В час, когда взойдет луна

— Болтают меньше. А шевелятся больше.

— Я поговорю с Андреем, чтобы он не искал здесь соратников, — пообещал брат Михаил. — С этим мальчиком можно только в открытую.

— И сколько это может продолжаться? — спросил Роман. — Нам все равно придется решать.

— Это будет продолжаться как минимум до следующего полнолуния, — брат Михаил встал из-за стола. — Если будет рецидив, охотник на вампиров окажется очень кстати.

Двое обменялись взглядами поверх головы третьего. Если брат Михаил считает, что охотник на вампиров может пригодиться… значит, он не вполне уверен, что справится сам. Или даже, что уцелеет сам.

— И кстати, об охотнике, — продолжал брат Михаил, макая в кипяток пакетик чая. — Он не только ранен — в нем сидит какая-то очень свежая беда.

— Насколько свежая? — Роман уже смотрел не на отца Януша, а в окно.

— Как переломы Игоря. Примерно той же давности.

— Он потерял друзей, — сказал отец Роман.

— Немного не то. Потери для него — уже часть жизни. Тут не только потеря. Тут что-то случилось совсем неправильное, чего не должно быть. Вам не кажется, что мы занимаемся странным делом? Мы думаем, как защитить себя и свою паству от человека, которому самому нужна помощь.

— А мы её окажем, — весело ответил отец Роман. — Он попросил нас о вере. Так и сказал — «научите меня». Это просьба катехумена, мы не имеем права отказать. Может быть, он раскроется навстречу Косте. Между ними, как мне кажется, много общего.

— Вот я и боюсь, что он раскроется… — пробормотал Януш.

— А ты не бойся. Сделай так, чтобы он раскрылся вам. Сам ему раскройся, как Миша сказал — с ним-де можно только в открытую. Что такое, латиняне?

— Ничего. Он искренний, убежденный… молодой человек. Занимающийся определенным делом. Вам не приходило в голову — как он мог остаться агнцем при этой работе?

— А он…?

— Чистый. Белее молока.

— Ё-моё… — владыка посопел. — Закурим, Ян?

— Курить вредно, — наставительно сказал доминиканец и извлек сигареты. — И нервы трепать вредно. А ты, Михал, помнить бы должен, что мы не видим как ты.

— Даруйте, — сказал брат Михаил голосом, в котором не было ни капли извинительного тона, достал из кармана луковицу и принялся чистить. — Так вот, чтобы сохраниться агнцем при этой работе, нужно делать все это от большой любви к людям, а себя рассматривать как человека уже мёртвого. А теперь представьте себе, что будет, когда он выяснит, что был не просто прав, а куда более прав, чем сам думал.

— Будет крестоносец, — сказал владыка Роман. — Причем такой, каким детей пугают. Слушайте, может, вы его в семинарию возьмёте? Мне кажется, что священника из него не получится, но Бог может рассудить иначе.

— Священника из него не получится, — мотнул головой брат Михаил. — Он узнает, что клирикам нельзя убивать и оставит эту мысль.

— Это в одном случае. А второй вариант мы только что видели — в ослабленной форме.

— Ополчится на нас за предательство рода человеческого.

— Угу. Только не на нас, а на кой-кого другого. Сейчас он думает о Господе как об усовершенствованной боеголовке. И, как и положено порядочному боевику, непременно начнет изучать инструкцию, — брат Михаил побарабанил пальцами по Библии. — А там… Какими глазами он прочтет книгу Иисуса Навина? Например.

— Либо примет как руководство к действию, либо решит, что… данное сверхъестественное существо ничем не отличается от своих противников. Во всяком случае, с точки зрения человека.

— Именно. И куда ни кинь — всюду клин. С одной стороны — мы не можем его задерживать. С другой — не можем отпускать, пока он балансирует между двумя провалами.

— Костя тоже был солдатом. И Костя это прошел.

— Костя после того, что с ним случилось, отлично понимал, что не ему судить Бога.

— Что ты предлагаешь, в конце концов? — отец Януш несколько раздраженно раздавил сигарету в блюдечке.

— На Пятидесятницу мы рукополагаем четверых. Я предлагаю отпустить с ним одного.

— Ты… прости, Михал, ты не с ума сошел, случайно? Ты понимаешь, что с ним будет? С ними будет, с обоими…

— Тебе предъявить список выпускников с комментарием — что случилось с каждым за последние десять лет? В России католический священник служит в среднем восемь лет после рукоположения. В Сибири — пять.

— Ты мне лучше скажи, через сколько лет они предпримут попытку реорганизовать церковь.

— А кто у нас ecclesia semper reformanda? [38] — съязвил владыка.

— Purificanda, — поправил его настоятель, как-то отрешенно глядя в стол. — А те, кто был semper reformanda, либо дореформировались до ручки, либо сейчас закопались, как мы… Хотя им, конечно, закапываться легче.

— Привыкли от нас прятаться? — поддел брат Михаил.

Отец Януш не ответил, владыка Роман хрустнул пальцами. Положить начало попытке церковной реформы с легкостью мог и он сам. Православному епископу для этого были нужны только два единомышленника.

38

«Церковь, всегда преобразующаяся» (лат). Настоятель поправляет — «очищающаяся».

— Отцы, — сказал брат Михаил. — Надо ведь что-то решать. Они здесь, все трое. И все трое просят о крещении. И пряча головы в песок, мы дiла не зробимо. [39]

— Отказать мы не можем, это само собой разумеется. Оставить их здесь мы не можем — это все равно, что летом сигарету в степи бросить. Отпустить их так мы можем, но это и рискованно, и нечестно по отношению к ним. Что нам остается?

— Вы меня подталкиваете к тому, что другого выхода, кроме как отпустить с ними священника, нет, — грустно сказал отец Януш. — А я пытаюсь найти этот выход.

39

«Дела не сделаем».

— Отец настоятель, а ты больше ни о ком не забыл? — брат Михаил обернулся на выходе из кухни.

— Михал… а ты подумал?

Монах кивнул и исчез в санузле.

— Януш, — владыка Роман потрогал самовар и снова включил, хотя разлитый по чашкам чай не выпили. Даже не тронули. И сырник в сметане лежал у отца Януша на блюдечке ненадкусанным, слегка перекошенным диском, как вчерашняя луна. — Если тут в самом деле Божья воля, то Бог сам укажет священника, который должен с ними пойти. А не должен — так и не укажет.

— А если воли нет, а человек пойдет своей?

— А если Божьей воли нет во всем, что мы тут делаем? — отец Роман закипел не хуже «самописца». — Мы не сами принимали это решение? Или тебе сон был? Так ты поди еще докажи, что это от Бога сон, а не прелестническое видение. Тут нечисть людей заедает — на это как, Божья воля есть? И про попущение мне не объясняй, я тебе сам объясню. Ты что, в конце концов, думаешь, что нынешняя ситуация будет продолжаться вечно? Этот мальчик может сколько угодно считать по своему Пригожину, дался им всем этот Пригожин, но ты знаешь и я знаю — рано или поздно станет хуже. Нам не отсидеться в сельской местности. Нам придется возвращаться в города. И даже если нет никакого знака и чуда — это еще одна ниточка к людям. Еще один слой, за который можно зацепиться, ты понимаешь? Они нам, мы им — и мы точно не принесем им вреда.