В другой раз повезет
Шрифт:
Она заходит на кухню и слышит слова Оскара: Это Уилл.
Ее будто бы обдает холодом. Узнать его нетрудно. Не очень-то он изменился, да и вообще она все эти годы следила за ним в Сети, хотя и украдкой. Странное дело — а она-то думала, что этот день никогда не настанет. Теперь ей ясно: это было неизбежно, и вот она стоит в собственной кухне, глядя на отца своего сына, ощущая, как победоносно сияет Оскар у нее за спиной.
«Ты прочитала статью, которую я тебе послал?» — спросил Оскар примерно за месяц до Рождества. «Какую статью?» — уточнила она, хотя прекрасно знала какую. О правилах пользования банками спермы. «Ту, про доноров спермы и конфиденциальность», — пояснил он. «Я ее, видимо, пропустила, — соврала она. — А там про что?» — «Про то, что ребенок, рожденный от донора, имеет право позвонить
— Прости, — произносит она и понимает, что добавить нечего. Она того и гляди грохнется в обморок или выскочит из кухни.
По лицу Уилла трудно понять, о чем он думает.
— Беата, — говорит он. — Как мы давно не виделись. Можем поговорить?
Она кивает, опускается на стул. Уилл поворачивается к Оскару.
— А с тобой мы все это потом обсудим, Оскар. Я же совершенно ясно дал тебе понять, что не хочу никого загонять в угол. Некрасиво ты поступаешь. Очень некрасиво.
Оскар заливается краской.
— Мам, ты в порядке?
— Более или менее.
— Принеси маме, пожалуйста, воды, — просит Уилл. — И салфеток. Может, что-то еще, Беата? Чего покрепче? Я вина прихватил.
— Мама не пьет, — сообщает Оскар, наливая воды в стакан.
— Вина выпью с удовольствием, — говорит Беата. — Спасибо.
Она сморкается, отпивает. Дыши, командует она самой себе, дыши.
— Оскар, ступай наверх. Я хочу поговорить с мистером Шэнноном наедине. И не спорь, пожалуйста.
Оскар — вот чудо — уходит без всяких препирательств.
Уилл садится лицом к ней.
— Судя по твоей реакции, Оскар не ошибся? Я — его биологический отец?
— Да. — Можно, конечно, отпираться, изображать смятение, изобретать причины своей скрытности. Но это только затянет мучения. — Других кандидатов просто нет. У меня долго никого не было к тому моменту, когда мы… если хочешь сделать тест для проверки, я не возражаю. Но у самой у меня сомнений нет. — Она трет лицо ладонью. — А вот как он это выяснил, понятия не имею. Я никому ничего не рассказывала.
— Я, в определенном смысле, рад это слышать. Было бы весьма обидно, если бы кто-то об этом знал, притом что я был не в курсе.
— Ты, наверное, очень на меня сердишься. — У Беаты кружится голова.
— Да, — говорит Уилл. — Сержусь. Какого черта ты мне ничего не сказала?
— Тому очень много причин, Уилл, — отвечает она.
— Хотелось бы их услышать.
Беата смотрит ему прямо в глаза.
— Мне было двадцать лет. Случайный перепих на вечеринке. Мы друг друга почти не знали. Я ничего от тебя не ждала. А еще понятия не имела, во что ввязываюсь. Сейчас я понимаю, что поступила безответственно. — Беата молчит, вспоминает. — А потом родился Оскар, все стало до боли реальным, столько на меня сразу навалилось — просто не было душевных сил позвонить тебе и рассказать про ребенка. Я довольно долго собирала себя в кучку, а когда собрала, мы с Оскаром уже крепко сжились, и у меня не возникало ощущения, что нам кого-то не хватает. Сказать честно? Мне и в голову не приходило — до этого года, — что я чего-то лишаю его или тебя. А потом я просто не знала, как из этого выпутаться. Прости меня, Уилл. Ты не представляешь, как мне стыдно.
Уилл прокашливается.
— Понимаю, я тогда не создал у тебя ощущения, что готов брать на себя ответственность.
Жаль, что ты не дала мне возможности ее проявить. Но вот теперь я здесь, и Оскар хочет, чтобы я занял определенное место в его жизни, и я собираюсь это сделать.Беата чувствует, как у нее напрягается живот — будто чтобы защитить ребенка от опасности. Материнское тело — мощная боевая машина, думает она, причем этого не понять ни одному мужчине. Уилл, припозднившийся на пятнадцать лет, хочет занять свое место в жизни Оскара, вот только понятия не имеет, что под этим подразумевается. А Беата имеет. Она знает, каково это — сидеть долгие ночные часы, укачивая младенца, который не может заснуть. Знает, каково читать «Бобик спасает положение» двадцать пять раз подряд. Знает, что такое домашние задания, футбольные матчи, дни рождения, синяки и ссадины, сотрясения и швы. Знает все про стрижку волос, уколы и простуды.
— В твоих намерениях я не сомневаюсь. Но разбираешься ли ты в детях, Уилл? Знаешь ли, каково это — воспитывать подростка? А если реальность не совпадет с твоими ожиданиями? Я не хочу, чтобы Оскар обрел отца, который его потом отвергнет.
Уилл ставит бокал на стол.
— Беата, я пытаюсь рассуждать честно и конструктивно. А ты меня испытываешь. Тебе, разумеется, неизвестно, каким я окажусь отцом, причем по одной причине: я до сих пор не имел такой возможности из-за твоего решения. Меня обижает намек на то, что я якобы создал у Оскара какие-то завышенные ожидания за короткий срок нашего с ним знакомства. Меня обижает твоя уверенность, что я его отвергну. Я не полный козел, хотя ты и считаешь меня таковым.
— Я просто беспокоюсь за Оскара. Я его мать, это моя обязанность.
— Твои побуждения мне понятны, Беата. Но хотелось бы, чтобы ты смотрела на вещи здраво. Оскар меня отыскал, и вот я здесь. Я не специалист по семейному праву, но в нашей конторе есть прекрасный адвокат, которая наверняка подтвердит, что Оскар уже в том возрасте, когда он имеет право решать, общаться ли ему с отцом.
— Ты мне угрожаешь?
Ничего подобного. Просто объясняю, что мнение Оскара следует учитывать, а он однозначно дал мне понять, что хочет видеть меня рядом с собой. Я прошу тебя уважать его желания, равно как и мои, и предлагаю выработать соглашение, которое ты сочтешь приемлемым.
Беата пока думает лишь об одном: вот бы вернуться во времени вспять и воспользоваться этим выдуманным ею банком спермы, создать новую жизнь, в которой Оскар — ее, и только ее сын. В этой жизни она все сделает правильно, ничего не упустит, и Уилл Шэннон не будет сидеть у нее на кухне в этом его костюме, с дипломом юриста, не будет этак-очень-порядочно просить дозволения разбить сердце ее сыну. Вот такое соглашение с реальностью кажется ей вполне приемлемым.
Звенит звонок.
— Прости, — говорит Беата.
Идет открывать. На крыльце стоит Элоиза.
— Элоиза, ты не вовремя. Просто совсем не вовремя.
— Так, может, я войду и помогу?
— Не получится. В смысле, помочь. Ты мне не поможешь. И войти я тебе тоже не позволю. Тут с Оскаром история.
— Элоиза? — Уилл вышел в прихожую. — То-то мне послышался твой голос.
— Уилл? Ты что тут делаешь? Беата, чего ж ты мне не призналась, что вы с Уиллом знакомы? Я сколько раз тебе про него рассказывала. Помнишь — мой коллега по работе? С которым я играю в теннис?
— А ты что тут делаешь? — интересуется Уилл. — Занятно, а я только что про тебя упомянул. — Он поворачивается к Беате: — Элоиза — наш специалист по семейному праву.
— Знаю, — говорит Беата.
Оба смотрят на Беату очень пристально.
— Да что здесь происходит? — спрашивает Элоиза. — Беата?
Вот и тут я капитально ошиблась, думает Беата. Она с самого начала своего романа с Элоизой знала, что может последовать такое развитие событий. Поначалу даже пыталась прекратить их отношения, не дать им перейти на серьезный уровень, но Элоиза проявила упорство. А Беата влюбилась — и в результате унеслась в мир фантазий. А что, разве нельзя до бесконечности выдумывать предлоги не ходить на их дурацкие корпоративы? Разве трудно научиться никак не реагировать, когда Элоиза упоминает имя Уилла в разговоре? И вообще, кто знает, что ждет в будущем? Вдруг у них с Элоизой еще не сложится. Момент истины можно отложить — на неопределенное время.