В бой идут 2
Шрифт:
– Оно и правильно!
– поддержала его мама Патрика, которую звали, как выяснилось, Кристиной Анатольевной.
– Вон как дети нам расстарались, какой стол организовали! Давайте им праздник портить не будем лицами, от которых молоко киснет. И вообще, девчонки, что вы там как неродные, подсаживайтесь поближе. Чей там следующий тост? Ваш, Виктория Артемовна?
Мама Ольги помолчала секунду, явно что-то решая, а потом откинула со лба модную в этом сезоне трехцветную прядь, и хмыкнула:
– Можно просто Вика. Ладно, погнали. При нашей жизни расслабиться никому лишним не будет. Тост, говорите?
50
– Да ты, Петро, не части, так мы ни фига долго не посидим. Дорвался, блин, - возмущался опытный Митрич.
– Сейчас надо паузу взять, передохнуть, перекурить. Как говорил прапорщик Сингаевский, осадить надо! Слава, Митя, где вы там? Пошли, вон, потанцуем, зря, что ли, эту караоке тащили?
– Ой, мальчики, а можно я песню поставлю? Где здесь выбор-то? Ничего не понятно.
– Вот микрофон, просто начинай петь, оно само подстроится.
– Ой, спасибо, Светуня! Вот, давай эту:
Закрой глаза, всё постепенно и тебя тут никто не заменит.
Утро подарит нам это мгновение и холода за окном не помеха.
Пока мы здесь в теплой постели, волосы волнами по твоей шее.
Касания трепетны и безмятежны, мы видимо нашли, то что долго хотели.
Девчонки, давайте все вместе!
Между нами тает лёд, пусть теперь нас никто не найдёт.
Мы промокнем под дождём и сегодня мы только вдвоём...[4]
– Мама, блин!
– рыжая опять была злой и красной.
– Ну не это же старье! Ты бы еще Егора Крида своего нафталинного вспомнила!
К моему удивлению, Кристину поддержала Людмила Сергеевна, мама Татьяны.
– Цыть! Юным девам слова не давали!
– и она рассмеялась звонким и очень молодым смехом.
– Ты не обижайся, Аглая, да? Так вот, Аглая, чтобы ты знала - это он сейчас лысый, толстый и с мешками под глазами, в которые весь гонорар за концерт засунуть можно. А в молодости Крид был тако-о-о-й мужчинка... У нас все девочки в него влюблены были.
Она любила кофе в обед
И по утрам ее вкусный омлет.
Она любила жить без проблем,
Меня манила красотой колен.
Тут к Людмиле присоединилась Кристина:
Работа двадцать четыре часа
И добивается всего сама,
Но она хитрая словно лиса
– меня манили ее глаза.
В общем, припев орали все пять мамочек хором:
О Боже, мама, мама я схожу с ума -
Ее улыбка, мама, кругом голова!
О Боже, мама, мама - пьяный без вина;
Ее улыбка, мама, - самая-самая![5]
– Ну все, - махнула рукой Ольга.
– Началось! «Что бы ты понимала, доча, это молодость наша»... Опять весь вечер этот рэп дурацкий слушать будем.
– Так, молодое поколение!
– в круг старшеклассников ледоколом ввалился Охлопков-старший. Петькин папа выглядел изрядно поддавшим, лысина и лицо у него были уже угрожающе-красными, зато улыбка абсолютно счастливой.
– Что бурчим, кому настроение портим? Кроче так. Чтобы всякое старье вам жизнь не портило, скажите мне - в этом вашем колледже клуб какой-нибудь есть?
– И даже очень хороший - ответно улыбнулась Татьяна.
– С соответствующими ценами.
– Пнял!
– кивнул Пётр Петрович.
– Ща... Ща... И вот так. Кроч, я тут Петьке денежку на карту кинул, вам длжно хватить.
Последнюю фразу он говорил уже быстро удаляющимся спинам.
***
Тридцать минут спустя, как и положено в русской пьянке, любой учет тостов пошел ко всем чертям. Общее застолье разбилась на множество мелких очагов, где каждый гудел кто во что горазд. Оба пришедших на собрание папы, обнявшись, с диким акцентом самозабвенно орали с импровизированной сцены:
ВАЗ - гранёный алмаз!
Фары в ночи, как орлиный глаз!
1600 километров в час -
Космической кары нейтронный фугас.
Лада Седан! Баклажан!
Лада Седан! Баклажан![6]
Допев до конца, они принялись споритьМитрич с помощью обеих рук и разложенных на скатерти вилок, ножей и солонок азартно изображал какую-то давнюю битву мамам заклятых соперниц. Ежеминутно слышалось «И тут, представляете...», мамы воспитанно пугались. Мамы Тарасика, Петьки и Патрика уединились втроем, выставив посередине бутылку вина, но явно не столько соображали на троих, сколько беседовали «за жизнь» и кое у кого уже подозрительно намокали глаза.
– Так, мужики, хорош, задолбали уже со своим баклажаном, третий раз поёте.
– вмешалась грубая Семеновна.
– Пора градус позитива приподнять, а тут, я смотрю, кое где упаднические настроения возобладали. Я вам сейчас напомню, чем настроение поднимать надо, встрянем, девки, под седую древность.
Через пять минут вся женская часть нашего коллектива самозабвенно скакала под сердючкино «Ха-ра-шо! Всё будет хорошо, все будет ха-ра-шо я это знаю, знаю», а мужики вышли на веранду - раз курить не дают, так хоть воздухом подышать.
– Спасибо, Петь, за компанию, - глухо уронил опальный чиновник.
– Хорошо проорались, давно так не оттягивался, уже и забыл - когда. Ну и вообще, что приехал, не струсил.
– А я, Владислав Алексеевич, - неожиданно трезвым голосом ответил олигарх, - во-первых, не из ссыкливых, а во-вторых, у нас с тобой совместных дел никогда не было, поэтому даже если захотят предъявить - нечего.
Он повернулся к нам с Митричем.
– Спасибо, мужики, за вечер, много лет так душой не отдыхал. Серьезно, не знаю, как вам так удалось, но факт остается фактом. Пойдем мы, наверное, с Анькой потихоньку, такие вещи надо на пике заканчивать, чтобы потом послевкусие долгое было.
– Спасибо, Петрович, на добром слове, - кивнул Митрич.
– У меня только одна просьба к тебе будет, важная...
– А вот это ты зря, - Пётр Петрович скривился, как съевши ломтик лимона.
– Так и боялся, что что-нибудь попросите. Испортил песню, дурак![7]
Митрич выразительно постучал пальцем по лбу.
– Вот все-таки вы, олигархи, дебилы!
– уверенно заявил он.
– Вам везде деньги чудятся. Родной, мне восемьдесят с лихером, я в дом престарелых помирать переехал, на кой хрен мне там твои деньги? Жизнь прожигать, бабкам в трусы с начесом засовывать? Да пошёл ты! Вот ты точно концовку облажал.