В дебрях Атласа. Пограничный легион

Они собирались войти в ущелье, когда появился Рибо под охраной четырех кабилов.

У всех вырвался крик радости: все думали, что и бравого сержанта не пощадила пуля сынов Атласа. Но они едва успели обменяться с ним улыбкой и прощальным жестом. По ущелью уже начинали свистеть пули.

Хасси не потерял самообладания. Он отсчитал тридцать человек и приказал им спешившись занять скалы, чтобы сдерживать наступление неприятеля, пока Афза и ее приданое не будут в безопасности.

Нельзя было терять ни минуты. Спаги быстро приближались, очевидно намереваясь занять выход из ущелья.

Энрике едва успел расставить своих тридцать кабилов по склонам, как почувствовал, что кто-то треплет его по плечу. Обернувшись, он увидел Рибо.

— Ты здесь! — воскликнул легионер. — Почему ты не пошел за графом? Ведь ты не можешь сражаться со своими соотечественниками!

— Я не выпущу ни одного заряда.

— Беги, пока еще не поздно. Кто знает, что будет через полчаса. Ты свободен.

Рибо покачал головой.

— Нет, я посмотрю на битву.

— Тебя могут убить.

— На что мне жизнь? Блед мне опостылел…

Он сел на выступ скалы, обхватив голову руками.

«Уж не помутился ли он рассудком, что ищет смерти?» — подумал Энрике.

Он бросил быстрый взгляд на долину за скалами, занятыми его людьми.

Шагах в пятидесяти мавр, Ару и несколько кабилов поспешно отрывали ящики; вдали, уже высоко, удалялся граф, окруженный группой всадников, увозя в седле Афзу.

Спаги между тем приблизились и, спешившись, подходили рассеянным строем.

— Друзья! — скомандовал Энрике. — Стреляйте!

Кабилы не заставили повторять себе приказание, хотя им стала ясна вся невозможность устоять против тысячи двухсот человек, шедших на приступ высот.

Пули свистели с обеих сторон, и смелые горцы падали по нескольку сразу.

Энрике, видя безнадежность обороны, собирался приказать отступать, как вдруг увидел, что Рибо, не сходивший с места, свалился. Тосканец побежал к сержанту — тот был мертв: ружейная пуля поразила его в голову.

— Еще один погиб из-за Звезды Атласа, — со вздохом проговорил тосканец. Взбежав на высокую скалу, он оглянулся вокруг. У него оставалось всего человек десять, а спаги, проникнув в ущелье, уже поднимались по уступам скал. Сердце упало в груди храбреца, шутившего до сих пор со смертью.

— Конец! — прошептал он.

Он взглянул в ущелье. Облако белых бурнусов спускалось с гор наперерез спаги. Граф и Хасси, укрыв Афзу и ее приданое в надежном месте, стали во главе горцев и бросились к ущелью в надежде спасти последних его защитников.

Но было уже поздно!.. Спаги одним напором взяли высоты и добивали кабилов.

Один сержант подошел к Энрике, уже бросившему ружье, и, схватив его за грудь, кричал:

— Смерть тебе!

— Напрасно предупреждаешь меня, друг. Я проиграл партию и готов заплатить, — с грустной улыбкой ответил тосканец.

Командовавший полком, видя появлявшихся отовсюду кабилов, не решился бороться с ними в ущелье и приказал трубить отступление.

По всему Атласу шел зловещий гул, отовсюду: из долин, из деревень, из глубины ущелий — доносились ружейные выстрелы.

Все горы заволновались, но было уже поздно!

Полк, начинавший терпеть значительные потери, спешил вернуться на равнину, захватив с собой несчастного тосканца, которого посадили на лошадь. Скоро облако пыли скрыло удалявшихся всадников, между тем как на Атласе еще гремели последние выстрелы.

Две недели спустя граф, Хасси, Афза и Ару спускались, следуя за марабутом, с уступов Восточного Атласа на границе Триполитании.

Последние две недели они горько оплакивали преданного друга, пожертвовавшего собой и попавшего в когти смерти, из которых его не могла вырвать никакая людская сила.

Теперь беглецы были уже в безопасности на турецкой территории и могли без труда добраться до Триполитании, откуда намеревались отправиться в Фиуме, главный далматский порт.

Через сутки после того как они навеки распростились с Африкой, Энрике-тосканец пал на бастионе Орана, сраженный залпом первой роты Иностранного Легиона…

Военный трибунал не допустил никакого снисхождения.

ЗЕЙН ГРЕЙ ПОГРАНИЧНЫЙ ЛЕГИОН Глава первая

Жанна Рэндль направила свою лошадь к поросшему кедрами горному кряжу. Дикий вид высившихся кругом скал постепенно пробудил в ее груди раскаяние и страх.

«Значит, Джим не шутил, — промолвила она про себя. — Он серьезно взялся за дело и теперь мчится прямо к границе… О, зачем я только насмехалась над ним!»

Действительно, эта восточная пограничная полоса штата Айдахо имела весьма неприветливый вид, особенно в тот жуткий для всего Запада год. Погоня за золотом наводнила Калифорнию сбродом свирепых и беспардонных людей. Так называемый «усмирительный комитет» и богатые золотом участки в Айдахо отодвинули вглубь всю эту темную толпу, но жуткие рассказы о кровопролитиях и золоте продолжали еще ходить в народе. То и дело сталкивались охотники и золотоискатели со всевозможными таинственными личностями.

Жанна недавно рассорилась с Джимом Клэвом и теперь горько раскаивалась в этом. Она была стройной и сильной брюнеткой лет двадцати. Родилась она на Миссури, где ее отец занимал видное положение, пока, как и большинство его современников, не погиб от шальной пули. Тогда Жанна попала под покровительство своего дяди, тоже погнавшегося за золотом; таким образом, остальные годы своей жизни она провела в полной глуши.

Уже несколько десятков миль проехала она за Джимом и, наконец, решила слезть и посмотреть, действительно ли так свежи следы его лошади, как она думает. Из их маленькой деревушки он выехал еще до восхода солнца. Один крестьянин видел его и тотчас же сообщил ей об этом. Вероятно, Джим где-то задержался, так как солнце уже показывало полдень. Жанна принялась размышлять. К постоянным пустым угрозам Джима она уже привыкла, а его вечная нерешительность надоела ей. Ведь в самом деле, это было просто жалко. В общем, Джим был очень мил и любезен, но со времени знакомства с ней он еще ни в чем не проявил силу своего характера.

Жанна подошла к своей лошади и принялась вглядываться вдаль — в высокие и мрачные горы. Отважная и находчивая, привыкшая к переездам на лошадях, она всегда умела позаботиться о самой себе. В эту минуту девушка ясно видела, что заехала дальше чем следовало, но она так была уверена, что догонит Джима. Разве он не всегда готов каяться перед ней? Однако на этот раз все вышло по-иному. Она вспомнила его худое лицо, настолько побледневшее, что даже выступили маленькие веснушки, которых она до тех пор не замечала. А его глаза? Обычно такие мягкие и нежные, в тот момент они блестели подобно острой стали. Да, его лицо в самом деле выглядело очень расстроенным, даже больше того: оно выражало отчаяние. Но что же особенного она сказала ему? И Жанна начала вспоминать.