобуры пистолет. Но Мореман выхватил свой «Макаров» раньше и сержант, получив две пули в грудь, не успел открыть огонь. После этого лже-доктор обернулся к хирургу, оставлять свидетелей он не хотел.