В дни Каракаллы

Возле легата на земле, на кожаной попоне, мерцал бронзовый светильник со многими фитилями; тут же находилась золотая чернильница с изображением Геркулеса, разрывающего пасть немейскому льву. Эту изящную вещицу легату подарила Юлия Домна, и Цессий Лонг очень дорожил подарком как знаком благорасположения «матери лагерей». Когда раб поднимал полу шатра, пламя светильника билось на сквозняке и чадило, и в его трепетном сиянии в углу поблескивали серебряные легионные орлы. У входа в шатер стояли среди ночной мглы два рыжеусых батава.

Цессий Лонг, в тунике с широкой красной полосой, присвоенной его сенаторскому званию, хотя он ни одного раза не заседал в курии, только что совершил трапезу, с удовольствием поев солдатской похлебки из свинины с горохом, прибавив к этому кусок колбасы в четыре пальца, несколько вареных яиц, кусок козьего сыра и лепешку с творогом. Обычно, даже в походе, легатские повара готовили более изысканные блюда, но в тот вечер легат должен был удовольствоваться такой скромной едой. На войне не приходится быть прихотливыми даже военачальникам. Сопровождавшие Цессия Лонга лица, в том числе и мы с Вергилианом, уже поужинали в соседнем шатре, и теперь нам ничего не оставалось, как созерцать легата за едой, хотя надо сказать, что особенного удовольствия это зрелище нам не доставило: легат громко чавкал, даже рыгал и неопрятно обсасывал пальцы.

После трапезы Цессий Лонг изволил разговаривать с нами, вернее – с Вергилианом, но и беседа особым интересом не отличалась. Привыкнув уже к высоким темам антиохийских разговоров, я удивлялся незначительности мыслей легата. Так, относительно дождя он высказал мнение, что хорошая погода лучше плохой, а в ответ на жалобу поэта на усталость, заявил, что человек устает, когда много работает или длительное время находится в пути. А между тем видно было по всему, что он хорошо знает свое военное дело.

Потом Лонг потребовал эпистолярия. Его не оказалось. Тогда он вызвал легионного скрибу и стал диктовать письмо для Макретиана с отчетом о происходящих событиях. Вергилиан хотел удалиться, но хозяин попросил не покидать его. Мы остались.

Скриба оказался человеком в преклонных летах, с коротко остриженной, как у простых воинов, седой головой. Легат диктовал скучное донесение о числе людей и количестве оружия в легионе, о конях и мулах, повозках и онаграх. Римляне чрезвычайно любят такие отчеты, так как с их помощью возможно проверять деятельность магистратов в отдаленных провинциях.

Руки у скрибы дрожали, и по всему было видно, что бедняга устал до крайности и с усилием макает тростник в чернильницу. Лонг пожелал прочесть написанное и протянул руку за папирусом. Он поморщился, взглянув на список:

– Как неразборчиво ты пишешь, приятель!

Скриба молчал, с тревогой глядя на легата.

– Позови Бульбия, – приказал Цессий Лонг рабу.

Явился эпистолярий, то есть тот, кто ведал перепиской легата.

– Бульбий, где ты пропадаешь? Я сам должен писать отчет? Взгляни! Как послать такое в Рим?!

Этот сутуловатый человек, почти горбун, стал оправдываться, что задержался по делу у префекта лагеря.

– Разве это работа? – негодовал легат и совал Бульбию папирус.

Эпистолярий стал переводить взгляд с папируса на скрибу и обратно. Писец неожиданно уронил тростник из рук.

– Я стар, и пальцы уже не слушаются меня.

Не знаю, чем бы все это кончилось, но Вергилиан, по мягкости и доброте своего характера пожалевший старика, попытался найти выход из положения:

– Достопочтенный Цессий, мой друг весьма искусен в каллиграфии и неоднократно переписывал мои стихи. Если ты пожелаешь, он с удовольствием напишет твое послание.

И поэт вопросительно посмотрел на меня. Краснея от смущения, я выразил согласие.

Во взгляде легата можно было прочитать недоумение. Казалось, его удивляло, что друзья Вергилиана занимаются подобными вещами.

– Оказывается, ты каллиграф? Посмотрим твое искусство.

Лонг стал диктовать другое письмо, предназначенное для того же Макретиана, но вполне частного содержания. Я старательно писал.

– «По причине неблагоприятной погоды и усталости людей и животных я остановил орлы…»

Приблизительно так начиналось письмо. Тростник в моей руке проворно бегал по папирусу. Я старался придать буквам четкий и красивый вид.

– Прибавь: «крайней усталости людей». Теперь дальше. «Настроение в легионе великолепное. Воины жаждут сразиться с врагом и заслужить твою лестную похвалу…»

Когда письмо было окончено, легат посмотрел на мою работу. Из-за его плеча выглядывало длинное лицо Бульбия.

– Изрядно написано, – одобрил легат.

Эпистолярий тотчас рассыпался в похвалах:

– Превосходно! Никогда я еще не видел, достопочтенный легат, столь искусно написанных букв!

За мокрой парусиной шатра уже стояла ночь. Лагерь готовился ко сну. Издалека доносились крики, песни, ржание чем-то взволнованной лошади.

Вдруг около шатра послышалась грубая и замысловатая брань.

Легат, все еще лежавший на шкуре, прислушался не без удовольствия.

– Кто это? Собрал в одну клоаку всех богов…

Бульбий тоже приложил ладонь к уху, чтобы лучше слышать.

– Это центурион Альвуций. Из первой когорты.

Легат больше ничего не сказал и продолжал перебирать листки папируса.

Приподнимая полу шатра над курчавой головой, вошел врач Александр, грек из Антиохии. В руке он держал плоскую серебряную чашу с каким-то снадобьем. Легат страдал застарелой болезнью печени и по привычке протянул руку за лекарством. Но с отвращением понюхал вонючую жидкость.

– Может быть, не принимать? Припадок миновал.

Врач был неумолим:

– Убедительно прошу тебя – прими, и да ниспошлет тебе Эскулап здоровье.

Судя по запаху, в лекарство входили оливковое масло и натертая черная редька.

У легата Цессия Лонга от юношеских лет остались вкусы простого поселянина. Например, он любил жирную пищу – гусятину, вареные яйца и колбасы, но чревоугодие плохо отражалось на его здоровье, и толстяка часто мучили огненная изжога и боли под ложечкой. Александр взялся излечить легата от недуга по способу греческого врачевательного искусства.

Вслед за врачом в шатер явился по вызову префект легионной конницы Аций, родом скиф. Этот коренастый, светловолосый, но уже остриженный под римлянина воин доложил, что трое из его всадников исчезли вместе с конями и оружием – вероятно, выпили лишнее и отстали от своей когорты.