В четыре утра

Глинский решил, что окончательно погиб. Сам, своими руками вырыл себе могилу. Он еще больше утвердился в этом мнении после следующего допроса. Следователь настаивал, чтобы он во всех подробностях вспомнил один день своей жизни, день, канувший в небытие около двух месяцев тому назад. Ничего особенного в этот день не произошло. Глинский закончил составление какого-то отчета. Да, он вспоминает, это был денежный отчет. На документе должна была стоять подпись командира, но командир сошел на берег. Глинский поплелся на "Колывань", на которой в то время держал свой флаг начальник дивизиона. Ведерников оказался там, торчал вместе с Аненковым в ходовой рубке. Командир подписал отчет, и Глинский собрался уходить, но задержался, потому что думал, что они с командиром пойдут вместе.

–  Ведерников действительно вышел вместе с вами? - спросил следователь.

–  Нет, я ушел один. Ведерников разрешил мне отлучиться до вечера после того, как я занесу отчет в штаб.

–  Постарайтесь вспомнить, что задержало Ведерникова. Глинский мучительно думал.

–  Нет, не помню... - виновато сказал он.

–  Может быть, его задержал Аненков?

–  Может быть...

–  Скажите, гражданин Глинский, вы знали Якова Захаровича Лямина?

У Глинского ёкнуло сердце. Наверно, опять подозрительное знакомство.

–  Нет, я не знал такого. Мы не были знакомы. - И робко спросил: - А кто это?

–  Это один старый рабочий, вернее, старый мастер. Его многие знали.

Глинского вдруг осенило.

–  Скажите, он такой невысокий, в фетровой шляпе и в русских сапогах?

–  Да, да, да... - оживился следователь. - Да, это он.

–  Видите ли... - Глинский старался не сказать лишнего. - Я его не знал, но слышал о нем. Кажется, у них с Ведерниковым были какие-то контры. Кажется, гражданин Лямин позволил себе какую-то. .. э... э. .. бестактную выходку, задевавшую честь офицера...

–  Ну, предположим, - кивнул следователь. - А вам откуда это известно?

Глинский замялся.

–  Право, не знаю... кажется, об этом сказал Ведерников как раз в тот день. Ведерников уже вышел из рубки и вдруг быстро вернулся и сказал: "Не хочу встречаться с этим..." Как он его назвал, я не помню.

–  Он сказал, почему эта встреча ему нежелательна?

–  Ну да, из-за этой самой бестактности, боялся, что старик опять что-нибудь такое... ну, ляпнет, что ли!

–  Значит, вы пошли сначала в штаб, а потом куда?

–  К Настеньке... это моя бывшая невеста...

–  Почему бывшая? - удивился следователь, - Обстоятельства изменились... я же не знал... я же не мог себе представить, что она... что ее мать...

–  Понятно, - сказал следователь, пристально разглядывая Глинского.

Глинский еще больше смешался. Что ему понятно, этому следователю?

–  Постарайтесь припомнись: кому вы рассказывали об этом инциденте?

–  О каком i ? - испугался Глинский. - Какой инцидент?

Следователь нахмурился.

–  Слушайте, мы о вас знаем больше, чем вы думаете. Знаем, что вы бы не удержались, чтобы не посплетничать. Как же! Командир корабля, ваш непосредственный начальник, прячется от какого-то старика мастерового. Так кому вы рассказали об этом?

–  Настеньке! - выпалил Глинский.

–  А еще кому?

–  Коленьке Петрищеву, это жених Настенькиной сестры.

–  Еще!

–  Больше никому, честное слово!

–  Припомните, Глинский! К Соловьевым вы пришли вечером, к ужину. А до этого?

Глинский опустил голову.

–  Может быть, я и рассказал кому-нибудь в штабе, - сказал он неуверенно. - Ах да, рассказал... заходил в отдел и там рассказал...

–  Когда вы заходили в отдел?

–  Да сразу же с "Колывани".

–  Значит, установлено следующее. Первое, - Вышеславцев загнул палец, Ведерников знал Якова Захаровича, и второе, - он загнул другой палец, Ведерников не мог сам убить старика, потому что с "Колывани" вернулся на свою "Гориславу" и уже никуда не отлучался.

–  Конечно, не мог. Где "Горислава", а где "Олег"? Между ними расстояние километров десять. Мы ехали сначала машиной, а потом узкоколейкой. Нет, это убил кто-то из тамошних. Там неподалеку береговая батарея, маяки, канониры. В общем, народ есть. Мы всех подозреваемых проверяли, никаких определенных данных не нашли.

–  А результаты расследования?

–  Результаты... - Лапшин вздохнул. - Нашли винтовку. Винтовка оказалась того парня, который был вторым караульщиком на "Олеге". Нашли мешок с хлебом, поняли: парня нет в живых. Кто же сейчас хлеб-то кинет? В общем, водолазы его обнаружили. Кто-то тюкнул по голове сзади, пробил череп, и тело в воду. А вот дальше дело застопорилось.

–  Так... Значит, эта линия еще не ясна. Запишем. На батарее есть какой-то тайный враг или несколько врагов. Теперь перейдем к самому главному. Как ты думаешь, Аапшин, кто позаботился увести боны заграждения и кто передал англичанам секретные позывные? Позывные устанавливаются накануне, за сутки вперед, времени для передачи в обрез.

Лапшин хмыкнул.

–  Кто! Ясно кто - штабники! Я и говорю, надо их всех допрашивать.

–  Кабы знать, с кого начинать, - задумчиво сказал Вышеславцев, - я бы не возражал. Но всех подряд нельзя. Давай подойдем с другой стороны. Каким способом передали?

–  По радио исключается, - сказал Лапшин. - Мы бы перехватили.

Вышеславцев кивал.

–  Так, так... давай дальше.

–  Мог съездить кто-нибудь в Питер? - Лапшин вопросительно взглянул на Вышеславцева.

–  Может быть... Я уже приказал комендантскому управлению проверить все пропуска, все увольнительные за шестнадцатое и семнадцатое. Как будто бы ничего подозрительного. Да и народу ездило немного. Один буксир в сутки, не разъездишься. Кто мог знать позывные, кроме штабных? Командиры кораблей. Из них никто не отлучался. Командиры фортов?

–  Эти тоже были на местах, - подсказал Лапшин.

–  Так кого же мы можем подозревать? - продолжал Вышеславцев. - Позывные до той минуты, когда они вступают в действие, то есть до двадцати четырех часов, хранятся в запечатанном конверте с сургучными печатями. Каждый командир хранит их в своем личном сейфе и вскрывает в точно положенное время в присутствии комиссара и вахтенного начальника. Хоть порядки у нас кое-где и порасшатались, но это соблюдается неукоснительно.

–  Выходит, опять ниточка обрывается, - вздохнул Лапшин. Оба помолчали.