В час, когда взойдет луна

А веснушчатый первокурсник стоял и ждал, пока на него обратят внимание. «Янычар», [35] явный. Очень они не любят вторгаться в чужое пространство.

— Доброе утро. Вадим Габриэлян. А вот вашего имени я не помню.

— Доброе утро, я Михаил Винницкий, группа 3а. Вы у нас сегодня вечером.

Ага, судя по выговору — с юга. Михаил Винницкий? Тезка Мишки-Япончика? Это кто ж у нас в приюте был такой образованный, да ещё с таким чувством юмора?

— Я слушаю.

35

«Янычары» — те подкидыши или нежеланные дети, которые явно не годятся в агнцы и которых — по способностям и наклонностям — опасно оставлять среди гражданского населения. Их воспитывают в лояльных семьях, потом направляют в закрытые элитные заведения. Процент инициаций среди «янычар» едва ли не вдвое выше среднего для их социального слоя.

— Вчера Васильев приказал сломать вам ребро. Одно. И чтобы никаких внутренних повреждений.

— «Тебе», не «вам». Я заметил, — не заметить было сложно. Обычные васильевские штуки. А обе группы мышей не ловили и за предписанное время не справились. Однако это становится интересно.

— Вчера ни у кого не получилось.

Ну, ещё бы…

— И я решил попросить вас, тебя, показать мне, как это делается. На мне. Если у тебя есть время.

Откуда ты, прелестное дитя? Попадание в мою интонацию почти точное. Ты не эмпат — люди-эмпаты народ хрупкий, нервный — и очень редкий — их в училище вообще не берут, берегут. Ты не псевдопат — псевдопат все, что ему надо, у самого Васильева по моторике прочитал бы. Ты у нас мим, «зеркало», «влезть в чужую шкуру и походить в ней». И голова на плечах. И храбрый.

— Так, Король, на тебе мы ничего показывать не станем — ты тогда вечером ни на что не будешь годен. На мне тоже. По той же причине. Ты меня подожди в раздевалке, а ещё лучше — заходи минут через сорок прямо в общежитие.

— Спасибо, — первокурсник улыбнулся и отошел. Уже выяснил, где я живу. Какой хороший мальчик.

Мальчик действительно оказался первый сорт. Постучал в дверь ровно через пятьдесят минут. И только брови поднял, увидев лежащего на койке незнакомого совершенно голого покойника.

— Ещё раз добрый день. Кто это?

— Пластикат, — а вот улыбку мою повторять не нужно, она на тебе совершенно неуместно выглядит, но это я тебе потом объясню. — Старая технология, ещё времен империи. Берём тело, погружаем в одну среду, потом в другую, потом вводим катализаторы — и клетки потихонечку начинают замещаться пластиком, внешне сохраняющим те же параметры.

Только нужно очень внимательно следить за временем, если хочешь, чтобы ткани удержали не только форму и окраску, но и фактуру. У меня ещё один остался, а новых я делать не буду — и работа трудоемкая, и в лаборатории больше не выпросишь, они там над каждым телом дрожат.

— Тело живое?

— Инструкция говорит, что мертвое, а с живыми я не пробовал. — Нет, определенно… — Так. Давай посадим его на стул. Ребра прикрывает рука, поэтому вживую её придется как-то убирать. Теперь смотри, удар идёт сюда, в край реберной дуги. Снизу вверх и слева направо. Так, — пластикат был намного лучше стандартного муляжа, но все же хуже человека, не было того живого сопротивления, впрочем, для задачи сойдет. — Нижнее ребро ломать опасно. Берем пятое. Раз, два. Пощупай.

— Закрытый перелом?

— Да. Теперь повтори с другой стороны.

А у него и руки неплохие. Плохой у него глазомер.

— Ты сместил два. Пощупай сам. Сдвинься наверх и повтори.

— Спасибо.

— Для себя стараюсь, — нет, он не подстава. Для подставы он наделал кучу совершенно непростительных ошибок. Он просто очень, очень хороший мальчик. И им придется заняться, он здесь пропадёт. — Отлично, Король.

Винницкий придержал руку, понимая, что удар сейчас пошел бы совершенно не в ту степь. Что за король? Почему король? Полчаса поиска по базам данных ничего не дали. Значит, ох, придется искать дальше. Потому что правильно отозваться нужно не позже чем завтра.

— Но это уже работа со шкурой медведя. А главный вопрос, — улыбнулся Габриэлян (часть рассеченной губы поехала не в ту сторону), — это как медведя на нужное время обездвижить, чтобы до этой шкуры добраться…

* * *

«И тут же выпустил на волка гончих стаю…»

Поправка — на лося. Габриэлян в своем защитном тренировочном комбинезоне походил именно на лося — хотя вроде бы ни ростом, ни комплекцией никого из первокурсников особенно не превосходил.

— Время пошло, — сказал Васильев, нажимая старт секундомера. За два дня почти привычным стало зрелище (точнее, позорище) бездарной атаки вразнобой, участники которой в конечном счете оказывались на полу, наименее удачливые — с вывихами.

В качестве «бревна» Габриэлян не имел права наносить ответные удары — только блокировать и бросать. Но уж это он делал весьма лихо и не без удовольствия. Вчерашние попробовали отправить его в нокдаун, и самый везучий достал ногой по лицу. Не очень им это помогло. Избивать Габриэляна было бесполезно — чтобы обездвижить его таким манером, нужно отменить или трёхминутный лимит времени, или запрет лупить в «пояс смерти» в полную силу. Набивкой мышц он занимался ещё до поступления в училище, а болевой порог, похоже, завышен от природы. Гуттаперчевый мальчик.

Из трёх групп только одной — сообразившей сыграть по правилам и навалиться разом — удалось повалить противника. Но вот зафиксировать его в нужной позиции и они не успели. Все остальные дружно падали в одну и ту же яму: как бы вопреки общей жесткой установке на командную работу, дополнительные очки были положены только тому, кто нанесёт удар, естественно, тут же начиналась толчея, претенденты мешали друг другу — и в результате заваливали зачет всей шестёркой. К концу семестра они запомнят: сначала задача, все остальное — потом, каков бы ни был пряник, но пока что…

На сей раз — Васильев надеялся — все будет не так. Но чтобы настолько не так, даже он не думал. Шестёрка — явно по команде, хотя никакого звукового сигнала не было — рассредоточились, взяв Габриэляна в кольцо.

Тот продолжал спокойно стоять и даже ухом не повел, когда один из первокурсников, стараясь двигаться очень аккуратно, зашел ему за спину. А потом, одновременно и согласованно, четверо из шести бросились на противника. Это было почти похоже на настоящую атаку, какой она должна быть: передний покатился вперед, рассчитывая сбить объект с ног, задний попытался взять на удушающий, те, что с боков — довершить атаку переднего, зафиксировав ноги «бревна». То есть так они это себе планировали.

На самом деле вышло следующее: Габриэлян позволил заднему схватить себя за шею, подсел под него и упал вместе с ним вперёд, прокатившись по тому, кто кинулся в ноги. Тот придавленно вякнул под сдвоенным человеческим весом, а первый запаниковал, и — хотя по нему проехался один Габриэлян, без нагрузки — разжал руки и упёрся ими в пол, пытаясь уменьшить давление на нижнего. Не сделай он этого — все было бы закончено в полминуты, а так Габриэлян вылетел из переката, не давая Винницкому ни мгновения, чтобы опомниться, через плечо швырнул его на четвертого бойца и, используя энергию броска, укатился в противоположную сторону. Двойка резерва устремилась на позиции выбывших и попросту столкнулась в том месте, где только что был противник, — и вышла куча-мала, которую третьекурсник Габриэлян секунд пять с доброжелательным интересом созерцал.