В чертогах марсианских королей

Едва он поднял глаза, как прямо в лицо ему с полки над головой полетел грязный брезентовый рюкзак. Откуда ни возьмись возникла еще более чумазая рука, схватила рюкзак за лямку, и он исчез среди сгрудившихся тел. Мейерс заметил неопрятного вида мужчину с бородой. «Как этот человек попал на борт самолета? – удивился он. – Или билеты теперь обменивают на продуктовые талоны?» [46]

Достав свой портфель и сумку с ноутбуком, Мейерс повесил их себе на плечо. Через десять минут он добрел до шкафа в носовой части самолета, где измученная стюардесса помогала пассажирам отыскивать их чехлы для одежды. Мейерс нашел свой, схватил его и тоже повесил на плечо. Затем, переваливаясь с ноги на ногу, он повернулся и направился к трапу. По дороге у выхода он поцарапал голень о сложенную сумку на колесиках с клюшками для гольфа. В конце концов он все-таки пробрался к трапу и направился в аэропорт О’Хара.

46

Выдавались малоимущим американцам для покупки продуктов питания, в настоящее время заменены на дебетовые пластиковые карты.

О’Хара. ORD. В снежную ночь с единственной работающей взлетно-посадочной полосой аэропорт напоминал один из последних кругов ада. Шаркая ногами, Мейерс брел по залу вместе с несколькими миллионами других потерянных душ, которым нужно было успеть на стыковочные рейсы. Те, кто оставил всякую надежду – по крайней мере, надежду улететь этой ночью, – сидели, ссутулившись на креслах или на полу у стен, или просто дремали стоя.

Регистрация на стыковочные рейсы в О’Хара происходила не в темных закоулках, где за наличку тебе предложат маленькие пакетики с сомнительным содержимым, а в конце бесконечных очередей, извивающихся, как змеи, окруженных с обеих сторон желтыми брезентовыми лентами, которые были натянуты между столбиками из нержавеющей стали и освещенных лампами такими же теплыми и по-домашнему уютными, как в операционной. Мейерс нашел нужную очередь и встал в ее хвосте. Через десять минут он подвинул носком ботинка свой чехол для одежды, сумку ручной клади, портфель и сумку с ноутбуком всего на три фута. Еще через десять минут он сделал то же самое. Ему захотелось есть.

Когда он дошел до стойки с билетами, ее сотрудница сказала, что он пропустил свой стыковочный рейс домой и сегодня ночью других рейсов не будет.

– Однако, – заметила она, с хмурым видом уставившись на монитор своего компьютера, – у меня есть одно свободное место на рейс до Атланты. Там вы сможете утром пересесть на нужный вам рейс. – Она подняла глаза и улыбнулась.

Мейерс взял переписанный билет. Выход на посадку был по меньшей мере в трех милях от того места, где он находился. Взвалив на плечи свою ношу, он отправился искать еду.

Все было закрыто, кроме одной забегаловки у зоны выхода на посадку. Профсоюзы сотрудников аэропорта бастовали. Меню на стене было закрыто куском оберточной бумаги, на которой от руки было написано: «Хот-доги – 4$, кола – 2$. Кофе нет». За прилавком стояли двое изможденных сотрудников: женщина за пятьдесят с клоками седых волос, торчавшими из-под бумажной кепки, и латинос двадцати с небольшим лет в фартуке, заляпанном горчицей и кетчупом.

Когда Мейерс был еще на приличном расстоянии от них, буфетчик неожиданно бросил свои щипцы для хот-догов, сорвал с головы кепку и смял ее в маленький шарик.

– Хватит с меня этого дерьма! – закричал он. – Я ухожу! No mas! [47]

Продолжая кричать что-то по-испански он бросился к двери позади прилавка. Женщина позвала его по имени, а звали его Эдуардо, но мужчина никак не отреагировал на ее слова. Он нажал на красный поручень на двери пожарного выхода и под рев сигнализации помчался вниз по лестнице.

Сквозь окно Мейерс успел разглядеть, что латинос был маленьким и крепким, к тому же хорошим бегуном. Он выскочил из здания и устремился прочь. Где-то внизу появились двое охранников аэропорта в форме и с пистолетами в руках. Эдуардо уже скрылся из вида. Охрана продолжала прибывать. Блеснули вспышки. Выстрелы? Из-за шума самолетных двигателей Мейерс не мог понять. Он поежился и снова повернулся к прилавку с закусками.

47

Довольно! (исп.)

В очереди перед ним было еще десять человек, когда объявили посадку на рейс до Атланты. Впереди оставалось всего три человека, когда объявление прозвучало повторно. Седовласая женщина, все еще расстроенная из-за бегства Эдуардо, всучила ему хот-дог и пролила треть колы на прилавок, в эту минуту через громкоговоритель прозвучало еще одно объявление. Мейерс поспешил к сервировочному столику. Там не было ни лука, ни специй. Он выдавил немного горчицы из пластикового пакета, причем половина вылилась на его бежевое пальто. Ругаясь и вытирая горчицу салфеткой, Мейерс откусил кусочек хот-дога. Он оказался едва теплым с одной стороны и холодным – с другой.

Отхлебнув колу и с трудом проглотив холодную сосиску и черствую булку, Мейерс поспешил на посадку. Через телескопический трап – на «Боинг-727». Большинство пассажиров уже сидели, только некоторые отчаянно пытались втиснуть свои вещи на верхние полки для багажа. Мейерс добрался до места 28 В. На кресле 28 С сидела женщина, весившая фунтов триста, причем основной вес приходился на бедра. На месте 28 А расположился мужчина, чей вес приближался к тремстам пятидесяти, а все его лицо блестело от пота. Мейерс в отчаянии осмотрелся по сторонам, хотя уже знал, что это последнее, самое последнее место в самолете.

Женщина злобно зыркнула на него, когда вставала, чтобы пропустить. Мейерс убрал ручную кладь под сиденье, затем открыл верхнюю полку. Места там оставалось разве что для кошелька. Следующий отсек был таким же забитым. Стюардесса взяла его портфель и ноутбук и быстро ушла куда-то.

Мейерс протиснулся на свое место. Леди расплылась в своем. Мейерс почувствовал, как сжимаются его ребра. Справа пахнуло тошнотворным фиалковым парфюмом. Слева на него обрушилась волна затхлого ужаса.

– Это мой первый полет, – поведал толстяк.

– Да неужели? – спросил Мейерс.

– Мне так страшно.

– Не нужно бояться. – Толстая леди порылась в сумочке, извлекла оттуда пачку салфеток, а затем высморкалась так громко, что этим звуком смогла бы напугать даже моржа. Проделав все это, она скомкала свой омерзительный носовой платок и бросила его на ботинок Мейерса.

Их отбуксировали хвостом вперед, потом они долго катались по полю, потом ждали часа два, затем снова ездили по полю, к этому времени самолет покрылся льдом, и они еще час жали, пока его очистят. Словами не передать, как долго все это длилось. Наконец они все же поднялись в воздух. Толстяка сразу же вырвало в маленький белый пакет.

Атланта. ATL. Они приземлились в толстой пелене черного дыма. Где-то на западе, на значительной территории Джорджии из-за засухи начались лесные пожары. Международный аэропорт Харсфилд изнемогал от тридцативосьмиградусной жары, и копоть кружилась над взлетной полосой. Было темно как ночью.

Толстяк регулярно наполнял свои блевпакеты в течение полета. Несмотря на все это, он ел как голодная гиена. Мейерс есть не мог. Он был не в состоянии даже руку поднести ко рту. Он не отрываясь глядел на еду на своем выдвижном столике, не в силах пошевелиться, словно его приковали к сиденью, пока стюардесса не унесла поднос.

Перед самым выходом из самолета стюардесса забрала у толстяка последний пакет. Мейерс не сводил взгляда с его надутого дна, с ужасом думая, как бы его содержимое не просочилось ему на колени, но пакет не прорвался.

У выхода из самолета, жар ударил ему в лицо. Когда он проследовал в терминал, легче не стало. Воздух был густым и горячим, как сироп. Из-за лесных пожаров оборвало линии электропередачи и кондиционеры не работали. Так же, как и освещение. Тем не менее компьютеры и телефоны функционировали.