В Датском королевстве…
Шрифт:
Лодвиг облизнулся, смакуя послевкусие.
— Не надо привязывать, — заявил он твердо. — Ялле был моим напарником, не надо его веревкой. Пусть сидит на своем стуле и наслаждается пиром, не надо его ни солить, ни привязывать.
— Но когда он оттает, то упадет на пол, — заметил Черный Вильям. — Сначала на стол упадет, потом — на пол.
— Когда Ялле начнет сползать со стула, отнесем его в снег. Он там замерзнет и окоченеет, что твоя лисья шкура на ветру, — заявил Лодвиг.
На том и порешили.
Шли часы. Сначала погрелись бутылочками Херберта, потом Граф сделал
Но тут Бьёркен решил, что пора произнести надгробную речь. Он снова поднялся и заревел:
— Тишина! Надо уважать усопшего.
Все замолчали. И Бьёркен продолжил уже обычным голосом:
— Я приготовил великолепную речь по этому случаю, но все забыл.
— Слава Богу, — раздалось со всех сторон.
— Ялле был хорошим человеком, и мне надоело смотреть, как его туда-сюда носят. Пора уже уложить Ялле в одноместную кровать с крышкой и оставить в покое.
Заслышав протестующие голоса, Бьёркен снова возвысил голос:
— Похоронить Ялле, я говорю! Притомился он тут сидеть, на вас глядеть, устал и снаружи сидеть мерзнуть. Ялле надо положить в гроб, говорю я, и срочно.
В голосе Бьёркена было нечто, не оставившее у присутствующих сомнений в том, что, если они не послушаются, он заберет у них все, что еще уцелело из его выпивки. И они послушались.
Им повезло. Ялле как раз активно оттаивал, его легко было распрямить и уложить в гроб. Гроб оказался ему впору, он так славно лежал со сложенными на большом животе руками и трубкой, торчащей из бороды. Все согласились, что такого безмятежного покойника свет еще не видывал. Они смотрели на Ялле, преисполнялись благими помышлениями и не решались закрыть крышку.
— Какая же, наверное, темень в этом ящике, — прошептал Малыш Лассе. — Я бы в такой не полез.
Лодвиг с мольбой посмотрел на Бьёркена.
— Это все же праздник Ялле, — сделал он попытку, — трудно понять, чего он сам хочет, говорить-то он не может.
Но Бьёркен был непреклонен.
— Будет лежать, где лежит, — заявил он. — Но если хотите, гвозди можем не забивать. — И он положил крышку гроба немного наискосок, так чтобы на лицо Ялле падала полоска света. — А теперь вернемся к картам.
Они играли в «червей», невинную игру, очень любимую Ялле. Пили и вино, и самогон, и домашнее пиво, разогрелись, настроение снова поднялось. Когда Бьёркен очутился под столом, а произошло это на удивление быстро и объяснялось, очевидно, тем, что он смешивал напитки еще до того, как они попадали к нему в желудок, Ялле снова притащили за стол. Он был почетным гостем и, конечно же, его посадили во главе стола. На сей раз обошлись без глубокой заморозки: прислонили к спинке стула, а ноги поставили так, чтобы те уперлись в ножки стола. Так покойник просидел долго. С друзьями, среди гама и табачного дыма, с трубкой во рту, с умиротворенным лицом. Друзья пили за него,
говорили ему, что эти поминки будут помнить до конца света. Они обращались к Ялле как к живому, а через какое-то время никто уже и не помнил, что он умер.Когда одна нога Ялле соскользнула с ножки стола, и он тихо сполз под стол, окружающие восприняли такое поведение как нормальное. Во время попоек Ялле всегда в какой-то момент оказывался под столом.
— Сдает наш Ялле, — икнул Мэдс Мэдсен. — Старый стал.
— Никуда эти островитяне не годятся, — хихикнул Лодвиг. Сам он еле сидел на стуле, глаза в кучку, и не мог отличить червей от пик.
Пир продолжался всю ночь и весь день. Граф отпал довольно рано. Он отполз от стола и улегся в гробу Ялле, обитом мешковиной и обтянутом хлопковым полотном. Там ему было мягко и хорошо, и он легонько и с достоинством похрапывал. Никто уже не помнил, по какому поводу собрались, да это, впрочем, было и неважно, пока праздник продолжался.
Гроб обнаружил Мэдс Мэдсен.
— Эй, кто-то умер? — крикнул он.
— Кто умер? — завопил Лодвиг.
— Тут гроб стоит, значит, какой-то идиот умер, — установил Мэдс Мэдсен.
— А в гробу кто-то есть? — спросил Херберт.
Мэдс Мэдсен пригляделся.
— Граф умер, — сообщил он народу. — Надо его похоронить, пока не испортился. — Тут Мэдс Мэдсен споткнулся о крышку и положил ее поплотнее на гроб. — Вставайте, алкоголики, — крикнул он. — У нас покойник в доме. Надо уважать усопшего.
Народ вскочил. С большим трудом, топоча и отдуваясь, они вытащили гроб на улицу и поставили в снег. На свежем воздухе дело пошло лучше. Гроб хорошо катился по снегу, и они принялись толкать его к кромке льда. Толкали, тянули, пели и орали, и наконец, благодаря милосердному провидению, добрались до шхер. Тут они остановились, сняли шапки и постояли, поддерживая друг друга, а Сизый Нос бормотал что-то, чего никто не мог разобрать. Выждав, пока Сизый Нос закончит, они объединенными усилиями столкнули гроб в воду и помчались домой, в тепло.
Настал момент, когда выпивка кончилась. Ситуация серьезная: у гостей начало проясняться в голове. Первым очнулся Бьёркен. Проснувшись, он обнаружил, что лежит, уткнувшись головой в руку Ялле.
— Что такое, Ялле не похоронили? — удивился он.
Мэдс Мэдсен, дремлющий за столом, оторвал голову от рук и спросил:
— Ялле? Но ведь умер-то Граф.
Бьёркен снова забрался под стол и осмотрел Ялле.
— Нет, умер Ялле, — сообщил он, — а где гроб?
Лодвиг открыл один глаз. Он лежал на нарах рядом с Вальфредом.
— Где Граф? — спросил Лодвиг.
По дороге к скалам Бьёркен шептал Мэдсу Мэдсену:
— Хороший человек был Граф, приятно было иметь с ним дело. Жаль, что все так получилось.
Мэдс Мэдсен огорченно кивнул.
— Никогда у нас настоящего графа больше не будет. Странно, как мы могли так ошибиться.
Грустной толпой они тащились по льду. Головы раскалывались, руки-ноги ломило, во рту — неприятный привкус. Малыш Лассе, хныча, кружил вокруг, Сизый Нос держал Херберта за ремень, чтобы не потеряться. Наконец, они увидели поднимавшийся над водой пар.