В долине Лотосов

Вечно критикуй капитализм! Чтобы разом вырвать по всему селу корни контрреволюции, рабочая группа не торопилась созывать собрания, мобилизовывать массы и устраивать другие шумные мероприятия. Она стремилась первым делом изучить обстановку, связать все явления воедино и в то же время выявить политический облик работников и остальных жителей села: разделить их на левых, правых и центристов, определить, на кого можно опираться, с кем сотрудничать, кого воспитывать, против кого бороться.

Однажды, отправив своих подчиненных к нескольким «современным беднякам» для установления полезных связей, Ли Госян осталась в Висячей башне и начала усердно воспитывать героя земельной реформы, читать ему новейшие руководящие документы. Из прошлого общения с Ван Цюшэ у нее сложилось неплохое мнение о нем, и она решила, что он вполне годится для воспитания, так как много страдал, глубоко ненавидит старое общество, тверд в своей позиции и никогда не противоречит руководству. Кроме того, он недурен собой, не высок и не низок, крепко сбит, улыбчив, приветлив. Самое же главное, что он сообразителен, легок на подъем, умеет разговаривать и обладает известными организаторскими способностями. Правда, сейчас он несколько оборван, но ведь о человеке нельзя судить только по внешнему виду: если надеть на него форму кадрового работника, желтые кеды, да еще пришить к форме белый воротничок, он ничуть не уступит какому-нибудь заведующему сектором из уезда. Ли Госян захотелось сделать его передовым бойцом по воспитанию членов народной коммуны, образцом высокой классовой сознательности, опорой политического движения на селе, а затем и красным знаменем для всего уезда…

Думая об этом, она читала вслух документ и время от времени поглядывала на Ван Цюшэ. Тот, конечно, понятия не имел о таких замыслах руководительницы группы, но, когда она дошла до слов о классовом, социальном и экономическом урегулировании, вдруг оживился и, не выдержав, спросил:

– Скажите, товарищ Ли, нынешнее движение похоже на земельную реформу? Можно назвать его новой земельной реформой?

– Новой земельной реформой? Да, верно, наше движение, как и земельная реформа, посвящено самым коренным проблемам жизни, опирается на бедняков и батраков, нацелено против помещиков, кулаков, контрреволюционеров, против новой буржуазии!

– А в ходе этой борьбы будет снова определяйся социальное положение людей?

– Конечно. Сейчас обстановка сложная, и все, что не было доведено до конца земельной реформой, будет доделываться, в том числе предстоит перестройка классовых рядов. Ты молодец, неплохо соображаешь!

– Вот только еще одну вещь не понимаю: «экономическое урегулирование» – это что, урегулирование имущества?

Ван Цюшэ чуть было не сказал «раздел имущества», но вовремя сдержался и, округлив глаза, с интересом уставился на Ли Госян. Руководительница группы почувствовала некоторую неловкость – все-таки перед ней был старый холостяк! – отвела взгляд в сторону и продолжала объяснять:

– Это урегулирование трудодней в производственных бригадах, оплата деньгами и натурой, пресечение коррупции и лихоимства кадровых работников, искоренение ситуации, при которой крестьяне превращаются в торговцев, открытие выставок классовой борьбы, соединение политики с экономикой.

– Отлично! Такое движение я поддерживаю! За него хоть головой в омут! – воскликнул Ван Цюшэ, вскочив на ноги. Сердце его колотилось: «Мать честная, столько лет мечтал о новой земельной реформе, о новом разделе имущества, уже не верил, что придет такой день, и вот на тебе, пришел! Да, я умею заглядывать вперед, а вы, дураки набитые, получили во время реформы землю, быков, плуги да бороны и только вкалывали, занимались накопительством, строили новые дома… Ха-ха, я оказался дальновиднее вас, обходился всяким старьем, а в результате называюсь „современным бедняком“ и буду совершать против вас революцию, делить ваше имущество!» Весь пылая от радости и возбуждения, он схватил Ли Госян за руки:

– Я хочу всего себя отдать рабочей группе! Ваша группа для меня точно мать родная. Я готов слушать ваши приказания…

Сердце Ли Госян забилось, словно у скачущей кобылицы или разыгравшейся обезьяны, но она, сохраняя начальственную мину, вырвала руки и сказала со всей возможной строгостью:

– Сядь сейчас же! Что это ты ни с того ни с сего лапы распускаешь? Смотри, как бы не пожалеть!

Ван Цюшэ покраснел, покорно уселся и, потерев ладони, которыми только что сжимал руки Ли Госян, заискивающе произнес:

– Простите ради бога! Мне так понравился документ, который вы читали, что я забыл, что вы женщина!

– Не болтай глупостей! – улыбнулась бывалая Ли Госян, явно давая понять, что не сердится на него, и откинула со лба растрепавшиеся волосы. – Вернемся лучше к нашим делам. Ты ведь местный уроженец, так скажи, кто из жителей вашего села за последние годы особенно плохо себя вел.

– Сначала о кадровых работниках говорить или об обычных сельчанах? Из кадровых работников это прежде всего Гу Яньшань. Как большое дерево на берегу реки укрывает рыб в воде, так он прикрывает разных капиталистов. Например, он к каждому базарному дню продает лоточнице Ху Юйинь по шестьдесят фунтов риса, а она на них наживается и построила роскошный дом. Только у этого Гу корни толстые, авторитет большой. Если рабочая группа надумает пошевелить его, боюсь, что это будет нелегко.

– Нелегко? Подумаешь! Если понадобится, то мы пошевелим даже тигра! А еще кто?

– Еще налоговый инспектор. Говорят, он то ли из чиновников, то ли из помещиков, к беднякам и середнякам относится с ненавистью, много раз говорил мне, что я бездельник и вовсе не пролетарий, а какой-то люмпен-пролетарий…

– Эге, презрение к беднякам – это презрение к самой революции. Еще кто?

– Да сам партийный секретарь объединенной бригады Ли Маньгэн! Человек он неустойчивый, тянется к дурному элементу Цинь Шутяню, сделал его начальником над остальными вредителями. Лоточницу Ху Юйинь объявил своей названой сестрой, спелся и с Гу Яньшанем, и с председателем сельпо… Все село – это их вотчина!

Ван Цюшэ в какой-то мере говорил правду. Эти люди действительно были самыми уважаемыми на селе и постоянно корили его за лень, ловкачество, нежелание трудиться. Особенно свирепствовал Ли Маньгэн, который вопреки всякой классовой солидарности не раз лишал его пособий в виде еды или одежды. Если такие лица и дальше будут властвовать над селом, то как он, Ван Цюшэ, сможет до конца освободиться? К счастью, на этот раз правительство смилостивилось и послало рабочую группу, которая намерена говорить от лица наиболее угнетенных и раскулачить современных деспотов и богатеев!

Так Ли Госян узнала всю подноготную десяти с лишним кадровых работников села. Она спрашивала и тут же записывала ответы, потому что Ван Цюшэ был чем-то вроде живой сельской энциклопедии. Обладая прекрасной памятью, он знал решительно все: кто чей родственник или друг, кто с кем в ссоре либо даже вражде, кто лазал в чужой дом, таская оттуда яйца или что-нибудь покрупнее, получил по уху, соблазнил чью-то дочь, а она или совсем другая оказалась бесплодной или, наоборот, родила сына, совершенно непохожего на мужа, а похожего на такого-то… Рассказывал он очень тщательно и подробно – как говорится, с корнями и листьями – и каждый раз называл точное время, место и свидетелей. Слушая его, руководительница группы невольно прониклась еще большей симпатией к Ван Цюшэ. Он представлялся ей чем-то вроде большого камня, который упал в воду и притягивает к себе водоросли, рыб, моллюсков, крабов и прочую живность.

– А теперь скажи, кто из жителей села за последние годы, воспользовавшись экономическими трудностями, политическими послаблениями и некоторыми беспорядками на рынке, особенно нажился и разбогател?

– Еще спрашиваете? – деланно изумился Ван Цюшэ. – Да вы это лучше меня знаете! Вам же много раз о ней докладывали. Конечно, Ху Юйинь – та самая, которая только что отгрохала новый дом! Эта бабенка торгует рисовым отваром и соевым сыром, привлекает мужиков своей смазливой мордашкой и гребет деньги лопатой… Способная бабенка! Всех в селе сумела охмурить – и старых и малых, даже баб. И кадровые работники…

– Что они делают с ней? – перебила Ли Госян, не в силах скрыть живейшее любопытство.

– Тают перед ее мордашкой и глазками! Секретарь партбюро Ли объявил ее своей названой сестрой, так его супружница киснет от ревности, точно банка с уксусом. Заведующий зернохранилищем продает ей рисовые отходы, налоговый инспектор берет с нее только по юаню за базарный день, словно дядюшка родной. Даже Помешанный Цинь и тот распускает перед ней слюни, записал от нее кучу любовных песен и обзывает социализм феодализмом. Ну можно ли такое терпеть?