В доме Шиллинга

Для посторонняго взгляда она представляла теперь прекрасную заботливую хозяйку, идущую по лстниц съ прохладительнымъ напиткомъ, какъ она однажды представляла это себ. Теперь же она не думала объ этомъ. Ея глаза пытливо и внимательно осматривали, все ли на мст, нтъ ли пыли на блестящихъ хрустальныхъ и металлическихъ сосудахъ и такъ ли падаютъ свтъ и тнь черезъ раздвинутую занавсь, какъ онъ любилъ, по словамъ Анхенъ.

Онъ въ письмахъ неоднократно поручалъ ей свою мастерскую, и она охраняла ее, какъ святыню. Всякій слдъ варварскаго покушенія, совершеннаго мстительной женщиной, былъ давно уничтоженъ. Въ зимнемъ саду тихо журчалъ лишь одинъ большой фонтанъ и распространялъ прохладу въ мастерской; пальмы великолпно разрослись и угрожали пробить стеклянную крышу своими вершинами, а среди бархатистыхъ листьевъ глоксиній блестли уже ранніе цвты.

Донна Мерседесъ придвинула къ мольберту столикъ рококо и поставила на него вазу. Потомъ взяла изъ шкафа высокій стеклянный венеціанскій бокалъ, наполнила его свжей водой изъ бассейна, опустила туда букетъ и поставила его рядомъ съ вазой… Робко опустила она руку въ карманъ и вынула оттуда маленькій простой футляръ; въ послднее время она постоянно носила его при себ, но почему то не ршалась положить, куда слдуетъ.

Она нажала пружину, и на нее со слоновой дощечки гордо и грустно глядло лицо двочки. Улыбаясь, она засунула футляръ въ середину букета, и травки сомкнулись надъ нимъ, – они конечно не знали, что между ними скрывалось раскаяніе совершенно измнившагося женскаго сердца…

Все удалось, какъ нельзя лучше; ея блестящій взоръ съ удовольствіемъ скользнулъ по столику; и она начала ходить по комнат, то наклоняясь, чтобы положить удобне и ближе къ креслу шкуру пантеры, то поднять съ блестящаго мозаиковаго пола какую-нибудь щепочку, занесенную сюда на подол платья; наклоняясь она замтила отколовшуюся косу и подняла руки, чтобы ее пришпилить.

– Дорогая моя, какъ ты меня обрадовала, – раздался вдругъ страстный возгласъ въ мастерской.

Она вскрикнула и покачнулась, но въ ту же минуту очутилась въ объятіяхъ. Надъ ней склонилось лицо, загорвшее отъ солнца, но съ глубокимъ выраженіемъ въ каждой неправильной черт его, и блестящіе голубые глаза, сіявшіе счастьемъ, смотрли на нее. He владя собой она обвила руками его шею и позволяла ему цловать свое лицо.

Потомъ она попыталась освободиться.

– Злой, – проговорила она, – это непозволительное нечаянное нападеніе! Въ первомъ испуг…

– Въ первомъ испуг, Мерседесъ? – спросилъ онъ, не выпуская ея изъ объятій. – Въ первомъ испуг ты стала моей?

Онъ засмялся. Какъ весело и сердечно звучалъ этотъ смхъ.

– Ты можетъ быть желаешь, чтобы я формально высказалъ то, что мы давно уже читали между строкъ въ нашихъ письмахъ?

– Нтъ, этого не надо! Я знаю, что ты меня искренно и серьезно любишь, – сказала она, и ея блестящій взоръ смягчился и засіялъ кроткимъ свтомъ, въ которомъ выражалась преданность.

– Мерседесъ! – Глубоко взволнованный онъ привлекъ ее къ окну. – Дай мн посмотрть на тебя! ты не та, которая внушала мн безумную страсть, ненависть, отвращеніе, – женщина, непонятнымъ образомъ соединявшая въ себ ангела и дьявола, умвшая говорить злыя слова съ холоднымъ поражающимъ на смерть взоромъ…

– Довольно! Я говорила и длала многое единственно изъ упорства, ради личной обороны противъ побдоноснаго ужаснаго нмца съ „холодной рыбьей кровью“!

И она спрятала свое лицо на его груди.

– О, моя бдная ослпленная мадонна! – вскричалъ онъ смясь и поворачиваясь къ шкафу, въ который онъ нкогда спряталъ свернутое полотно масляной картины. – Глаза то были настоящіе!

Она съ удивленіемъ посмотрла на него.

– Да, твои глаза, Мерседесъ. Маленькій портретъ на слоновой дощечк… – при этихъ словахъ она украдкой взглянула на букетъ полевыхъ цвтовъ – о, я знаю, гд найду свою собственность, – со смхомъ прервалъ онъ себя. – Сначала я смотрлъ на тебя изъ зимняго сада, какъ ты шла по лугу и рвала цвты. Потомъ ты спустилась съ лстницы, а я спрятался за китайскія ширмы и боялся, что сильное біеніе сердца выдастъ меня. Я видлъ, какъ ты съ сочувственной улыбкой смотрла на личико тринадцатилтней двочки; эти глубокіе дтскіе глаза ты встртишь на многихъ моихъ картинахъ, – они появлялись сами собой, хотлъ я или не хотлъ… Но вотъ однажды явилась ты сама и въ первую же минуту овладла моей душой, какъ Сатанелла, какъ демонъ, – я ненавидлъ и въ то же время боготворилъ эти леденящіе глаза; и въ порыв гнва уничтожилъ ихъ на лиц мадонны… А теперь я прижимаю къ сердцу этотъ сфинксъ… Счастливое превращеніе. Она съ нжной преданностью хочетъ быть моей, – но вполн ли, Мерседесъ?

Онъ вдругъ опустилъ руки и, глубоко вздохнувъ, отошелъ отъ нея.

– Вотъ что долженъ я теб сказать… Ты живешь въ волшебномъ замк, утопаешь въ сказочной роскоши и привыкла бросать деньги щедрой рукой. Хотя я люблю тебя горячо и сильно, насъ можетъ разлучить твое желаніе остаться въ этомъ отношеніи донной де-Вальмазеда…

– Ты ошибаешься, – прервала она его съ улыбкой и взяла за руку. – Я буду сть хлбъ своего мужа и носить платья, которыя онъ дастъ мн. Я буду заботливой хозяйкой въ дом Шиллинга и постараюсь устроить нашъ очагъ по твоему желанію; – спроси у Биркнеръ, не выказала ли я ужъ нкоторыхъ способностей въ этомъ отношенiи!… Но въ одномъ пункт я хочу быть выше этого, Арнольдъ! Я хочу быть женой художника, имющей сюда доступъ во всякое время, съ которой онъ говоритъ о своихъ идеяхъ и планахъ! Разъ я буду женой знаменитаго человка, я должна имть право съ гордостью говорить себ, что и умственно я иду съ нимъ рядомъ…

Она не могла больше продолжать. Съ восклицаніемъ восторга привлекъ онъ ее къ себ и крпко поцловалъ.

– Теперь пойдемъ въ нашъ будущій домъ! – сказалъ онъ. – Я пріхалъ сегодня рано утромъ и ужъ видлъ, какъ ты меня хорошо поняла изъ моихъ писемъ.

Онъ отперъ стеклянную дверь, они вышли въ садъ и пошли по платановой алле, которая много ужъ видла перемнъ, счастья и горя… Они говорили объ Іозе и Паул, о маіорш и Люсили, причемъ донна Мерседесъ сказала съ блестящімъ взоромъ: „мы будемъ каждый день бывать на вилл, – должны же мы наблюдать за дтьми и бабушкой… Когда ты будешь кончать работу, мы будемъ отправляться туда, и тамъ ты будешь моимъ гостемъ.

– Хорошо, за простымъ ужиномъ…

– Само собой разумется, за „простымъ“ ужиномъ на террас… У меня тамъ есть драгоцнное сокровище; но оно тамъ и останется навсегда въ моемъ салон. Я держу пари, что оно будетъ привлекать тебя – какъ только ты его увидишь – сильне, чмъ твоя невста…

– Позволь мн усомниться въ этомъ!

– Нтъ, увидишь!

Онъ весело засмялся и повелъ ее по лстниц въ домъ. Двери широко распахнулись передъ ними, точно по мановенію волшебства.

Экономка и Анхенъ съ торжественнымъ видомъ появились изъ глубины передней, и по лицу „доброй старой“ Биркнеръ текли радостныя слезы. На ней былъ прекрасный новый чепчикъ, который ей привезъ Арнольдъ… „милостивый господинъ“, хотла я сказать. Вмсто заученныхъ поздравленій – отъ избытка чувствъ слова не сходили съ ея дрожащихъ губъ – она молча указала на усыпанную цвтами дорогу по коридору и по лестниц и на свжія гирлянды, украшавшія стны передней.

– У моей доброй Биркнеръ взоръ Кассандры, – шутливо сказалъ баронъ Шиллингъ, стараясь подавить сильное волненіе, охватившее его. – Она знала, что въ эту минуту въ домъ вступитъ невста.

И безъ дальнйшихъ разсужденій обнявъ толстую женщину, онъ горячо поцловалъ ее въ об щеки, что онъ часто длалъ ребенкомъ, такъ какъ она была для него все: мать, нянька, повренная и посредница между нимъ и строгимъ отцомъ…

Онъ повелъ свою невсту сначала не въ ея будущую комнату, прекрасный салонъ, примыкавшій къ террас; двери большой средней залы были открыты настежь – и здсь цвты покрывали паркетъ и лежали у ногъ могучихъ фигуръ старыхъ рыцарей, наполнявшихъ тяжелыя золоченыя рамы, а портретъ стараго барона Крафта фонъ Шиллингъ былъ обвитъ сосновыми и дубовыми втвями.

Его сынъ обнялъ прекрасную стройную женщину, стоявшую рядомъ съ нимъ и подвелъ ее къ портрету величественнаго офицера, смотрвшаго на нихъ пламеннымъ взоромъ.

– Вотъ, отецъ, дочь Люціана! – сказалъ онъ торжественно и серьезно, какъ будто бы прекрасная сильная рука, благословенія которой онъ такъ желалъ, могла дйствительно дать его. – Жертвоприношеніе бднаго Ісаака искуплено – доволенъ-ли ты?

Тамъ на улиц люди сновали за желзной pшеткой взадъ и впередъ, заглядывая черезъ художественную ршетку, любовались прелестнымъ фасадомъ дома съ колоннами, но никто и не подозрвалъ, что въ эту минуту „въ дом Шиллинга“ счастливо разршались удивительно запутанные событія.