В этот раз в следующем году

— Не могу поверить, что ты сделал это, — сказала она, отстранившись и посмотрев на него. Он был прекрасен и улыбался, его глаза больше не были так печальны. — Ты вообще спал? И спасибо. Спасибо! Это самый лучший рождественский подарок.

Он изогнул бровь

— Значит, ты заглянула?

— Нет! Я говорю не о подарке. Я о дереве. И ты даже украсил его.

— Готова к большему?

— Шутишь? — Что он имел в виду…

Он подмигнул.

— Одевайся потеплее. Странник уже оседлан и готов отправиться к твоей бабушке.

Диллон жил в довольно стильном срубе, а двухэтажный коттедж бабули разросся во всех направлениях, соблазнительно раскинувшись на клочке земле, вычищенном много лет назад дедушкой Бренны, о котором она знала лишь по ее рассказам.

Езда верхом, так же, как и на водительском месте в машине, открывала перед ней различные панорамы. Ее внезапно охватили слезы радости и тоски к этой местности, да именно этому месту она принадлежала, слезы превратились в ледяные жемчужинки в тот миг, когда бабушка, с головы до ног укутанная в лоскутное одеяло, вышла на крыльцо и помахала им рукой.

Диллон наклонился к ее уху.

— Я опущу тебя вниз, а потом отведу Странника в конюшню.

Она кивнула, едва осознавая, что он сказал, и энергично помахала бабушке в ответ.

Затем они подъехали, руки Диллона подхватили ее под мышки, удерживая от падения, когда она соскользнула из седла Странника на землю.

Она в три быстрых шага добралась до ступенек крыльца, примерзший снег хрустел у нее под ногами, деревянные доски скрипели, как и всегда. Руки бабушки обняли ее и Бренна заплакала, вдыхая такой родной аромат бабули. Ириски и розы, и свежий горный воздух. Наконец, наконец-то это стало Рождеством.

— Не думала, что, наконец, доберусь сюда, — произнесла она сквозь рыдания. — Думала, что сойду с ума.

Бабушка залилась грудным мелодичным смехом и потерла спину Бренны, на которую было накинуто тяжелое шерстяное пальто.

— Ты лишь несколько дней провела в заваленном снегом срубе в компании с Диллоном Крейгом. Не думаю, что все было настолько плохо.

— Думаю это зависит от твоего определения «плохо». — Ответила Бренна и поцеловала бабушку в щеку.

— Я бы попросила рассказать мне об этом… — Бабушка умолкла, чтобы поправить очки, — но он скоро появится здесь, и что-то мне подсказывает, что этот рассказ займет больше часа.

— Могу сказать, что этот мужчина упрям. Он позволил взять мне только зубную щетку, смену одежды и один подарок. Сказал, что не хочет нагружать Странника. — Она прошла с бабулей в дом, поскольку обе начали дрожать от холода. — Я позже привезу тебе остальное.

— Теперь ты здесь, тыковка, — глаза бабушки покраснели и наполнились слезами, и она прикоснулась ледяной рукой к щеке Бренны.

— Это все, что мне нужно.

В кухне было тепло, аромат чеснока и помидор доносился из духовки, от чего у Бренны заурчало в животе. — Лазанья и свежеиспеченный итальянский пряный хлеб. Таким и должен быть канун Рождества.

— Ну, хоть канун Рождества, который ты любишь. — Сняв пальто и шапку, бабушка надела прихватку и вытащила противень из духовки, чтобы проверить хлеб. — Мы едим ланч вместо ужина, то оставшееся пойдет на ужин и десерт.

Ммм. Десерт…

— Тирамису?

— Я вчера испекла дамские пальчики. На прошлой неделе Диллон привез мне маскарпоне и ром.

— Полагаю, хорошо иметь такого умельца-соседа под рукой. — Она не стала продолжать, не уверенная в том, как обыграть историю Диллона, потому что посвящать в это бабулю показалось плохой идеей.

— Он такой.

Бренна вытащила стул, села боком, положила свое пальто на стол рядом с пальто бабушки.

— Поэтому ты никогда не говорила о нем? Оставляла только для себя? Потому что он точно знал о моем существовании.

Бабушка улыбнулась про себя и кивнула, будто и не собиралась делиться этой информацией. Бренна прикусила язык. Спустя все эти годы бабушка стала сводничать… Не то чтобы Бренна собиралась допустить то, в чем не было нужды.

— Все знают о твоем существовании, тыковка, — Сказала бабуля, суетясь с тарелками и столовыми приборами и отказываясь принимать помощь Бренны. — Я говорю о тебе при каждой возможности. Но не каждому встречному.

— Ты говорила мне о МакДжисах, и Шефердах, и Мартинсах. И Александерсах, и Уайтах. — Когда бабушка посмотрела на нее, в ее взгляде появилось виноватое выражение, Бренна улыбнулась. Попалась. — Мне продолжить?

— Думаю достаточно, — ответила она, но ее прервал вошедший через заднюю дверь Диллон.

Он вошел в кухню, пытаясь найти Бренну и встретился с ней взглядом. Его глаза были золотистого цвета с поволокой, в которых хранилась тайна, и за которыми скрывались мысли, которых никому не дано было знать.

— Здесь так хорошо пахнет.

— Давай повесим это влажное пальто просохнуть, — сказала бабуля, поспешив туда, где стоял он, и забрала шляпу из его рук.

Бренна попыталась не закатить глаза. Она сама позаботилась о своем собственном пальто. Почему же он не мог?

— Готова отдать пять баксов за то, что в твоей морозилке есть парочка таких лазаний.

Он хищно улыбнулся ей, и эта улыбка не предназначалась для глаз бабушки.

— Так и есть, но ни одна из них не от твоей бабули.

Голос бабушки послышался из кладовки.

— Только потому, что я не готовлю лазанью, кроме тех случаев, когда приезжает Бренна на Рождество. Я делала то же самое, когда ее отец был мальчишкой. Рецепт достался мне от мамы, а ей от ее мамы. Она трудоемкая, а я слишком стара, чтобы готовить по иному поводу, кроме приезда Бренны в канун Рождества.

— Тогда я рад, что ураган задержал нас до сегодняшнего дня. Я бы не хотел пропустить это.

— Тебе рады в любое Рождество. — Бабушка похлопала Диллона по руке и вернулась к плите. — И ты знаешь это. Я постелила тебе в гостевой комнате наверху.

— Не стоило так беспокоится, — Диллон бросил шляпу на стол. — Мне будет удобно и на диване, и на полу.

Бабушка покачала головой.

— Не под моей крышей. Ты провел достаточно лет, засыпая в плохих условиях, поэтому я должна дать тебе самое лучшее, что у меня есть.

Бренна подумала, что только если это не была та же комната, где спала ее внучка, но пытаясь сохранить лицо непроницаемым. Хотя ей и не нравилась идея спать одной, вероятно, сейчас было самое время держать себя в руках.